— Я видела Мировую Ель, — сказала Джина.

— Ты не могла ее видеть, — усмехнулся шаман, — это невозможно.

— Ее зрительный образ передала Маша, — объяснила девушка. — Она показала мне, как выпала из гнезда.

— Тогда понятно, — кивнул шаман и обратился к ученику: — Хочу тебя огорчить, Иван. Раны, нанесенные стальным клювом Матери-Хищной Птицы, никогда не заживают, и человек гниет заживо, покуда спустя несколько лет не умрет мучительной смертью.

Юноша побледнел, девушка охнула, а шаман расхохотался.

— Но есть одно-единственное средство — помет той же птицы. Он вылечивает рану и придает раненому новые мистические способности, физическое здоровье и долголетие. Тебе повезло, мальчик, у меня этого добра, как… — Шаман запнулся и закончил чуть смущенно: — Много у меня этого добра, словом…

— Ты поговорила с прадедом? — перевязав ученика, спросил дядя племянницу.

— Поговорила. Надеяться нам больше не на кого, дядя Вася, он не может нам помочь.

— Да не слишком и хочет, — добавил Иван.

— Значит, мы спасем себя сами, — резюмировал шаман.

11.44. Остров Ольхон

Поездка от иркутского аэропорта до острова Ольхон оказалась по-настоящему приятной и нисколько пассажиров из суверенной Эстонии не утомила. Комфортабельный лимузин шел по Качугскому тракту, качеством дорожного покрытия напоминающему автобаны Германии, скоро и мягко, словно несся на воздушной подушке. Устойчивый стереотип о том, что дорог в России попросту нет, был развенчан легко и наглядно.

Николай Зуев развлекал гостей, рассказывая им анекдоты и байки из шоферской жизни. А уж пятизвездочный отель — тридцатиэтажное белоснежное здание на живописном берегу Священного Моря, прямо-таки поразил воображение граждан Евросоюза. Отели Египта, Греции и Турции, где Хандагуровы ежегодно привыкли отдыхать, показались бы рядом с ольхонским благородным красавцем убогими ночлежками для бездомных.

Лимузин припарковался на стоянке, багаж был мгновенно выгружен и унесен в забронированные номера, а у входа гостей встречал вызывающий доверие одним только своим добропорядочным видом господин в строгой тройке, представившийся Петром Кирилловичем Онопко, владельцем адвокатской конторы.

— Рад вас приветствовать, господа Хандагуровы, на гостеприимной ольхонской земле, на Священном Острове Духов! — начал он торжественно, а затем уже без пиетета объявил, что завещание их родственника будет вскрыто по желанию покойного завтра ровно в 4 часа 22 минуты по местному времени, когда Луну полностью закроет земная тень, то есть с наступлением полной фазы лунного затмения.

— С чем связан столь необычный выбор времени? — поинтересовался старший из Хандагуровых, Борис Григорьевич.

— Сие есть тайна для меня, — улыбнулся адвокат. — Возможно, ответ на ваш вопрос мы найдем в завещании… А пока — отдыхайте, весь спектр услуг отеля в вашем распоряжении и все оплачено. Надеюсь, вам у нас понравится и вы еще не раз вернетесь на сакральный остров и даже… — Господин Онопко сделал паузу и продолжил, Татьяне вдруг показалось, каким-то иным, зловещим голосом: — Даже останетесь здесь навсегда!

Закончил он тоном совершенно обыденным:

— Метрдотель ознакомит вас с нашим распорядком.

Все действительно оказалось на высочайшем уровне. Так легко и наглядно был развенчан еще один устоявшийся стереотип о том, что комфортабельно отдохнуть в провинциальной России, а тем паче в Сибири, невозможно.

На смотровой площадке, расположенной на верхнем этаже отеля, откуда открывался чудесный вид на остров Ольхон, озеро Байкал и дикие байкальские скалы, Хандагуровы познакомились с семьей Владимира Атановича Шамбуева, отдыхающими из Иркутска. Те тоже оказались в восторге от сервиса отеля и приема, оказанного его гостям.

История обычна и стара, как европейская цивилизация.

Менеджеру среднего звена из столичной компании, назовем его «москвич», осточертели традиционные Египет с Таиландом, захотелось сумасшедшей экзотики, и он взял путевку на турбазу, расположенную на материковом берегу байкальского пролива Малое Море. Здесь он познакомился с менеджером столь же среднего звена из компании Северной столицы, назовем его «питерец», и уже вместе с ним — с двумя девицами, приехавшими из Саратова, жгучей брюнеткой и блондинкой, конечно же, крашеной.

Дабы поразить воображение провинциалок, столичные парни арендовали катер, что по московским меркам оказалось вполне доступно, и пригласили дам на пикник с ночевкой в место живописное и безлюдное на острове Ольхон, как им обещал капитан.

Все четверо молодых людей прибыли на пристань в назначенное время, но, как это принято на Руси, что-то там у кэпа не срослось, и топливные баки катера оказались пусты. Какой-то его приятель должен был подвезти горючее, но, по той же русской традиции, запаздывал.

— Как вы тут зимой живете, капитан, на Малом Море? — спросила брюнетка, особого любопытства не испытывавшая, просто чтобы убить время. — Туристов нет, значит, и работы нет.

— Это так, турбазы пустые стоят, только я не здесь, а на островном берегу живу, в Хужире. Деревня большая, всегда хоть какая-то работенка отыщется. Года два назад, скажем, французы здесь кино снимали, так я декорации строил.

— Что за фильм? — заинтересовался москвич. — Документальный, экологический, наверно?

— Художественный, полнометражный, из русской истории начала девятнадцатого века, — уточнил капитан. — Вы не слышали разве? Хорошо, расплатиться с нами успели… Продюсера, француженку, зарезали, в больнице, говорят, померла, бедная, а режиссер с оператором-немцем вместе с микроавтобусом под лед байкальский ушли… царствие им небесное…

Капитан, перекрестившись, продолжил:

— И это не все беды. Стали они на Ольхоне, еще покуда живые были, постановочную сцену казни колдуна снимать…

— Что за казнь? — заинтересовался питерец.

— Могилу роют, узкую и глубокую, и колдуна туда живьем суют вниз головой, потом, понятно, закапывают, а сверху в холмик могильный осиновый кол втыкают, чтобы, значит, дух колдуна после смерти не выбрался да не отомстил… Так буряты лет сто еще назад практиковали.

— Дикий народ, — резюмировал москвич.

— Варвары, — согласился питерец.

— Так вот, — продолжил капитан, — пожелали европейцы такую казнь снять. С актером из иркутского ТЮЗа, бурятом по национальности, за штуку баксов договорились. Дыхательный аппарат от акваланга на турбазе взяли, проверили его сто раз… Снимают, значит, как его, жадного бурята, в яму зарыли, а откопали — все…

Замолчавший капитан достал беломорину, постучал папиросой о пачку, смяв бумажный мундштук, засунул в рот и прикурил.

— В каком смысле «все»? — спросила блондинка.

— В смысле — кранты. Бурят оказался хорошим актером. — Капитан рассмеялся невесело. — По словам одного нашего нобелевского лауреата, «не читки требует с актера, а полной гибели всерьез…».

«Александр Исаевич Солженицын!» — подумала блондинка.

«Вряд ли она крашеная, натуральная, судя по всему, — подумал питерец, — Конечно же, Иван Бунин!»

«Подобное могла написать только Анна Ахматова», — подумал москвич.

«Ну и дураки же вы все необразованные, — подумала брюнетка, — это же строчка Иосифа Бродского!»

— Шланг передавило, и задохнулся мужик, не откачали, — сказал капитан.

Молодые люди смолкли, впрочем, местному кэпу поверили не слишком. На любом курорте рассказывают подобные страшилки, дабы туристов заинтриговать. Капитан между тем продолжил после подобающей паузы:

— А почему киношники беду на себя накликали? — вопросил он, но тут же сам и ответил: — Они же все, какие возможно, табу нарушили, сээр по-бурятски, а это на древней земле делать смертельно опасно, тем более на сакральном Острове Духов, на Ольхоне, значит… Потому и погибли европейцы, по глупости своей.

— Как фамилии погибших киношников? — спросила скептически настроенная брюнетка. Никаких имен, она была уверена, кэп не назовет, однако ошиблась.