Он не сказал ничего. Продолжая глядеть в потолок, она ожидала ответа. Так и не дождавшись, она повернула голову к мужу. Тот внимательно смотрел на ее плечо.

– В чем дело? На что ты уставился?

Молча он ткнул пальцем в простыню рядом с ней. Она повернулась на бок, но ничего особенного не увидела.

– Ну и что здесь такого?

– Под твоим плечом. Там надпись.

Она перевернулась на живот и приподнялась, опираясь на локти. Прямо под ней на простыне обнаружились слова, написанные на простыне черными печатными буквами. Там были слова «похищенная церковь», «Ледок», «омары», «шоколадный мусс» и другие.

Супруги выкатились из постели в разные стороны и откинули прочь одеяло. Всю белую простыню испещряли слова, написанные тем же корявым, но вполне разборчивым почерком. В том числе здесь были слова «Лорел и Харди», «лифт» и «три года». Тина и Стэнли переглянулись, слишком потрясенные, чтобы это как-то прокомментировать.

Прошло много долгих секунд, прежде чем он спросил:

– Кто такая Петра Пейджелс?

Тина пропустила вопрос мимо ушей, поскольку и сама видела здесь немало слов, совершенно незнакомых и ничего для нее не значивших. Так и не сумев отыскать в памяти какую-либо зацепку, она спросила мужа:

– А кто такая Одри Бреммер?

Он вскинул голову и с тревогой взглянул на жену. Та ткнула в имя, написанное на простыне:

– И еще мар… мит? Что такое мармит?

Один-два раза в год Стэну являлась во сне Одри Бреммер. Та самая, взаимности которой он безуспешно добивался на протяжении многих лет и которая вдруг пришла к нему за три дня до свадьбы со словами: «Эта ночь принадлежит тебе». И, ухмыльнувшись, добавила: «Считай это свадебным подарком». Той же ночью в ее квартире, через несколько часов после «вручения подарка», он пробудился, встал и добрел до кухни. Там голая Одри сидела за столом и ела мармит прямо из банки. До той поры он даже не слышал о мармите, а попробовав этой темной густой дряни, не желал слышать о нем и впредь. Тем не менее ни один из его снов об Одри не обходился без появления мармита.

А как насчет Петры Пейджелс? С ней Тина, еще будучи студенткой университета, однажды занималась любовью. Она не сочла нужным поведать об этом приключении мужу, поскольку не была лесбиянкой, – и потом, у каждого ведь есть секреты, которые лучше держать при себе, не так ли?

Однако их постель была с таким подходом не согласна. По белому пространству были в изобилии рассеяны слова, имена и фразы, имеющие отношение к прошлому каждого из супругов, в том числе ко всем их секретам. Ничто не осталось без упоминания. Иные слова казались столь загадочными, что расшифровать их смысл мог только сам хранитель тайны. Однако все они без исключения были здесь, написанные крупно и отчетливо.

По мере созерцания надписей на постели каждый из них все более укреплялся в мысли, что по крайней мере часть из непонятных ему (ей) слов намекала на какие-то тщательно скрываемые тайны другого.

Оторвавшись наконец от чтения, они переглянулись. Кто заговорит первым? И что они могут сказать? Оба были озадачены и исполнены подозрений. Оба хотели немедленно, здесь и сейчас, поговорить о случившемся: возможно, общими усилиями они смогут что-то прояснить. Однако оба хранили молчание, слишком напуганные и потрясенные, чтобы обсуждать это жутковатое явление.

Занятно, что обоим практически одновременно пришла в голову одна и та же мысль – о сне. Было ли это как-то связано с тем, что они спали в одной постели?

Он подумал: во сне человек совершенно теряет бдительность. Могло ли подобное произойти оттого, что ты беззащитен и лежишь рядом с другим человеком, находящимся в аналогичном состоянии?

Она подумала: нет ничего более интимного, чем совместный сон. Даже секс не столь интимен. В этой ситуации ты полностью уязвим. Если ты ночь за ночью спишь в двадцати дюймах от другого человека, это предполагает необычайно тесную связь и взаимное доверие. Могла ли их связь спровоцировать такое?

Стараясь сохранять невозмутимость, он наконец спросил:

– Как считаешь, может, это к лучшему? Я о том, что…

Она его поняла и прервала взмахом руки:

– Я не знаю. Думаю, это зависит от того, как мы с этим поступим. Ты не хочешь рассказать мне об Одри Бреммер?

Он взглянул на возникшее из ниоткуда имя и спросил в свою очередь:

– А ты не расскажешь мне про Петру Пейджелс?

На лице Тины промелькнула виноватая улыбка, однако она промолчала.

Опустившись на колени, Стэнли уткнулся подбородком в простыню, вытянул вперед руки и начал водить ими по бесчисленным черным словам, по всем этим тайнам, которые они по разным причинам скрывали друг от друга. Синхронные движения его рук напоминали работу стеклоочистителей ветрового стекла.

– Надо полагать, здесь указано все? Все, что мы утаили. Все, что мы не знаем друг о друге. – Его руки замерли, а голова приподнялась. – Если я раскрою тебе все свои секреты, будешь ли ты любить меня по-прежнему?

С другой стороны постели Тина также встала на колени, так что теперь он и она смотрели глаза в глаза, разделенные белым полем.

– Возможно. Может, если мы поделимся всеми своими секретами, мы будем любить друг друга еще сильнее. А может статься, и наоборот.

– Это все из-за тебя? – спросил он. – Ну то есть…

Она невольно улыбнулась, потому что мгновением ранее собиралась задать ему аналогичный вопрос: что, если он наделен неким даром, позволяющим творить такие невероятные вещи?

Но, наблюдая реакцию Стэна, она уверилась, что ни один из них не мог сделать это в одиночку. Это напоминало бинарное оружие, которое вдруг активировалось само собой после тысячи ночей, проведенных ими в супружеской постели. Их сердца – или души, или что там еще – встретились где-то в загадочном царстве снов и согласились поведать друг другу все свои тайны при свете дня, будь то во благо или во вред обоим.

– А почему бы нам просто-напросто не выстирать эту простыню? Прямо сейчас унесем ее на кухню и запихнем в стиральную машину… Или вообще выбросим ко всем чертям! Купим новую. Как думаешь?

Но оба инстинктивно понимали, что эти меры не сработают. Если такое случилось однажды, это всегда может повториться, как бы они ни старались избавиться от надписей. Их неспособность утаить истории с Одри Бреммер или Петрой Пейджелс служили тому убедительным доказательством.

Нет, избежать этого было невозможно – отныне всякий раз, когда супруги проведут ночь вместе, те части их сущностей, которые стремятся открыть другому каждый секрет, каждый потаенный уголок души, найдут способ донести до мужа и жены все, что те боялись либо стеснялись поведать наяву.

По какой-то причине взаимная любовь, совместный сон и подспудное стремление к откровенности сделали их своими заложниками; и на снисхождение рассчитывать не приходилось.

Стэнли вновь протянул руку поперек постели – на сей раз с целью дотронуться до руки жены. Та, чуть поколебавшись, потянулась к нему навстречу. Постель, однако, была слишком широка, чтобы они соприкоснулись на ее середине. Его рука замерла на слове «Альфонс», а ее добралась до другого имени, тоже мужского. Имя было ей незнакомо, но теперь жест не выглядел указующим; вместо этого она быстро накрыла слово ладонью, спрятав его с глаз долой.

И они жили долго и счастливо… Проклятье, ведь именно так все должно было происходить! Они встретились, разговорились и полюбили друг друга, он попросил ее руки, она ответила согласием – все происходило должным образом.

Но в жизни не существует четких правил, даже если мы продолжаем на это надеяться. Хуже того, мы упрямо пытаемся следовать несуществующим правилам и нередко заканчиваем подобно ему: сидя в пустой квартире и гадая, где она находится и что делает сейчас, сейчас и сейчас, в полной уверенности, что все ею сделанное будет более эротичным, более волнующим и уж точно выходящим за рамки того, что она прежде проделывала с ним.