— Мое имя, дрянь.

Головой об стену, и я впиваюсь ногтями в его предплечья, злорадно усмехаясь.

— Я не помню.

Выкрикнуть в лицо, смакуя его злость. Единственное, что мне остается в этом противостоянии.

Даже если я лгала… ему никогда не узнать, что его имя выбито на моем сердце. И его оттуда не вывести, не стереть. Я знаю — я пыталась. Тщетно. Только проводить по буквам-рубцам, проклиная каждую из них. Каждую букву его имени, ставшего моим личным проклятьем.

Артем запретил мне покидать свою комнату. Нет, он не сказал ни слова, только запер меня снаружи, оставив слушать свои отдаляющиеся шаги. Мы вообще практически не говорили с ним. Изредка колкими, острыми, словно лезвия, фразами. Нарочно, чтобы причинить моральную боль, помимо физической, унизить, окунуть на дно болота своей ненависти. За то, что раз за разом терпела поражение. За то, что не хотела и в то же время ждала его приходов. Нет, не секса… а именно его. Сходила с ума, билась затылком о стену, понося саму себя последними словами за то, что жду, несмотря ни на что.

Черт бы его побрал, но жду его. После всего произошедшего… Ненавижу и все равно увидеть хочу. И за это презираю уже себя. За то, что зависима от него настолько. За то, что продолжает опускать меня, извращаясь над моим телом… а мне душу выворачивает от этой мерзкой тоски по нему, когда отлучается надолго. И ничего не могу с этим поделать. Только ножом себе в горло, чтобы прекратить эти издевательства. Но мне нельзя. Нельзя ножом. Нельзя отчаиваться. И нужно найти выход. Там, за стенами моего Ада тот, ради кого я должна вытерпеть любые унижения. И каждый день, что я нахожусь здесь, делает все более призрачными его шансы.

Когда думала об этом, леденела от ужаса. Как он там? Выздоровел ли? Начали ли сдавать анализы или ждут, пока я вышлю деньги? Мама там, наверное, обезумела от беспокойства за меня. А я пока понятия не имела, что делать. Единственная надежда была на сиделку, которая продолжала в те дни, когда мне позволяли выйти на улицу, мило беседовать со мной. Рассказывала о своих дочерях и о зятьях, о бывшем муже и о внуках, о даче, которая находилась за городом, и о подорожавших взносах в садовом товариществе. А я продолжала все с такой же улыбкой интересоваться здоровьем ее приболевшей кошки и руганью со скандальной соседкой.

Светлана Викторовна поделилась, что взяла отпуск за свой счет на недельку, и я хотела попросить ее отправить деньги с моей карточки Азату, заранее написала записку, спрятав ее там же, под матрацем.

Правда, для начала я все же попыталась сбежать сама. Дождалась очередной пересменки охранников, заранее выяснив, что Артема не будет в это время дома. Не знаю, на что я рассчитывала. Но я больше не могла ждать, не могла тянуть, не зная, как там Артур. Прогуливаться неспешно в компании двух старух или драться обезумевшей кошкой с Артемом, пока мой сын за тысячи километров от меня катастрофически нуждался во мне.

Почему-то я думала о том, что даже если ничего не получится, Артем не причинит мне большей боли, чем причинял сейчас. И мне было откровенно все равно на тех, кто поплатится за мой побег. На людей, готовых за деньги на все. Что ж… у меня были более веские причины подставить их, чем просто бумажки.

А подставился с готовностью молодой охранник Рома, который исподтишка следил за мной с первого дня, когда я выходила во двор. Я ощущала его взгляды кожей. Капралов бы убил меня, узнав, что именно для его работника я могла подолгу краситься и подбирать гардероб. Да, Артем прислал через ту заносчивую управляющую нижнее белье, джинсы, юбки и несколько блузок. Видимо, кукловоду со временем надоело видеть свою куклу в одном и том же наряде каждый день. А это означало, что ни отпускать, ни убивать меня он пока не собирался.

Пока обувала те самые ботильоны, мысленно ругалась с ним, что не додумался прислать обувь на низкой подошве, но, встав перед зеркалом в полный рост и внимательно оглядев короткую черную юбку-колокол, сочетавшуюся с мятной кофтой с глубоким вырезом и кожаной курткой, которую мне дали в первый же день, решила, что Роме должно понравиться.

И ему нравилось. Сегодня он патрулировал возле входа в дом. И я видела по его голодным взглядам, по тому, как сглотнул, когда, проходя мимо него, я намеренно споткнулась и едва не упала, схватившись за его руку. Якобы смутившись, попросила его проводить меня к одной из скамеек, находившихся недалеко от ворот. Парень нервно оглядел глазами по сторонам, но все же согласился. Это была первая наша с ним совместная прогулка, но далеко не первый разговор. Обычно я подходила к кпп или так же, к крыльцу дома, и, как можно чаще хлопая ресницами и глупо хихикая, заводила беседу о погоде или о сплетнях, которыми делилась словоохотливая сиделка.

Совсем еще молодой, может, даже на пару лет моложе меня, он, поддерживая слегка трясущимися руками меня за локоть, проводил все же до той злополучной скамьи, на которой я обычно ждала Светлану Викторовну с коляской. Пока помогал удобнее усесться, его подозвал к себе второй охранник постарше. Светлана Викторовна сказала, что они родственники даже. Пока мужчины что-то обсуждали яростным шепотом, изредка посматривая на меня, я с приклеенной вежливой улыбкой на губах ждала своего кавалера, нетерпеливо отсчитывая про себя время и осторожно стягивая с ног обувь. В ней мне далеко не убежать. Сегодня должен был приехать доктор к матери Артема. Обычно Артем в часы его визитов оставался дома, как говорила сиделка, но сегодня его не было с раннего утра. Позади раздался нетерпеливый сигнал автомобиля, и мы все втроем повернулись к воротам. Старший охранник бросился в будку и начал нажимать кнопки, а я вскочила со своего места, ощущая, как забилось сердце где-то в районе горла. Медленными шагами, ступая босыми ногами по холодным камням, пошла в сторону ворот, остановившись на окрик Ромы и поманив его к себе рукой. Он, явно заподозрив что-то, быстрым шагом начал приближаться ко мне, и в этот момент ворота открылись. Я бросилась вперед, слыша сзади вопли охраны и крики сиделки. Но эти звуки перекрывал стук собственного сердца, бешено рвавшегося из груди. Когда выскочила за ворота, еще некоторое время бежала по асфальту, оглядываясь назад и сдерживая слезы от понимания, насколько близко погоня. А потом увидела ехавшую прямо на меня знакомую машину и нырнула на обочину, к лесу. По мокрой земле, наплевав на боль в ногах, на колючки, впивавшиеся в ступни, потому что услышала, как с визгом остановился на дороге автомобиль и громко хлопнула дверь.

Артем догнал меня через несколько минут. Сначала впечатал меня в ствол дерева, молча, не говоря ни слова. Поднял руку, занося для удара, но не стал бить, сжал ладонь в кулак и треснул им по стволу. Закинул меня к себе на плечо и понес к машине, не обращая внимания ни на мои крики, ни на удары ногами и руками.

Когда привез в мою комнату, швырнул прямо на пол и набросился диким зверем, сдирая с меня колготки, юбку, блузку. Пальцами скулы сжимал до острой боли, так, что, казалось, раскрошит на части… а я и не сопротивлялась больше. Снова кусая губы, чтобы не заплакать, не застонать вслух от разочарования, отравившего кровь. Оно сплетается с ощущением полной безысходности, отравляя ею душу.

Когда закончил, он встал и, застегивая на ходу брюки, бросил через плечо.

— А я ведь не обманывал тебя, мышка. Я говорил тебе, что за твою строптивость ответят все, кого ты любишь. Например, твоя бабушка Армине. Она ведь в Ереване живет?

А дальше… А дальше он называет ее адрес так, будто учил его наизусть. А у меня мурашки вверх по спине от страха, который вызывает пустота в его взгляде в этот момент. Подползаю к нему, моля одними глазами, и он уходит, запирая дверь и заставляя напоследок оцепенеть от ужаса.

— Запомни, Нари, мне не нужна охрана для тебя. Ты сама себе конвоир… если не хочешь, чтобы я все свои угрозы в исполнение привел.

Виолетта появилась в доме Артема через неделю. Высокая, эффектная, в элегантном пальто, надушенная дорогими, но слишком сладкими духами, она прошла мимо меня, внимательно и так же презрительно оглядев меня снизу вверх взглядом густо накрашенных змеиных глаз.