– Но я же просто дурачусь, – сказал он извиняющимся тоном.

Она посмотрела на него, как учительница на школьника, попытавшегося воспользоваться шпаргалкой.

Не яхта, не трагически погибшая подруга детства, не название ее первого, пока еще не изданного романа… Последний вариант показался ей занятным, и она чуть было не дала мужчине свой телефон, но в последний момент передумала.

Из другого города к ней в гости приехала сестра и уже на второй минуте после приветствий и объятий заметила татуировку:

– А это что такое?!

Услышав ее объяснение, сестра в восторге хлопнула себя ладонями по щекам и завопила:

– Вот это класс! Ты совершенно рехнулась!

Тем же вечером они вместе пошли в бар, чтобы она могла продемонстрировать сестре магическое действие татуировки. За три четверти часа к ней обратились трое мужчин, и все поочередно проиграли «угадайку».

– Ух ты, взгляни-ка туда! Видишь того красавчика в углу? Подойди к нему и покажи татуировку.

Посмотрев в указанном сестрой направлении, она увидела красивого, спортивного вида мужчину с короткой стрижкой и стильной трехдневной щетиной. Он сидел за столиком в одиночестве, сжав обеими руками пивную кружку и напряженно глядя в пространство.

– Но я так не делаю. Я никогда не обращаюсь к мужчинам первой.

Сестра ткнула ее кулаком в плечо:

– Давай, не трусь. Это как телефонные продажи наугад. Посмотрим, как ты его раскрутишь.

Залпом осушив бокал для храбрости, она направилась к угловому столику. Красавец медленно поднял на нее взгляд и улыбнулся, но это не была дружеская или приветственная улыбка – это была улыбка типа «здравствуйте-что-вам-от-меня-нужно?».

Она подняла правую руку на манер индейских вождей, когда они говорят «хао!», а затем повернула кисть тыльной стороной к нему. Красавец заметил надпись и прищурился, читая.

– Элизабет Хрень?

Она кивнула.

Он отхлебнул пива.

– И я должен угадать, что это значит?

Она снова кивнула, чувствуя себя неловко.

– Я не хочу угадывать.

Она быстро втянула воздух, как бы проглатывая унижение, и повернулась, чтобы уйти.

– Погодите, – сказал он. – Можно я задам вам вопрос?

Она остановилась, не оборачиваясь. Пусть говорит с ее спиной, заносчивый ублюдок.

– Вам случалось нагонять страх на саму себя? Лично я делаю это по пять раз в день.

Она нахмурилась и сделала полуоборот в его сторону. Что такое он несет? А он продолжил, обращаясь к своей пивной кружке, но достаточно громко, чтобы могла слышать и женщина.

– По какой-то совершенно непонятной мне причине я чувствую потребность сильно испугаться как минимум пять раз в день. Может, это какой-то адреналиновый дисбаланс? Может, моему организму необходима встряска, какая бывает, когда человек испуган или нервничает? Возьмем, к примеру, банкоматы. Я их боюсь.

– Вы боитесь банкоматов?

Он кивнул, хлопнув ладонью по столу в знак подтверждения:

– Я вынуждаю себя их бояться. А это большая разница, понимаете? Когда я подхожу к одному из них, чтобы снять деньги со счета, я начинаю думать, что банкомат проглотит мою карточку – и как быть тогда? Что я буду делать без карточки и без наличных денег?

– Но если такое случится, вы можете просто пойти в банк, и вам выдадут новую карточку.

Он покачал головой:

– Только не в выходной день и не после десяти вечера, когда я обычно иду снимать деньги… Или вот такое: я еду один в лифте жарким летним днем. Это маленький лифт, без кондиционера. И всякий раз на полпути до нужного мне этажа я думаю: а вдруг лифт сейчас застрянет? Вдруг мне придется провести в нем много часов, потому что никто не придет мне на выручку, а в конце дня все люди покинут здание? И как только я об этом подумаю, у меня начинается приступ клаустрофобии. Я говорю себе: прекрати, не будь идиотом! Но это не помогает. Здравомыслие никогда не срабатывает. То есть я как бы сам создаю демонов, которые сжирают меня изнутри… Или вот еще пример: я стою в очереди на почте… – Он запнулся. – Я выдумываю свои страхи, понимаете? Банкомат – это всего лишь машина. Перед установкой их тестируют бессчетное количество раз, и они практически никогда не ломаются. Но я ничего не могу с собой поделать – всякий раз, подходя к банкомату, начинаю нервничать. Иногда чуть не падаю в обморок – вот до чего доходит. Почему мы так издеваемся над собой? В нашей жизни достаточно реальных проблем, верно? Почему же мы делаем ее еще хуже, пугаем и мучим себя дурацкими надуманными проблемами?

Она не знала, что сказать, и только развела руками. И как ее угораздило в это вляпаться? Сейчас она хотела только одного – поскорее вернуться к сестре.

– Это даже не мазохизм, – продолжил он. – Это нечто похуже. В отличие от мазохистов, мы терзаемся, не получая от этого никакого удовольствия. Когда-то я был вполне доволен собой, но сейчас об этом нет и речи. Знаете, о чем я думал перед тем, как вы подошли? Я думал о том, чтобы дать этому страху имя. И всякий раз, когда меня прижмет, я смогу обратиться к нему и сказать, например: «Отстань от меня, Джордж!» или «Нечего тут шататься, Джордж, убирайся к себе в комнату и не высовывай оттуда носа!». То есть обращаться со страхом как с непослушным ребенком, которого следует приструнить.

Он опустил взгляд на ее руку и прочел:

– Элизабет Хрень.

Взгляд его заскользил вверх, а когда достиг лица женщины, он уже ухмылялся во весь рот:

– Элизабет Хрень! Вот имя, которое я дам своей проблеме. Подходит идеально! В следующий раз, когда это начнется, я скажу: «Убирайся, Элизабет Хрень! Ничего у тебя не выйдет!»

Лицо его сияло – настолько пришлась ему по душе эта идея.

– Да, именно так: «Оставь меня в покое, Элизабет Хрень! Я всего лишь хочу снять немного денег со счета!»

Ей было нечего сказать и ничего не оставалось делать, как вернуться к сестре, наблюдавшей за этой сценой с табурета перед барной стойкой. Как описать происшедшее сестре? Да и что, собственно, сейчас произошло? Идя к бару, она взглянула на свою правую кисть с татуировкой, которую отныне будет помнить этот человек. Отныне это имя уже что-то значило – но значило не для нее.

Я не знаю точно, когда это началось, потому что он мне ничего не говорил. А читать мысли я не умею. Да и особой наблюдательностью никогда не отличалась. Жизнь вполне нравится мне такой, какая она есть. Я просто слежу за карнавалом, воспринимая его без критики, без мощного бинокля и без программки с указанием имен участников и прочих подробностей. Меня не интересует, насколько качественно пошиты костюмы, лишь бы они хорошо смотрелись издали. И какое мне дело до личной жизни того клоуна на ходулях? Сейчас он выглядит забавно, и только это имеет значение. Я подобна большинству людей в толпе, встречающих охами и ахами каждую карнавальную платформу, аплодирующих королевам красоты или чемпионским командам и пускающим слезу под звуки национального гимна в исполнении духового оркестра.

Так что я долгое время и не подозревала о чем-то особенном, происходящем с моим мужем и с нашей жизнью.

Мы уже одиннадцать лет как женаты. Проживите столько с кем-нибудь, и вы с определенного момента перестанете обращать внимание на некоторые вещи. Это случается с большинством супружеских пар независимо от того, как сильно они любят друг друга. Волосы в умывальнике, сотни раз повторенные истории, привычка говорить с набитым ртом. Мы либо принимаем все эти вещи как должное, либо не обращаем на них внимания, либо заставляем себя с ними мириться, потому что они являются неотъемлемой частью пожизненной трапезы, которую мы делим со своим спутником. А эта трапеза состоит не из одних только сладких десертов.

Все началось с фотоаппарата. Прошу заметить: моего мужа никак нельзя назвать небрежным или рассеянным. Он никогда не оставляет вещи где попало, особенно если они хрупкие и ценные, как этот фотоаппарат. Он чрезвычайно аккуратен. Все его книги и пластинки расставлены на полках рядами по алфавиту; он любит чистоту и порядок. Почему же тогда он забыл эту вещь на видном месте? Чтобы я сразу на нее наткнулась? Порой мне кажется, что именно с этой целью.