Когда пробежала последняя из женщин, я спросил:

– Что за дьявольщина на этот раз?

А Брукс и Зин-Зан уже настроились бежать за толпой.

– Какой-то мертвый кретин захотел поселиться в антураже «Геркулеса, покоряющего Атлантиду», – сказал Брукс. – Видимо, массовка вырвалась на волю.

– Но мы-то что можем с этим поделать? Нас всего трое.

Мы уже со всех ног мчались по улице.

– Теперь скучать не придется, – пропыхтел Зин-Зан.

Она вошла в салон и молча протянула мастеру смятый листок желтоватой бумаги, над которым трудилась и ломала голову почти всю предыдущую ночь. На листке было всего два слова, старательно выведенные печатными буквами. Прочитав их с невозмутимым видом (она внимательно следила за его реакцией), он перевел взгляд на женщину, затем вновь на листок, дабы удостовериться в правильности прочтения, и спросил:

– С местом вы уже определились?

Плечи ее поникли и все тело расслабилось, как только прозвучал этот вопрос. Накануне она прокручивала в голове всевозможные сценарии предстоящего разговора, но такого варианта среди них не было. Она была готова к язвительным шуткам, к недоверчивому изумлению, к вопросам типа: «Зачем вам это нужно?» Хуже всего была бы гаденькая улыбочка, как бы говорящая: «Э, да ты, похоже, с придурью. Но деньги есть деньги, гони монету и получай что хочешь».

– На руке. – Вытянув вперед правую руку, она ткнула указательным пальцем левой в тыльную сторону кисти. – Здесь. В этом месте.

– Хорошо, – сказал мастер, возвращая ей бумажку. – Печатными буквами или каким-то особым шрифтом? У нас есть альбом с разными шрифтами, можете выбрать на свой вкус.

– Comic Sans.

– Что?

– Я хочу надпись шрифтом Comic Sans. Можете это сделать?

Он указал на желтую бумажку:

– Примерно как здесь?

– Более-менее. У меня с собой есть алфавит Comic Sans, могу показать. Так вы сделаете?

Он пожал плечами:

– Легко. Я только что за три часа скопировал волны Хокусая на предплечьях тощего парнишки. Так что с парой слов на кисти должен справиться, как вы считаете? – По смыслу фраза предполагала сарказм, но в голосе этого не ощущалось – он просто констатировал факт. – Вас зовут Элизабет?

– Нет.

Он поскреб щеку и взглянул на клиентку с возросшим интересом:

– Вы считаете себя хренью?

Она ухмыльнулась и отрицательно качнула головой.

– Но вы хотите, чтобы эти слова навсегда остались на вашей руке?

– Да.

Он перешел на задумчивый тон, как бы обращаясь к самому себе:

– Чего только люди не рисуют на своих телах.

– Могу себе представить.

– Один попросил нарисовать ему ломтик бекона. Другой захотел автомобильный аккумулятор над сердцем. А мне какое дело? Платишь деньги – получай свой аккумулятор.

Она кивнула.

– «Delco».

– Что, простите?

– Он попросил указать на аккумуляторе фирму-производителя: «Delco». Ему, видите ли, нужна конкретика.

– Конкретика, – повторила она, не зная, что еще сказать.

– А вы, значит, хотите иметь на руке надпись «Элизабет Хрень»?

– Именно так.

– Кто это – ваша подруга, знакомая?

Наконец-то дошло до вопросов, которые она ожидала услышать. Она не привыкла быть резкой и грубой, но сейчас ей следовало проявить эти качества – иначе потом будет еще труднее.

– Вас это не касается, – произнесла она быстро и твердо, тем самым закрывая тему.

Он поднял ладони, сдаваясь:

– О’кей, больше никаких вопросов. Начнем?

Работа заняла у него менее часа и была выполнена безукоризненно. Татуировка на ее кисти выглядела точно так, как она ее себе представляла, – пожалуй, даже немного лучше.

В процессе работы они беседовали. Он рассказывал истории о других посетителях салона. Клиент, заказавший аккумулятор, был дальнобойщиком. С некоторых пор он начал терять зрение, был напуган подступающей слепотой и не знал, как жить дальше. Татуировка с аккумулятором над сердцем понадобилась ему для того, чтобы прикасаться к ней в минуты самой безысходной тоски. По идее, эти прикосновения должны были напоминать ему о лучших временах и о том, что в жизни есть светлые стороны, а не только мрак.

– Но почему отдельный аккумулятор? Почему не целый грузовик, если он был дальнобойщиком?

Мастер покачал пальцем в воздухе:

– В самую точку. Я тоже его об этом спросил. И он сказал, что грузовик не тронется с места без аккумулятора. Это, мол, сердце автомобиля.

Она пожалела, что задала вопрос. Ей больше нравились загадки, чем ответы. Никогда – ни в детстве, ни во взрослой жизни – она не стремилась узнать, в чем заключается секрет того или иного фокуса, как делаются спецэффекты в фильмах или почему мужчины временами дарят ей цветы. В ее жизни было так мало загадочного, что она всячески избегала пояснений и жадно цеплялась за все неведомое. Отчасти причиной тому было отсутствие таинственности в ней самой. У нее не было секретов, достойных этого названия. Никаких тайников под кроватью, ни одного завалящего скелетика в шкафу. Вы могли бы обыскать ее квартиру с тысячеваттным фонарем и мощной лупой, заглядывая в каждую щель, но в результате не нашли бы ничего, могущего хоть на миг вогнать ее в краску. От одной мысли об этом ей становилось тошно на душе. Она смотрела на людей вокруг, на своих друзей и коллег по работе и была уверена, что почти все они имеют секреты и тайные пристрастия, в часы уединения доставляющие им как муки, так и запретные радости.

По словам ее бывшего бойфренда, тот ощутил разлад в их отношениях примерно так же, как мы понимаем, что развязался шнурок, еще на него не взглянув, – просто ботинок начинает слабее держаться на ноге.

– Я понял, что между нами все идет к концу, когда появилось это самое ощущение слабины, – объяснил он.

Она была в большей степени задета этим объяснением, чем самим фактом его ухода. Однако он был прав. У ботинок не может быть секретов, как и у шнурков, завязаны они или нет. Вот и в данном случае не было роковой женщины, таящейся в тени, чтобы затем из нее выйти со злорадным «ага!»; как не было и душераздирающих сцен, в ходе которых наружу выплескивается правда, раскрываются тайны и произносятся дотоле не высказанные слова. Увы, для него их отношения свелись к аналогии с ботинком, где ей досталась незавидная роль развязавшегося шнурка.

Такова предыстория татуировки.

Как-то утром перед кофейным киоском она случайно взглянула на руку стоявшей рядом элегантной женщины средних лет. На тыльной стороне ее кисти с фотографической точностью было вытатуировано изображение аккордеона. Она так увлеклась разглядыванием картинки и догадками, зачем кому-то понадобилось рисовать это на своем теле, что была вынуждена прикрыть рот ладонью на тот случай, если у нее вдруг вырвется громкий возглас или неуместный смех.

Тогда-то она и поняла, что человек может казаться загадочным, не прилагая к этому лишних усилий, – достаточно сделать рисунок на коже. И она стала изучать все татуировки, которые попадались ей на глаза. Она пристраивалась рядом с людьми в метро и украдкой разглядывала татуированные руки, ноги (если они были в шортах), шеи и плечи – не важно, мускулистые или тощие как спички, лишь бы на них было что-нибудь изображено.

Большинство татуировок не отличалось оригинальностью: мультяшные герои, кельтские и маорийские узоры, примелькавшиеся всем знаки вроде закругленной галочки «Найк» или – в одном случае – даже сдвоенной арки «Макдональдс». Зачем? Она не переставала удивляться, зачем люди добровольно превращают свою кожу в рекламные плакаты, оповещающие белый свет об их шаблонности и примитивности или – что хуже всего – об их желании «быть как все».

В отличие от них, аккордеон на руке той женщины захватывал воображение. Почему аккордеон? Что он означал? Может, она просто любила играть на этом инструменте, а может, за татуировкой скрывалось нечто утонченно-глубокомысленное, понятное лишь ей самой и немногим посвященным. Как тут не подивиться и как не заинтересоваться человеком, имеющим такую татуировку? Кельтский крест или дракон на бицепсе? Скука смертная. Аккордеон на тонкой женской руке? Вот это да!