А у меня в голове пронеслось — что если в этот раз жизнь у нас сложится совершенно иначе и все получится? Все-таки красивее женщины, чем Люба, я никогда не встречал. Но нет, я быстро убрал эти мысли из головы. Плавали — знаем, а тут заплыть можно на такую глубину, что любой корабль потонет.

Мою бывшую, как и горбатого, только могила могла исправить.

Я снял штаны, а поскольку никаких раздевалок или перегородок здесь не было, то сделал это прямо на глазах Любы. Та делала вид, что не смотрит, но я свою бывшую слишком хорошо знал. Хм… ещё вот что интересно — а если взять и сказать, что я знаю о ней столько, сколько она сама о себе не знает?

— Держи, — я протянул штаны, тут же переходя с ней на «ты».

Ну понятно, между нами штаны случились, можно и на «ты». Люба взяла, продолжая смущаться, и предложила мне на выбор ткань нескольких цветов.

— Я бы, наверное, выбрал красный, но именно здесь он не подойдет, — я вздохнул и наблюдая за её реакцией, добавил: — Красный — мой любимый цвет.

— Ой, мой тоже. Егор, вы… ты знаешь не только моё имя, но и мой любимый цвет! — изумилась бывшая.

— Правда? Вот так угадал, — ответил я.

Мне откровенно нравилось наблюдать, как бывшая краснеет и смущается от моих познаний. Может, заодно сказать её знак зодиака и день рождения? Повременю, а то она в обморок завалится.

Может быть, мне просто надоело молчать?

Шитье, как и говорила Люба, не заняло много времени. У жены всегда был талант, и шила она просто виртуозно. Помню, как в лихие девяностые на ура штопала мне трусы, чертила какие-то выкройки и по ним сама шила одежду, которую даже продавала.

— Вот, пожалуйста, примерьте!

Сшито оказалось настолько мастерски, что невооруженным взглядом было и не определить, где именно порвались штаны. Я показал Любе большой палец.

— Егор, а ты в каком цеху работаешь? — спросила она.

— До свидания и спасибо за помощь, — бросил я напоследок, не назвах цех.

— Заходи…. если что, — прошептала Люба едва слышно.

Что сказать, дядя Боря блестяще справился со своей задачей. Его часть нашей совместной операции прошла без сучка и без задоринки. Пока я занимался прутьями и бегал от собачьей стаи, кладовщик отвлекал Пушкина. Я заметил их обоих стоящими у входа в общезаводской склад. Оба о чем-то увлечённо беседовали, обильно жестикулируя. Рядом стояла тележка, уже заполненная с горкой кучей металла: заготовок и прутков.

— Э, Егор! — позвал он меня, как только увидел. — Иди сюда.

Я подошел к мужикам, по пути осмотрев себя на предмет всяких неожиданностей по типу рваных брюк. Мало ли, какую-то мелочь не учту, и Пушкин обо всём догадается. Но, если вывести за скобки уже залатанные штаны, с остальным был полный порядок.

— Закончили, дядь Борь? — я растянул самую безобидную улыбку, которую только смог изобразить.

— Закончили! Ты прям чувствуешь, что мы с Сергеичем уже освободились! — дядя Боря подмигнул мне.

— Да не, мужики, вы мои экстрасенсорные способности явно переоцениваете. На улице в курилке прохладно сидеть, — соврал я.

Сергеич посмотрел на меня со свойственным ему подозрением и выдал:

— Гляди, у тебя помощнички пошли правильные! В курилке он сидел, других так за уши из 53-го цеха не оттянешь!

Я не ответил, не говорить же, что я сам только что оттуда. А тут ещё и несколько неожиданно из-за угла склада подоспели собачки, с которыми получился небольшой… скажем так, конфликт. Невовремя. Я напрягся, ожидая, что собаки меня узнают и снова накинутся.

Пёс-папаша тоже был не особо рад меня видеть. Кидаться не стал, но посмотрел на меня исподлобья и приглушенно зарычал.

— Фу! — вступился Пушкин. — Свои!

Пёс не особо хотел слушаться, но всё-таки поплёлся к будке.

— А ты говорил, что у тебя собаки дрессированные. Глянь, как на людей кидаются! — не упустил возможности вставить шпильку дядя Боря.

— Да не знаю, чего он такой злой, вон где-то уже ливерную колбасу стянул, гаденыш такой, — Пушкин кивнул на палку ливерной колбасы, оставшуюся практически не тронутой.

Вот почему кобель так рано освободился — он, оказывается, от ливерки морду воротит, не стал жрать! Щенки никуда не ушли, они меня тоже узнали и, наконец, сделали то, что и хотели — облепили меня со всех сторон и начали тыкаться мокрыми носами в мои ладони. Один из них попался чуть понаглее, начал пытаться стянуть шнурки с моих ботинок, зарычал. Пушкин на это дело посмотрел, но вмешиваться не стал.

— Ну всё, мужики, давайте, мне пора ехать. Ты сам слышал, Борь, как мне звонили, — объяснился Пушкин, пытаясь нас побыстрее выпроводить.

Он развернулся и потопал обратно на склад.

— Ехай, ехай! — шепнул дядя Боря через губу. — Козел, таких ещё надо поискать.

Дав свою исчерпывающую оценку кладовщику, дядь Боря кивнул на перегруженную металлом телегу.

— Че встал — вези добро в цех!

Телега и вправду оказалось тяжеловата, к тому же одно колесо уводило влево, и приходилось прикладывать усилия, чтобы та не сбивалась с курса.

Прежде чем начать разговор, мы отъехали подальше от общезаводского склада. Я поглядывал на дядю Борю и подметил, что тот выглядел явно обеспокоенным, но одновременно довольным. Получил-таки старик ту самую дозу адреналина, которую искал.

— Блин, Егор, ну ты даешь! — наконец, он начал делиться эмоциями. — Выхожу, глядь, а тебя всё нет и нет! Я Пушкину, чтобы он ничего такого не заподозрил, уже и про сборную СССР по хоккею рассказал, и футбол обсудили… тянул как мог!

— Ну прости, дядь Борь, мне пришлось чуть-чуть задержаться, — я пожал плечами.

— Да ладно тебе, главное, что он ничего не понял, — отмахнулся кладовщик. — Ну а прутки-то твои где? В штаны засунул? Или где?

Дядь Боря смерил меня взглядом, пытаясь сообразить, куда я дел добычу.

— Ты что, дырку не нашел? — забеспокоился кладовщик.

— Да всё я нашел.

— Так а где? — он обеспокоенно выпучил глаза.

Вид при этом у него был такой, будто если я прямо сейчас не скажу, где прутья, то он по новой схватит инсульт.

— Дело такое, дядь Борь…

И я пересказал кладовщику события последнего получаса. Старик то смурнел, то бледнел, то краснел, видимо, пытаясь понять, радоваться ему или сердиться. А когда я закончил, то вовсе выдохнул.

— Фу-у-ух Егор, а ты сразу не мог сказать, что их-таки вытащил! А то этот козёл мне давай рассказывать, что завтра к нему строители придут да и дырку намертво заделают. Поэтому сегодня был наш последний шанс, чтобы на халяву металлом поживиться!

— Ну, теперь их забрать надо, и дело в шляпе, — пояснил я. — Правда, собачки твою ливерную колбасу не особо жалуют.

— Да видел, наглая какая рожа… уж не знаю, чем Пушкин их кормит, раз они колбасу высшего сорта есть отказываются! — возмутился кладовщик. — Ну извиняйте, мы другими колбасами не питаемся. Ладно, Егор, могу считать, что наш уговор выполнен?

— Конечно, можешь, прутки у меня есть, а как их оттуда забрать — это уже мои сложности, — подтвердил я. — Спасибо тебе большое, что помог.

Дядь Боря удовлетворенно заулыбался. Ну а я задумался над тем, как же эти прутки заполучить. Собаки меня запомнили как нарушителя, ливерной колбасой тут явно не отделаешься, а значит, надо будет после работы сходить и купить варёной колбасы. Ну или сосисок, от советских колбас, сделанных по ГОСТу, животные точно не откажутся.

Мы вернулись в цех, где я ещё раз поблагодарил кладовщика за помощь с добычей прутков.

— Обращайся, в какой валюте я принимаю — знаешь, — кладовщик крепко пожал мне руку.

Вообще, в который раз убеждаюсь, что по-настоящему плохих людей совсем мало. И почти с каждым можно договориться, если понять, чего он хочет, и это ему предложить. Философия философией, а нынешний формат общения с дядей Борей кардинально отличался от первого дня нашего знакомства. Теперь бы ещё и с остальными общий язык найти, например, с Андреем Андреичем, к которому я обещал после обеда заглянуть.