Ее поведение странное. Все еще жду, что нагрянет гром, но она молчит. Садится на пассажирское. Я за руль. Завожу мотор сразу. Смотрю, как тонкие пальчики тянутся к кнопкам. Обогрев регулируют. Сказать что-то нужно, а я слов не могу подобрать, потому что те, которые вертятся на языке, ей не понравятся. Испорчу все. Так и сидим, как две статуи. Что-то подсказывает, ей так же дискомфортно, как и мне. Может, даже сильнее. По рулю пальцами стучу. В лобовое пялюсь.

М-да, Саня, дожил…

Много раз девчонок целовал и шептал потом на ухо им нелепости, а тут запор словесный нагрянул, будто не голова на плечах, а пустая коробка, где ветер и тот боится завыть. Отвлекаюсь от вибрации. У сороки в рюкзаке телефон разрывается. Вызов сбрасывает, но читает что-то. Хмурится. На меня смотрит и тут же взгляд отводит. Я и сам горло прочищаю, высматривая разводы на стекле. Помыть бы надо…

— Можешь отвезти меня в «Дракон»?

С каких пор ты спрашиваешь? Бровь вверх ползет, но ничего не говорю. Киваю. Не знаю, что происходит, но слова тут точно лишние будут. Хмурюсь, пытаясь понять, что сорока забыла в этом злачном месте. Нет, для пацанов клуб был местом, где выпускают пар. Либо сам прыгаешь на ринг за бабосами, либо наблюдаешь со стороны. Делаешь ставки и рычишь вместе с теми, кто спаррингуется. Вот только ей там точно не место. Пусть судьба-злодейка, но не до такой степени. Представить страшно до какой грани ее жизнь довела. Мысли доводят до грани. Руль сжимаю до хруста оплетки. Боковым зрением ее взгляд ловлю. Да, к черту!

Резко сворачиваю к кафе, вылетаю из машины без предупреждения. Иду внутрь. Смотрят на меня странно. Я до сих пор в капюшоне. Выгляжу, как бомжара. и девушка-бариста вместо привычных похлопываний ресницами, брезгливо поглядывает, особенно на смятую тысячную купюру. Портмоне и телефон так и лежат в машине. Беру пару горячих кофе. Двойная порция. Сажусь в тачку. Даю сороке и бросаю мелочь на панель. Несколько монет с характерным звоном летят под ноги. Невольно выругиваюсь и слышу смешок. Замираю.

— Что? — Перевожу взгляд на сороку.

Улыбку пытается спрятать за стаканчиком. Плечами пожимает и смех еле сдерживает. Отпивает, пока я хмурюсь еще сильнее. То есть, вот так просто? Стоило мелочью погреметь, и на про поцелуй забыла? Вид делает, что ничего не было?

— Пирожки твои. — Пакет протягивает, а я луплюсь на них, как тот индюк. — Попробуй. Сам же заработал. — Взглядом ее гипнотизирую, пытаюсь увидеть в глазах хоть намек на то, что было возле здания. — А я поем.

Скромная достает один пирог, откусывает и мычит от удовольствия.

— С картошечкой, — бубнит с набитым ртом, — очень вкусно. Зря ты брезгуешь.

— Я не брезгую.

Хотел сказать равнодушно, но получилось нервно. Достаю пирог и тоже запихиваю в рот. Пусть холодные, но вкусные. Не соврала. Уминаем молча. Я после первого зав вторым тянусь и за третьим. Аппетит такой, будто скор на убой потянут.

— Зачем в тебе в клуб?

— Дела.

Сорока снова превратилась в сороку. Броню нарастила заново. Точно делает вид, что не было того поцелуя, а я злюсь. Только не то, что она играет, а на другое. И сколько раз ты так спасалась? И с кем? И разве меня это вообще должно волновать? И почему согласилась играть роль моей девушки так легко? Не впервой чувства изображать? Раздражения от предположений становится очевиднее, и она считывает. Я не говорю, рулю к «Дракону», но стоит увидеть красную дверь, как меня стопорят воспоминания.

Наша троица, Макс, Богданов и его дружок. До победного. Разбитых рук и носов. Если по чесноку, то мне туда вход запрещен. И в пору бы остаться на водительском, но нет. Я иду туда вместе со Скромной. У нее и пропуск имеется. Входим в здание. Приглушенный свет. Длинный коридор. Маячки памяти становятся ярче. Плечами веду, чтобы прогнать картинки прошлого. Забыли же…

Входим в зал. Народу тьма. Все галдят. Сегодня пятница. День боев. Сейчас, судя по мелкой активности на ринге, бой незначительный. Ставки выше за полночь. Там без правил. Все, как надо. За сорокой плетусь. Она останавливается около стены почета. Там фотки чемпионов. Я и сам веду глазами по лицам. Торможу на фотке того, что в правом верхнем углу. Сглатываю.

— Знаешь его? — Перекрикивает гул голосов Скромная, а я тут же делаю взгляд равнодушным и киваю.

Надо отвернуться, а я не могу. Снова по темной шевелюре скольжу взглядом и останавливаюсь на инициалах. Роман Громов. Чемпион. Первые места. Всегда. Были.

Сдерживать себя практически не реально, но я очень стараюсь. Там. На небе видно, каких усилий мне стоит не сдать себя. Иначе все полетит к чертям в преисподнюю. Значит, попытки восстановить справедливость окажутся напрасными, и я киваю, делая вид, что верю пернатому. Вот только его глаза прилипают к фотографии Ромки. Цепляются. Выдают столько эмоций, что мне не справиться.

Желание влезть к Орлову в голову становится параноидальным. Он хмурится, сглатывает и передает мне столько напряжения, что можно отдать его для функционирования атомной электростанции. Я сжимаю кулаки и тут же разжимаю. По незримым каналам ловлю его энергию, которая после поцелуя стала передаваться по крепким нитям бесперебойно. От воспоминаний о его губах щеки краснеют, а мысли путаются, и только то, что происходит в настоящем, заставляет взять себя в руки.

— Подожди, — выкрикиваю ему на расстоянии, потому что боюсь очередного разряда от близости и прикосновений, — я скоро вернусь.

— Куда?

Пальцы оказываются на моем запястье и разворачивают к хмурому лицу. Вены на шее птенчика выделяются. На кистях тоже выпирают. Не в радость ему нахождение в клубе. Сразу видно. Выдергиваю руку, словно ошпарилась, и потираю запястье.

— По делам. Одна. По-другому нельзя.

Реакции не жду. Уворачиваюсь и иду в тренерскую. По стеночке пробираюсь сквозь беснующуюся толпу. Зал пропитался потом, запахом табака и отнюдь неприятными ароматами парфюма. Дешевые. Дорогие. Сейчас они скомкались в клуб невыносимого чада, разрушающего легкие при вдохе, и я хватаю кислород маленькими дозами, пока не оказываюсь в нужном месте. Дверь тихо прикрываю и прилипаю к ней спиной. На меня падает тяжелый взгляд Беса. Он хмурится и потирает левую ладонь, словно перед боем разминается. Не говорит ничего, только пальцем через пару секунд молчаливого разговора подзывает.

С такими людьми беседы вести не привыкла. Слишком грозные, страшные и непредсказуемые, но Арсу лучше знать, кого просить о маленькой услуге. Мужчина разминает шею и ставит передо мной коробку. Тут же потирает большим пальцем правой руки по шершавым подушечкам других, намекая на деньги. Я киваю и достаю заранее приготовленный конверт.

— Пусть Гром осторожнее будет, — вдруг басит Бес, когда я разворачиваюсь и делаю пару шагов к двери, — с судьей шутки плохи. И да, мелкая, — я поворачиваю голову, ощущая, что сердце в пятки прячется, и пульс бьет барабанной дробью по вискам, — сдадите меня, и… — Он проводит большим пальцем по своей широкой натренированной шее с таким видом, что я хочу резко оказаться в подвале или этажом выше, но не здесь перед жгучими темными глазами Беса.

— Поняла, — выдавливаю из себя писклявым голоском, — спасибо.

Ноги становятся тяжелыми, будто на них повязали железные цепи толщиной с тот самый канат, который висел в спортзале нашей школы. Я сглатываю противную слюну, которая чуть ли не комом в горле застревает. Коллаборация ощущений на пределе. Каждое из них яркое, острое. Начиная с момента встречи с птенчиком и заканчивая милыми словами Беса. Я, как кукла на плохо смазанных шарнирах, шла к тому месту, где должен был стоять Орлов, и каково было мое удивление, когда он попал в поле моего зрения.

По спине тут же пробежал холодок. Птичка разговаривала с хозяином клуба, и точно не на дружеских тонах, если быть точнее, то Олег Янкевич наступал на Олова, а тот стоял и сжимал челюсти, убрав руки в карманы толстовки. Всей позой показывал, что придерживается нейтральной стороны, и это меня удивило. Если судить по слухам и поведению пернатого, то он был тем еще наглецом и пробивным парнем. Бывали случаи, что грозил именем папочки или просто расправой, хотя… Я ведь не слышала это сама.