А минут за пять до конца обеда, дверь комнаты мастеров снова открылась, и внутрь зашёл старший мастер, которого, естественно, никто не позвал.

— Так, Серега, у нас после обеда срочная позиция прилетела… — он запнулся и растерянно уставился на стол, за которым сидели мы. — А меня почему не позвали?

Вопрос неожиданно прозвучал так, будто его задавал не взрослый мужик, а мальчишка, которого другие пацаны не позвали собой играть в футбол.

— А кто ж знает, где тебя хрен носит? — выдал Сергей.

Роман помялся, видимо, ожидая, что мы хотя бы теперь его пригласим к столу. Но такого приглашения ни от меня, ни от других мастеров, ни даже от Ани не последовало. Будь ты хоть сто раз старшим по работе, а всегда надо оставаться человеком. Ну, если хочешь, чтобы тебя на подобные посиделки звали. Разумеется, Рома обиделся — прищурился, обвёл всех присутствующих за столом взглядом, посмотрел на бутылку водки, уже пустую, и молча вышел, захлопнув за собой дверь.

— Жаловаться пошёл, — хихикнула Аня.

— Да пусть жалуется сколько влезет, — отмахнулся Сергей. — Лучше бы задался вопросом, почему его недолюбливают.

Я промолчал, хотя и очень сомневался, что Рома кому-то жаловаться пойдёт. Не потому, что он вот сейчас возьмёт и задумается о своем поведении, отталкивающем коллектив. Не-а. Тут, скорее, вопрос в том, что конкретно я в ответ пожаловаться могу. Очень сомневаюсь, что он так быстро нашел способ, как выкрутиться из передряги с оснасткой и её расценкой по ремонтным позициям.

Я посмотрел на часы на стене, обнаружил, что время приближалось к половине первого, и, поблагодарив Аню за угощение, а мужиков за компанию, пошёл в материальную кладовую.

Предстояло поговорить с дядей Борей о металле для петель.

Судя по красному носу дяди Бори, кладовщик успел тесно познакомиться с моим подарком. Я застал его в неизменной позе — сидящим за столом и смотрящим в одну точку на фоне играющего радио.

— Говорит и показывает Москва, — доносилось из динамика.

Естественно, как и всегда, на моё появление кладовщик никак не отреагировал. Я подошел к его столу, опёрся ладонями на столешницу и, заглянув в осоловелые глаза, спросил:

— Дядь Борь, ну как?

— Как хер у макак, — выдал он в своем фирменном стиле.

И я впервые за долгое время увидел, как кладовщик расплылся в довольной улыбке. Хорошая, видно, водка попалась, раз дядя Боря такой довольный.

— Тебе бы к Петросяну на «Вечера юмора». Я спрашиваю, ты металл для меня нашел?

Кладовщик некоторое время молчал, но я не переспрашивал больше, знал, что надо подождать ответа. Тот не ответил, но, кряхтя, поднялся со стула, сходил к стеллажу с прутками, а вернувшись, положил на стол небольшой огрызок металла, сантиметров двадцать в длину.

— Такой есть, смотри, меряй — пойдёт?

Я взял со стола штанген, померил, удовлетворённо кивнул. Размер подходил идеально — металла надо будет снимать по минимуму, и то — по высоте. А вот в длину припуск был всего четыре миллиметра, по два на сторону. По сути, это я могу снять без фрезеровки, своими силами.

— Идёт, то, что доктор прописал! Но мне не один нужен, — прокомментировал я.

— Понимаю, что нужен, но нету, — пояснил дядя Боря. — Я уже всё перерыл, больше ничего интересного не нахожу.

— А когда будет?

— Без понятия, — прогундосил он. — Может, в начале следующего месяца партия придёт, а может, и до нового года ничего не будет.

Не знаю, хотел ли кладовщик съехать с нашей договорённости или вправду так дела обстояли, но больше было похоже на первый вариант. Дядя Боря прекрасно знал, что заготовки мне нужны сегодня, ну или, край, до конца недели. Заказ я принял, петель много, и будет нехорошо, если я сроки на первой же партии начну срывать.

Я уже хотел высказать все, что думаю на эту тему, но дядя Боря меня опередил.

— Ты, Егорка, на крупном советском предприятии работаешь, а вопрос формулируешь неверно, — решил поумничать он.

— А как надо? — уточнил я.

— Надо спрашивать не когда будет, а где взять в другом месте! — поучительным тоном пояснил кладовщик. — В общем, Егорка, если у меня в кладовой этого добра нет, это не значит, что его нет в других кладовых или на складе.

— Та-а-а-ак! И где взять это добро в другом месте? — подыграл я.

— Да хотя бы у Пушкина на общезаводском складу! Там таких прутков хранится столько, что при желании можно весь завод частоколом по периметру обнести.

— Это где?

Всё-таки завод был слишком большим, чтобы выучить расположение всех его частей. Тем более, для молодняка, каким я выглядел.

— За пятьдесят третьим цехом склады знаешь? Там ещё такой перекрёсток, метрах в пятиста от проходной. Налево поворачиваешь, если на проходную смотреть, и идёшь до упора, — подробно рассказал он.

— Видел такое, припоминаю, — подтвердил я.

На деле я это место не только припоминал, а знал как свои пять пальцев. Именно в том аппендиксе, в небольшом помещении, где трудились заводские швеи, всю жизнь работала моя бывшая жена. И по молодости, в первое время нашего знакомства, я проводил там чуть ли не столько же времени, как в своем цеху.

— Ну вон там таких огрызков полно, да и целых прутков — тоже бери не хочу, — заключил кладовщик.

Куда он клонит, было понятно, но я всё-таки решил дождаться, чтобы он сам высказал свое предложение. Вещи-то он говорил разумные, склад за пятьдесят третьим цехом действительно был общезаводским, и там было полно всего, почти как в той Греции. Собственно, именно оттуда прутки и прочие заготовки и распределялись по цеховым кладовым и складам. А ещё это место было настоящей палочкой-выручалочкой для начальников цехов. Если по той или иной причине деталей не хватало или партия была загнана в брак, то писалась служебная записка, которая помогала это ситуацию исправить.

Правда, существовал нюанс, срабатывала эта палочка-выручалочка далеко не всегда, а правильнее будет сказать — не для всех. Если ты не начальник, а просто мастер или обычный работяга, то такой номер не прокатывал. Ну или пришлось бы всё равно у начальника служебную записку подписывать. Всёупиралось в бессменную фигуру тамошнего кладовщика, в того самого Пушкина, которого упомянул дядя Боря. Я когда только на завод пришел, уже застал его там в довольно немолодом возрасте. Ну и когда завод развалился, Пушкин все ещё там работал. А он из той породы, которые идейные коммунисты, лозунг у таких — руки прочь от социалистической собственности. Поэтому как ни пытайся, а к нему и на хромой кобыле не подъедешь, дохлый номер. Магарычи он не принимал, и бутылку водки мог в лучшем случае посоветовать засунуть в одно место. Это вам не дядя Боря.

Не скажу, что такой подход — неправильный, по-хорошему именно такие люди и должны на складах работать, чтобы запасы не разворовывались. Но порой такая позиция — как кость в горле работяги. И вообще за всё время работы договориться с ним без служебной записки не получилось ни у кого. Поэтому мне и было интересно, куда клонил дядя Боря. Мало ли, может, у него какие-то свои подходы к Пушкину имеются. Братство кладовщиков и всё такое.

— Усёк, Васек? — хмыкнул кладовщик, пялясь на меня.

— Я так понимаю, ты там уже договорился, и мне остается металл забрать? — спросил я, притворяясь, что ничего не знаю о характере и привычках Пушкина. — Могу прямо сейчас сходить.

Дядя Боря посмотрел на меня настолько выразительно, что я впервые подумал — да ему и вторая половина лица не нужна.

— Да там, Егорка, такой мерзавец работает, что проще с дяьволом договориться, чем с ним! — выдал он свой вердикт.

— Во как, и че же тогда? — делано изумился я, даже ресницами похлопал для пущей достоверности.

— Че че, хрен в… одно место, — каркнул кладовщик. — Скоммуниздить их надо! Пушкин обычно после обеда едет металл получать, на складе его не будет часа два как минимум. А у нас, Егорка, на заводе добрые люди есть, они взяли да дырочку в стене проковыряли. Когда стало понятно, что товарищ Пушкин такой несговорчивый.