Впрочем, как и следовало ожидать, капитан юстиции и отставник-«аномальщик» разошлись в оценке произошедших на стройке событий. Беликов считал, что найденные тела — первые жертвы убийц-маньяков Зуева и Онопко, Есько же предполагал присутствие на месте преступления кого-то еще, возможно, главного персонажа, активная деятельность которого и послужила причиной всех дальнейших смертей.

Беликов усмехнулся.

«Похоже, — подумал он, — подполковник на пенсии нашел себе развлечение в виде „аномальной“ лаборатории…»

Он вообще не слишком представлял, зачем он, потратив целый день, едет на остров и какие реальные результаты может дать беседа с ольхонским шаманом, почти наверняка шарлатаном или сумасшедшим, как все эти пресловутые экстрасенсы, мать их…

11.11. Усть-Орда

В самом начале XIX века по Восточной Сибири распространился слух, что в северной тайге на берегах Витима и его притоков найдено золото. Одни, бросив семьи, потянулись в тайгу «стараться», другие зарабатывали более легким способом.

Предприимчивый бурят из улуса Кукунут Хахалов решил поселить на дороге к Витиму своего сына Бадму. Дабы торговля пошла бойчее, он женил сына на русской девушке Анне из Тугутуйска. Православный ее отец не согласился отдать дочь за язычника, а потому Бадму перед свадьбой окрестили. Тугутуйский священник при крещении нарек его Петром и поделился своей фамилией — Татаринов.

Осматривая на пару с отцом место для поселения, новоявленный Петр Татаринов с пренебрежением заметил:

— Ну и место, кругом болото, грязь, хархана (кустарник).

— Ничего, сынок, — ответил ему отец, — зато здесь будет золотое дно.

Действительно, местность была неуютной: кочки, болота, заросли жимолости и тальника. Никто здесь раньше не селился.

Петр с отцом, выбрав местечко посуше у слияния рек Ордушки и Куды, поставили избу, кузницу и баню. Так и зажили молодые Татариновы на новом месте. Народ стал заезжать. Отец по окрестным селам и улусам скупал фураж, продукты и одежду, сын перепродавал. А обратно, ежели удачливый старатель с золотишком шел, да загулял? Всяко случалось… Работа в кузнице тоже давала доход. Подрастали сыновья и помогали родителям.

Деревня Харганай, так ее назвали, быстро росла, и долгое время не было здесь других фамилий, кроме Татариновых.

Это легенда. По версии же ученого-топонимиста Мельхеева, до 1837 года на этом месте стоял бурятский улус Хужир, что означает в переводе «солончак», «солонец». Название связано с засоленностью почвы — летом в сухую погоду земля покрывается белесоватым налетом соли.

Рядом с Хужиром с начала XIX века находилась Усть-Ордынская почтовая станция в один двор, которую еще называли «Швед» из-за того, что когда-то ее содержал шведский военнопленный. Со временем село, основанное как перевалочный пункт и почтовая станция, выросло и преобразовалось в аймачную столицу Усть-Орда, современный центр Усть-Ордынского бурятского национального округа.

Все эти доступные сведения Нину Павловну Забазнову не интересовали, однако при подъезде к поселку женщина отметила, что местность глаз не радует: кочки да кустарник, хотя возле домов — огороды. Исконные кочевники в последние десятилетия переняли у русских и приусадебное земледелие. Впрочем, надо отметить, полукровок и чистых русских издревле было в поселке немало.

Добравшись из Иркутска до Усть-Орды на пригородном автобусе за час с небольшим, Нина Павловна сразу нашла улицу Советскую (везде до сих пор есть улицы Советские!!!). Николай Петрович Мунхажаев тоже оказался дома. Восьмидесятилетний высохший, как мумия, старичок пригласил ее пройти и только уже за чаем спросил о цели визита.

— Я завуч хандабайского лицея, — пояснила Нина Павловна. — На педсовете было решено учредить музей истории, и вот я здесь, чтобы расспросить вас, Николай Петрович, о событиях, произошедших в Хандабае около ста лет назад.

Педсовета, конечно же, никакого не было, да и о музее дальше разговоров дело не двигалось, однако завуч пребывала в полной уверенности, что приехала именно для этого.

— Тогда я еще не родился, хотя по моему виду, наверно, можно подумать обратное, — улыбнулся старичок, — и в Хандабае я никогда не бывал. Я не знаю, чем могу быть вам полезен.

— Насколько мне известно, — возразила Нина Павловна, — ваш родной дед был самым деятельным участником вышеназванных событий. Он был шаман по имени Пятнистый Волк, если я не ошибаюсь.

— Да, так его звали, — кивнул старик. — Он умер еще до моего рождения.

— Примите мои соболезнования. — Нина Павловна склонила голову, однако Николай Петрович усмехнулся — опечаленным он не выглядел.

— Для меня он всегда был мертвым дедом.

— Может быть, вам что-то рассказывал отец?

— Ничего. Он ведь и сам принял шаманское посвящение в начале двадцатых годов. Хорошо, что вовремя опомнился, почуял, куда дует ветер… Отец одним из первых вступил в колхоз «Красная Усть-Орда», только потому живым и остался. Хотя ненадолго. В сорок втором он погиб под Москвой, а спустя год погиб на фронте и мой единственный старший брат.

— Братья или сестры у вашего отца есть? — после положенной паузы спросила Нина Павловна.

— Нет, отец единственный сын, первенец. После его рождения дед ушел из семьи, жил отдельно. У шаманов такое случается.

— А вы сами были женаты?

— Да, но жена умерла десять лет назад, а детей Бог нам не дал. С тех пор я остался совсем один. Но ненадолго, надеюсь. Мой улус в Нижнем мире полон друзьями и родственниками, они ждут одного меня, — Старик снова усмехнулся. — Скорей бы… поди, заждались…

— В той легенде, что дошла до наших дней, — продолжила расспросы завуч, — фигурируют еще шаман по прозвищу Полярная Сова и шаманка Сорока. Вы что-нибудь слышали о них? Каковы их настоящие имена?

— Про Полярную Сову старики говорили, что он был, как я теперь, одинок и бездетен и умер еще до революции. А Сорока… она тоже давно умерла.

— Дети у нее были?

— Да, сын Атан Шамбуев, лет на двадцать старше меня. Он еще до Отечественной войны переехал в Иркутск. Я его никогда не видел и ничего о нем больше не слышал, в Усть-Орду он не вернулся. Говорили, что погиб на фронте.

— Спасибо, Николай Петрович, вы мне очень помогли. — Нина Павловна встала из-за стола и, распрощавшись, ушла.

На ступеньке крыльца она увидела курящего молодого мужчину в изодранной в клочья камуфляжной куртке.

— Ты закончила? — поднимаясь на ноги, спросил он у женщины.

— Да. Все, что знал, он сказал, — спокойно ответила завуч. — Можешь забирать его, сержант.

— Старший сержант, — с недовольной гримасой поправил мужчина, но женщина его не услышала. Не оглядываясь, быстрым шагом она направлялась к остановке маршрутного такси в сторону губернского центра.

Между тем, загасив окурок о перила, мужчина негромко свистнул, и тут же, выйдя из-за кустов жимолости, к нему присоединились еще два бойца в камуфляже и бронежилетах. У одного из них посередине лба зияло ровное пулевое отверстие, у другого лица не было вовсе. Сплошное месиво, черное и запекшееся, — ни глаз, ни носа не различить. Впрочем, передвигался он легко и уверенно. Вероятно, органы зрения ему заменяло нечто иное.

Коротко кивнув подошедшим, первый мужчина прошел в дом, те, сохраняя дистанцию в два-три шага, двинулись следом.

Застав Николая Петровича Мунхажаева в задумчивости сидящим за обеденным столом, мужчина остановился чуть поодаль и сказал властным голосом:

— Собирайся, старик, пойдешь с нами.

Тот поднял голову, и мгновенно испуг исказил черты его лица.

— Анахай… — прошептал он, перекрестившись, на что мужчина никак не отреагировал, а в комнату тем временем прошли его спутники.

— Еще два боохолдоя… — увидев их, пробормотал старик.

Он подскочил с места, плеснул в лицо первого мужчины остатки чая из чашки, которую до сих пор сжимал в руке, после чего развернулся и резво пошел к дверям в соседнюю комнату, но у самого порога, схватившись за левую сторону груди, на мгновение замер, а потом повалился на пол.