— Видите, целый склад? — я обратил внимание главного редактора на задний фон на снимке. — Вот это добро наш товарищ ветеран труда крадет из цеха и потихонечку благополучно выносит за забор. Представьте, сколько всего он успел вынести заводы своей работы?

Вениамин ахнул и завозмущался вслух:

— И он же его, наверное, продает втихаря!

— Что продает, что дома на балконе хранит, но сути это не меняет. Тут налицо хищение социалистической собственности с целью личного обогащения, — я даже на официальный лад сформулировал обвинение для ветерана.

Вряд ли я сейчас открыл собеседнику какую-то горькую правду жизни. Думаю, главред и без этого всё знал. Может, просто поверить не мог? Что такое возможно в исполнении ветерана труда и доблестного ударника производства. Он в задумчивости потёр подушечками указательных пальцев виски, видимо, устаканивая полученную информацию в голове.

— Ну вот как-то так, — заключил я.

Главред задумчиво покивал, а потом резко изменился в лице и вскочил:

— Егор, дорогой мой Егор, так это же сенсация!

Он тут же закурил ещё одну сигарету, руки от волнения дрожали, поэтому подкурить получилось далеко не сразу. Я не понимал, что такого сенсационного в работяге, которые таскает инструмент из кладовой. У меня в свое время заводским инструментом тоже был забит балкон, а в девяностые даже на рынке толкать кое-чего приходилось, но это, правда, было в совсем другое время. В целом, как я уже упоминал, к таким выкрутасам все относились достаточно спокойно. Главное — палку в этом вопросе не перегибать. А наш ветеран её действительно перегнул. Таким количеством инструмента, какое он вынес, можно было обеспечить на месяц весь цех. Когда твои личные интересы превалируют над интересами общественными, вот тогда такие выносы по-настоящему становятся преступлением, заслуживающим наказания. Ведь выходит, что недостающие инструменты в инструменталке днём с огнём не сыщешь, работа простаивает, а значит — срывается план.

— Ты понимаешь, Егор какая из этого материала может получиться разгромная статья! — продолжал распаляться главный редактор. — Ветеран труда и ударник производства расхищает социалистическую собственность и срывает производственный план!

Журналист принялся ходить туда-сюда по комнате, дымя сигаретой, как паровоз, и сцепив руки за спиной.

— Егор, вот это будет материал!

Пришлось малость остудить пыл и чаяния главного редактора.

— Ты же понимаешь, что такую статью никто не опубликуют? Ты же сам говорил — цензура.

— Я хочу рискнуть… Так и потом, а я что, буду у кого-то спрашивать? Вообще-то, это я главный редактор еженедельника, и именно я решаю, что будет выходить на полосах! — с гордостью проговорил он.

— Извини, но если ты это сделаешь, то, вполне возможно, публикация будет иметь обратный эффект, — спокойно сказал я.

— Это еще почему? — не понял моего посыла главред.

— Потому что в глазах общественности советской труженик, да ещё и ветеран труда и ударник производства — не вор. Он — хороший и честный человек, — начал объяснять я. — Это на прогнившем Западе воруют, у нас же рабочий — это герой, на которого равняется молодёжь. А на ветерана труда равняется не только молодёжь, но и другие работники, которые тоже хотят получить такой ветеранский статус.

— Хм…

— Вот и представь, если ты в своей разгромной статье напишешь, что советский ветеран труда — это вор. Это что получается, социалистический строй тоже под сомнение поставил, он, получается, прогнил? Как капиталистический? — закончил я свою мысль.

Вообще, главный редактор пожил свое и, по идее, должен был понимать такие банальные вещи. Не всегда стремление сделать хорошо на самом деле принесёт какое-то благо. Допустим, на момент выпуска и вправду Вениамин Лютикович всё сам решает. Но если в верхах узнают, что в еженедельнике вышла статья, порочащая советскую идеологию, то главному редактору точно несдобровать.

— Другой вопрос, что проучить ворюгу надо, и это наша прямая задача, как членов общества, — я решил зацепить чувство гражданского долга журналиста. — Может, статью ты и не выпустишь, но ему это знать необязательно. Пусть думает, что ты способен это сделать.

— Ты прав!

Следующие полчаса мы с журналистом были заняты написанием статьи. С литературным языком у главного редактора был полный порядок. Он быстро записывал свои мысли на печатной машинке. Я же точными вставками по типу «буржуй» и «капиталистическая свинья» добился того, что статья имела явно негативный и обличающий окрас. Закончив, главный редактор вытащил из печатной машинки черновик и перечитал статью вслух.

— Эх, жаль, что такую шикарную статью нельзя опубликовать! — сетовал он.

У меня совершенно не было времени участвовать в дискуссиях, забрав фотографию и лист со статьей, я едва ли не бегом направился обратно в цех. Уже минут пять, как начался обед. Рабочие по большей части сидели в курилке на улице, а старый козёл, которого никто не брал играть в карты или домино, постелил прямо на рабочем месте тулуп и прилёг отдохнуть.

Я подошел к стукачу и недолго думая схватил его за шиворот. Приподнял и поставил на ноги. Главное, чтобы не видел никто, а то подумают, что молодой распоясался и на ветерана труда кидается.

— А ну-ка пойдём, поговорим, — прошипел я.

Сонный, работяга начал усиленно моргать, пытаясь сориентироваться. Когда увидел моё лицо и узнал, то сразу перепугался. Но спорить не стал. Мы отошли в укромное место, где в обед нас бы точно никто не увидел.

— Глянь-ка, — я сунул ему в рожу снимок.

Ворюга попытался выхватить у меня фотографию, но я тут же спрятал её в карман. Показал ему текст статьи, тоже прямо из рук, чтобы он не смог его порвать.

— Почитай! Ну-ка!

Глаза его бегали по строчкам, а сам он он все больше трясся, бурчал себе под нос что-то неразборчиво и сглатывал.

— Ну что, голубчик, куда сначала пойдём — к начальнику или сразу в ОБХСС⁈ — со всей возможной серьезностью спросил я.

— Не губи меня, Егор! — взвыл старый козёл, как только понял, что шутки кончились. — Не виноват я! У меня, кроме этого завода, ничего нет.

Он сменил тон и теперь пытался давить на жалость.

— Не подставлял я тебя, даже не было такой мысли в голове, — он изо всех сил пытался выкрутиться. — Я их на полу нашел, думал, твоё, потому тебе в тумбочку и сунул…

Да, как же. Ищи дурака. Слушая эти бредни, мне захотелось хорошенько выписать этому горе-ветерану под дых. Формально я был даже старше этого чудака, и с удовольствием бы ему врезал по харе. Но в новом теле приходилось сдерживаться.

— Хорошо, — медленно кивнул я, сбивая его с толку. — Пойдем, теперь ты всё это коллективу расскажешь, — предложил я.

— А тебе, что ли, моих слов недостаточно?

— Не-а.

— А если откажусь? — он продолжал искать лазейки.

— Тогда статья в газете, а потом статья уголовная. Выбирай…

Ветеран только молчал и хлопал глазами. Если бы у него сейчас был шанс провалиться сквозь землю, он бы им наверняка воспользовался. Что угодно, только бы убежать от такого решения. Это тебе не между двумя резцами в инструментальной кладовой выбирать.

Однако ждать, пока он созреет, я тоже не мог. Я взглянул на часы, смонтированные входе в соседней корпус — половина первого. Всё ближе момент, когда меня ждут у отделении. У меня на всё про всё оставалось порядка часа.

— Быстрее соображай, — поторопил я ветерана, судя по всему, решившего просто отмолчаться.

— Ты понимаешь, голубчик, перед каким выбором меня ставишь? — почти фальцетом выкрикнул работяга.

— А это не я тебя перед выбором ставлю, — спокойно ответил я, наблюдая, как по лбу мужика стекает крупная капля.

Нервничал он жутко и никак не мог себя в руки взять. Но мне его нервишки только на руку.

— В жопу ты себя загнал сам, а я тебе предлагаю варианты, как из нее можно выбраться. Совсем не запачкаться, извини, не выйдет. Не благодари.