– Как получилось, что Мел Шавиц и его пес начинали гореть, едва выйдя за порог дома, а пещерный громила разгуливал без всякого пламени? Он ведь тоже был мертв.

– Все потому, что дьявол постоянно меняет правила. По той же причине многие живые несчастливы – правила все время меняются, и невозможно предсказать, что произойдет завтра. Из-за этого нам так трудно убедить людей в своей правоте. А поскольку перемены происходят все быстрее, Светачадо лично взялся за дело.

– Почему дьявол его не остановит?

– Высокомерие. Он не считает Светачадо и всех нас серьезной угрозой… Вот и ваш дом. Есть какой-нибудь план действий?

– Подождите здесь. Я схожу на разведку.

Они остались стоять под уличным фонарем, а я направился к дому. Войдя внутрь, я тихонько притворил дверь, словно опасаясь кого-то разбудить, и с минуту постоял в прихожей, ощущая свой дом, вдыхая его воздух. Когда мы с родителями возвращались из какой-нибудь дальней поездки, мама обычно говорила: «Дома и стены лечат». Именно это я сейчас чувствовал, вдыхая запах своей прошлой жизни, рассеянный по этим комнатам, пробегая глазами по знакомым вещам и фотографиям на стенах, каждая из которых имела свою историю, хорошо мне известную. Судя по снимкам, мне очень повезло – все они на разный манер показывали, как хорошо я жил вплоть до этого дня. Да, мне повезло… Однако «братья» говорили, что к моему дому направлялся мебельный фургон. Потому-то я и пошел на разведку – выяснить, кто занял наш дом и к каким переменам это привело, чтобы подготовить жену и по возможности защитить ее от последствий вторжения. Но почему тут ничего не изменилось?

Внезапно до меня донесся звук: «Шанк!» Как будто сдвинули с места массивную мебель и та скребнула по полу. В моем доме кто-то был. Кажется, на втором этаже. Я ощутил покалывание в области затылка, глаза сами собой широко открылись. На мне были кроссовки, что позволяло двигаться почти бесшумно. Поднимаясь по лестнице, я еще несколько раз услышал этот звук – иногда более громкий и протяжный, иногда короткий и резкий. «Шанк!» – тишина – «шшаанк!». Что-то вроде того. Происхождение звука я угадать не мог, но слышал его отчетливо, и с этим следовало разобраться.

На верхней ступеньке лестницы я подождал, когда звук повторится. Он донесся со стороны нашей спальни в конце коридора. «Шанк!» Со своего места я видел, что дверь приоткрыта примерно на треть, а на полу спальни лежит что-то белое. Что именно, я понять не мог. На цыпочках продвигаясь по коридору, я не спускал глаз с белого пятна. Вскоре я понял, что это предмет одежды, а еще через несколько шагов – что это белая рубашка. Одновременно с этим пониманием до меня дошли новые звуки. Сексуальные стоны. В спальне женщина занималась сексом, явно получая от этого большое удовольствие.

Рэй никогда не любила заниматься сексом. Собственно, это являлось одной из главных проблем в нашем браке. Временами у нее вроде возникало желание, но оно было сродни желанию съесть кусок пиццы, если та имеется под рукой, а если нет – ну и не надо. Каждое ее согласие на секс казалось мне вымученным, как бы в порядке одолжения, – и до чего же одиноким и жалким я чувствовал себя в такие минуты! Мне было в радость каждое прикосновение к этой женщине, но она мою радость отнюдь не разделяла.

Приглядевшись к рубашке на полу и разобрав надпись «Hard Rock Cafe», я опознал свою тенниску, которая была мне великовата, зато Рэй нередко пользовалась ею в качестве ночной сорочки. Звуки, которые она сейчас издавала, могли бы завести любого мужчину. Лишь однажды за все время супружества я слышал от нее нечто подобное, да и то продлилось очень недолго – но для меня достаточно, чтобы сейчас опознать ее по этим звукам. Приблизившись к двери, я заглянул в комнату.

Моя жена, полностью обнаженная, сидела сверху на каком-то мужчине, лица которого я не видел, и наяривала вовсю, так что кровать под напором двух тел толчками двигалась по полу. «Шанк!»

Во время наших редких соитий она ничего такого не проделывала, тем более при свете и полностью обнаженной. По ее настоянию все происходило в темноте, и на ней всегда было что-нибудь надето, ночная сорочка или майка. Наличие одежды позволяло ей как бы дистанцироваться от меня даже во время акта любви.

Смотрел ли я? Да. Возбудило ли меня это зрелище? Несомненно. Я стоял в дверном проеме и наблюдал за тем, как она вытворяет с другим мужчиной все то, что я в мечтах многократно представлял ее вытворяющей со мной.

Что же я на самом деле отдал дьяволу за возможность вернуться сюда? Любовь Рэй. Моей любви к ней было недостаточно, сказал он. И я, сам того не сознавая, отдал ее любовь ко мне.

Да, наши отношения были далеки от идеала. Мы уже давно не занимались сексом; мы слишком часто ссорились и пререкались. И все же я знал, что она любит меня – на свой скупой, загадочный лад. Иногда я ловил это в ее взгляде. Были и другие положительные моменты, которые в общем и целом уравновешивали негатив. Вот так живешь с человеком, и временами вам бывает хорошо вместе – настолько хорошо, что ты перестаешь думать о том, чего не хватает в ваших отношениях, а просто любишь этого человека таким, каков он есть в твоей жизни.

Глядя на то, как моя жена предается разврату с чужаком, я понял, что дьявол снова изменил правила: никакие мертвецы не вселялись в мой дом. В данном случае не требовались декорации из «Касабланки» или первозданные джунгли. Все осталось прежним, кроме того факта, что любовь жены ко мне умерла. И самым убедительным доказательством была постельная сцена перед моими глазами.

Больше мне здесь делать было нечего. Я повернулся, прошел по коридору до лестницы и далее вниз. Я собирался сразу покинуть дом, но, уже взявшись за дверную ручку, остановился. Что-то вдруг побудило меня вернуться в кухню, где я поцеловал новый холодильник – предмет, с появления которого в нашем доме все и началось. Это было единственное, что мне захотелось сделать перед уходом. Не спрашивайте почему. Просто для меня это имело значение. Я поцеловал серебристый корпус, ощутил губами прохладный металл – и теперь был готов уйти.

– Мистер Галлатин? – раздался голос Светачадо.

Я замер, уставившись на дверцу холодильника:

– Что еще?

– Не знаю, утешат вас мои слова или нет, но Сатана тут ни при чем. Это началось далеко не сегодня. Я говорю о происходящем наверху.

– Я понял, о чем речь.

– Но вы бы никогда об этом не узнали. Она очень осторожна и предусмотрительна. И только когда вы сами отказались от ее любви…

– Я все отлично понимаю. Не такой уж я тупица. Дьявол всего лишь показал мне правду, как перед тем ее показали мне вы… И вы все убиваете меня правдой о моей жизни. Так в этом и заключается план? Но что в нем хорошего? Открывая человеку глаза, вы лишь показываете, насколько неверными были его представления о тех или иных вещах и насколько уродливы эти вещи в действительности.

– Не всегда. Иной раз это помогает увидеть нечто действительно хорошее в ином свете, и оно вдруг оказывается еще лучше.

Я брезгливо отмахнулся:

– Довольно об этом. Не хочу больше слышать.

Покинув – теперь уже окончательно – свой дом, я направился по дорожке к поджидавшим меня «братьям», так до конца и не уяснив, во благо или во вред мне послужило все сказанное Светачадо.

Но времени на размышления у меня уже не было. Внезапно из-за поворота улицы донеслись истошные вопли и топот множества ног. Я как раз подходил к Бруксу и Зин-Зану, когда вслед за воплями появилась эта толпа. Первую группу составляли мужчины в снаряжении римских гладиаторов – мечи, щиты, шлемы, поножи и все такое. Они бежали в паническом беспорядке, шлепая по асфальту грубыми сандалиями. Один отставший гладиатор казался испуганным чуть не до полусмерти. И все они то и дело оглядывались назад.

Едва они промчались мимо нас, как нахлынула вторая волна: около сотни громкоголосых, свирепого вида женщин в коже и звериных шкурах, с разноцветными перьями в волосах, вооруженные копьями, мечами и еще более ужасными орудиями убийства; у некоторых лица были в боевой раскраске. Воительницы преследовали перетрусивших гладиаторов, и не было никакого сомнения в том, что очень скоро они их настигнут.