Я склонила набок голову, глядя, как отпивает из бокала, как глотает коньяк, продолжая смотреть на меня.

— Это не мой дом. И мне здесь нечего делать… — запнулась. Я все-таки отвыкла называть его по имени. За пять лет можно забыть собственное… мне не удалось забыть эти пять букв и их порядок, хотя иногда мне казалось, я душу готова продать за такую возможность… но я научила себя не произносить его ни мысленно, ни вслух. Боль не стала от этого меньше. Но мне нравился этот самообман. Он позволял внушить себе, что я забываю… что смогу когда-нибудь забыть все. Нарисовать новый мир в своей голове. Без прошлого, без ужаса, без мужчин вообще. Только я и Артур. Только его имя, ради которого я была готова на все.

— Отпусти меня. Разве твоя игра еще не закончилась?

Я рассмеялся, глядя ей прямо в глаза.

— Отпустить? Наша игра только начинается, Нари. И мне плевать, как ты назовешь это место. Можешь назвать его кладбищем или могилой. Как тебе больше нравится. Суть от этого не изменится. Потому что ты отсюда не выйдешь до самой смерти.

Осушил бокал залпом и встал со стула.

— Твоей, разумеется.

Я прошел мимо нее к окну и распахнул шторы.

— Какие бы цветы ты хотела видеть на своей могиле, Нари? Я решил, что красные розы превосходно здесь будут смотреться. Подойди. Тебе понравится.

Медленно повернулся, продолжая улыбаться и испытывая дичайшее наслаждение от того, как расширились в панике ее глаза. Да. Таким ты меня никогда не знала. Будем знакомиться заново, мышка.

И снова вздрогнула, услышав его смех. Не веселый, скорее, жестокий, ледяной. Чужой. Да, чужой. Сколько раз потом я буду думать именно об этом. Весь он другой… чужой для меня. Ненастоящий. Его глаза, его движения, его голос и смех… и слова. Тот, другой он, никогда не говорил со мной так… не хоронил заживо. Но ведь тот тоже не был настоящим, так ведь? Возможно, в этот раз он решил сыграть со мной честно и показать себя истинного.

Я медленно опустила ноги на пол и босая подошла к окну, остановившись по другую сторону от Артема. Посмотрела в окно и невольно схватила себя за горло, увидев красные розы, алеющие сквозь капли серого дождя, яростно бьющиеся в прозрачное стекло.

Кивнула, глядя на его улыбку и чувствуя, как снова перехватывает в горле… Господи, почему я до сих пор не могу равнодушно смотреть на эту его улыбку? Почему до боли в пальцах хочется коснуться уголков губ… как когда-то? Почему кажется, что могу умереть только от ощущения его кожи под своими пальцами. Я ведь до сих пор помню, какая она. Иногда мне казалось, что я ненавижу его не столько за все то зло, что он принес моей семье, сколько за то, что не в силах забыть его.

— Мне нравится мысль, что каждый раз, приходя на мою могилу, ты будешь колоться об их шипы.

Сглотнула, медленно подходя к нему, пытаясь унять бьющееся, подобно каплям о стекло, сердце в груди.

— Мне нравится мысль, что когда-нибудь земля на моей могиле пропитается твоей кровью.

Меня не отпускало. Прилив затянулся, и становилось трудно дышать от невыносимой боли под ребрами. Смотреть в ее глаза, слушать этот голос и понимать, что вот этим голосом она говорила в трубку адрес нашего дома и выносила нам приговор. Лгала этим голосом, произносила им мое имя, стонала, шептала и хрипела. Сука.

Резко и грубо схватил ее за затылок, развернул лицом к стеклу, впечатал в него и тихо сказал на ухо:

— Смотри на них. И запомни, мне насрать, сколько там шипов, я буду ломать каждый стебель, давить в ладони лепестки, пока они не станут такими же мертвыми, как ты во мне.

А пальцы стискивают волосы на затылке, и от прикосновения дрожит все тело. Бл**ь. Этот гребаный прилив не кончается. Рядом с ней не кончается. Она пытается вырваться, а я сильнее сжал ее шею.

— Теперь ты будешь видеть их каждый день. Привыкай к ним, Нари. Их посадили специально для тебя.

Вскрикнула от неожиданности и резкой боли в затылке, когда буквально вжал меня в холодное окно, заставляя смотреть на капли дождя, растекающиеся непослушными ручьями прямо перед глазами.

О каких цветах вообще он говорит? Я вижу только вкрапления крови там, на почерневшей земле. Кровавые пятна по всему ландшафту, огороженному высоким кирпичным забором.

— Для меня? Розы цвета крови… Твоей или моей?

Ударила кулаками по стеклу, стиснув зубы от боли, когда сильнее сжал мои волосы.

— Ты ошибся, Капралов. Теперь я ненавижу красные розы. Они такие же ненастоящие, как ты. Мертвая красота. Такая же мертвая как ты во мне.

Резко дернула вбок головой и улыбнулась, пытаясь не закричать от боли, глядя на дверь слева от себя.

— И что ты сделаешь со мной? Запрешь здесь? А дальше? В этом и заключается твоя месть? Так мелко? Может, убьешь меня, да и дело с концом? Ну же… доставай пистолет. Только сначала проверь, нет ли здесь скрытых камер.

И начало отпускать. Ее боль такая вкусная. Я даже глаза закатил от этого вкуса на языке. Ментального острого осадка от ее горечи. Да, Нари, боль на вкус горькая или соленая. А я никогда не любил сладкое, и мне до дикости вкусно сейчас чувствовать осадок твоей боли.

— Конечно, твоей, — так же тихо сказал ей на ухо и насильно за волосы вынудил смотреть не на дверь, а в окно, другой рукой сдавил под ребрами, обездвиживая, — Ненавидишь? Это же прекрасно, девочка. Ты порадовала меня вдвойне.

Ткнул в окно еще сильнее, а хотелось ударить об него, так чтоб смотреть как стекло вопьется в ее идеальную золотистую кожу, и кровь потечет по ее скулам… по ее гладким скулам мне на пальцы.

— Запереть? Нет. Что ты, маленькая. Как я могу? Разве это интересно? Ты останешься здесь по доброй воле, потому что, если ты только переступишь порог этого дома, кто-нибудь умрет. Вон там, — я резко распахнул окно и толкнул ее грудью на подоконник, заставляя выглянуть наружу, все еще удерживая за волосы, — видишь у забора сколько места? Я буду хоронить всех, кого ты любишь. Поняла? Их ведь не так много осталось, да, Нари? Хочешь увидеть их здесь? На твоем кладбище?

Медленно провел ладонью по напряженной спине, чувствуя, как намокает блузка от крупных капель дождя.

— Каждый твой шаг… я знал. КАЖДЫЙ… Понимаешь, о чем я? Одно неверное движение, и у этого забора начнут появляться холмы. И да, я теперь всегда проверяю есть ли где-то скрытые камеры, чтоб никакая долбаная сука не могла меня предать.

По спине ледяными мурашками страх, забираясь под одежду, проникая через поры под кожу. Чистейший, мощной концентрацией. Словно впрыснули инъекцию прямо в вену, и меня начинает скручивать сразу же, как только эта дрянь попала в кровь. Заморозила ее. Да, изнутри. Я не ощущаю ни дождь, остервенело бьющий по моей коже, ни ветер, бросающийся на меня истерическими порывами.

Смотрю на забор и кровавые пятна, расползающиеся широкими безобразными кляксами перед глазами. Автоматически поднесла руку к щеке, стирая слезы. Не знаю, почему поверила ему. Почему не засомневалась ни в одном слове. Просто поняла — найдет… и убьет. Ведь он однажды именно так и поступил.

Но тогда я ему помогала сама. А сейчас… Сейчас, если понадобится, я зубами вгрызусь в его горло и не позволю снова окунуть себя в тот Ад. Он больше не получит ни одной жизни тех, кто мне дорог.

Закрываю глаза, жадно вдыхая запах дождя в надежде, что он заглушит собой запах мужчины, стоящего за спиной. Так пахнет моя боль.

Стиснула пальцами подоконник, когда почувствовала на спине его ладонь. Она обожгла резкой болью, от которой захотелось вскрикнуть. Прошу, пусть только не трогает меня… Пусть убивает… Лучше прикосновение стального лезвия, чем его рук. Разве можно одновременно замораживать словами и заставлять гореть прикосновениями?

— Если знаешь КАЖДЫЙ мой шаг… то назови тех, кого я люблю.