Подбросив детей до школы, еду домой, как вдруг меня останавливают. В зеркале заднего вида успеваю заметить мигающие фары, следом раздаются два коротких гудка. Скорости я не превысила, да и других правил, кажется, не нарушала, тем не менее съезжаю на обочину. Позади меня тормозит полицейская машина. К моей двери подходит офицер, и я опускаю стекло.

– Мэм, вы знаете, что у вас не работает задняя фара?

– Правда?

Я высовываюсь из окна, будто смогу так что-то разглядеть, и тут же понимаю, как глупо, должно быть, выгляжу.

– Да, – отвечает он. – Со стороны пассажира. Могу я взглянуть на ваши документы?

– Конечно, – киваю я.

Он не похож на обычного полицейского. Смотрится скорее как модель, переодевшаяся для фотосессии в копа. Или кто-то из разряда «полицейских», показывающих стриптиз на девичнике.

Прочие мысли тут же выветриваются.

Офицер терпеливо ждет, пока я ищу нужные документы в бардачке, а потом достаю из бумажника права. Передаю все полицейскому, и он удаляется в патрульную машину. Идет обратно, наклоняется к моему окну и возвращает документы.

Вблизи я замечаю, что глаза у него зеленые, точь-в-точь такого же оттенка, как маленькое стеклышко, найденное мной два года назад на берегу Мексиканского залива: тогда мы с Крисом возили детей на остров Саут-Падре. Ростом этот мужчина где-то под метр девяносто, поджарый, но широкоплечий. На вид лет тридцати пяти – сорока, темные волосы слегка тронуты сединой, что только усиливает его привлекательность. Какая несправедливость. Он отрывает клочок бумаги от своего блокнота и, мельком глянув туда, вновь смотрит на меня:

– Клер?

– Да.

Он вручает мне штрафной талон.

– Это лишь предупреждение, – улыбается он, пытаясь рассеять мои опасения насчет штрафа. Какие же белые и идеально ровные у него зубы. – Решите этот вопрос как можно скорее, хорошо? Это небезопасно.

– Обязательно, – отвечаю я, глядя на талон. Подпись: офицер Дэниел Раш. – Спасибо.

– Хорошего вам дня, – кивает он.

Вернувшись домой, я нахожу Криса, своего мужа, на кухне с чашкой кофе. На нем джинсы и рубашка поло, как и полагается в свободную пятницу. Благоухает туалетной водой, которую я подарила ему на день рождения.

– Не видела мои часы? – вместо приветствия спрашивает он. Достаю часы из-под стопки писем на столешнице, и муж ловко надевает их на запястье. – Отвезла детей в школу?

– Да, – отвечаю я, поставив сумку на кухонный остров. – Сегодня последний школьный день.

Конечно, я и раньше говорила Крису об этом, но вполне возможно, что он забыл. У него сейчас голова забита более серьезными вещами.

– Я хотела сама отдать учителям подарки. Вряд ли они доехали бы в целости и сохранности на автобусе.

Дети для нас – самая безопасная тема разговора. Вежливый обмен репликами об их местонахождении и здоровье – вот наш нынешний стиль общения, где никто не повышает голоса. Как-то я вычитала в женском журнале, что если супруги прекращают ссориться, то дело плохо: значит, ты опустил руки и больше не пытаешься спасти брак. Надеюсь, это неправда, но подозреваю, что так и есть. Иду к посудомоечной машине, начинаю разгружать ее. Про заднюю фару даже не рассказываю – сама с этим разберусь.

Крис открывает шкафчик, достает пузырек и, вытряхнув таблетку на ладонь, запивает ее водой. Возможно, муж ждет, что я спрошу его насчет лекарств, но я молчу. Как и всегда. Крис что-то насвистывает: кажется, сегодня утром у него хорошее настроение. Я должна благодарить судьбу, что у мужа вновь появилась работа, ведь двенадцать месяцев, которые он провел дома, сильно сказались на наших отношениях. И до сих пор не все гладко. Муж берет свой ноутбук и ключи от машины, говорит мне «пока» и выходит за дверь, даже не поцеловав.

Я заканчиваю разгружать посудомоечную машину. В стеклянную раздвижную дверь скребется поскуливающий Такер. Выпускаю пса наружу.

– Иди, Такер, – говорю я.

Пес тут же кидается в погоню за белкой. Как всегда, он останется с носом, ведь зверушка ловко вскочит на забор задолго до того, как он домчится до нее. Однако Такер не оставляет попыток.

Наступает тишина. Я наливаю себе чашечку кофе и смотрю в окно, за которым царствует лето.

Со стопкой чистого белья захожу в комнату семилетней Джордан. Дочка без всяких напоминаний аккуратно застелила постель и усадила мягкие игрушки на подушке. На полу идеальный порядок: ни разбросанных носков, ни пижамы, ни единого карандашика или фломастера, которыми она так любит рисовать. Ничего. Раньше меня это беспокоило, но потом мама сказала, что в этом возрасте я вела себя точно так же.

– Клер, не ищи проблемы там, где ее нет. Девочка ценит порядок не меньше тебя.

Я так и не рассталась с этой привычкой. В моей жизни все должно быть четко организовано, разложено по полочкам. Ну и позабавила я, наверное, в прошлом году карму.

Дальше иду в комнату девятилетнего Джоша и тут же спотыкаюсь о гору машинок «Мэтчбокс». Здесь будто ураган пронесся. Сын обожает все крушить. Он не любит чистоту и порядок, как сестра. Я обхожу машинки и пересекаю комнату, переступая через груду одежды и обуви, спортивный инвентарь и гитару. Темно-синий плед съехал на пол, но простыни заправлены, да и подушки на месте. Поставлю сыну «отлично» за старания. Я кладу чистые вещи, забираю грязные и удаляюсь.

В нашей с мужем спальне примята лишь одна сторона кровати. Когда Крис бывает дома, что отныне является редким явлением, то спит он на диване в гостиной. Эта привычка возникла после ужасных приступов бессонницы. Он постоянно ворочался или вставал и в итоге решил не беспокоить меня по ночам. Сейчас я понимаю, мне следовало настоять, чтобы он остался, ведь теперь я сомневаюсь, вернется ли он когда-нибудь в нашу кровать.

В ванной поднимаю с пола его боксеры и влажное полотенце, добавляя их к охапке в моих руках. Неужели теперь вся моя жизнь – это стирка и одинокие ночи в огромной кровати?

Позже утром на кухню заходит моя соседка Элиза. В одной руке она держит коврик для йоги, в другой – огромную бутылку воды. Светло-русые волосы забраны в идеальный пучок, не столь растрепанный, как мой, а серое трико прекрасно гармонирует с розовым топом.

– Меня чуть не сбили, когда я переходила улицу, – возмущается она. – Все что, обезумели? Не понимают, сколько в нашем районе детей?

Элиза родилась и выросла в Техасе, а после колледжа ее муж Скип привез жену в свой родной штат Канзас. Когда она злится, то тут же проявляется ее гнусавый выговор.

Мы с Элизой живем в Рокленд-Хиллз – это престижный район в пригороде Канзас-Сити. Коттеджи здесь большие и видные, средняя цена – триста пятьдесят тысяч долларов. В архитектуре зданий смешались разные стили, так что каждое выглядит по-своему. Мы с Крисом купили наш дом в тосканском стиле, с четырьмя спальнями, пять лет назад, сразу же влюбившись в теплые пастельные тона, выложенные терракотовой плиткой просторные полы и бра из кованой стали. Мебель мы подобрали массивную и мягкую, руководствуясь исключительно соображениями комфорта. Этот район устраивал нас почти во всех отношениях, вот только извилистые улочки, обрамленные деревьями, должным образом не патрулируются и не все следят за соблюдением скоростного режима. Самые частые нарушители – отпрыски богатых жильцов, совсем недавно получившие права.

Я беру из холодильника бутылку воды и для себя.

– Может, стоит узнать насчет дорожных знаков ограничения скорости? – предлагаю я. – Они еще мигают, знаешь такие?

– Нужно что-то предпринять. Я в ужасе от того, как быстро ехала та машина.

Сажусь за руль, и мы едем на йогу. Переступив порог, тут же ощущаю волну покоя, как и всегда при звуках музыки нью-эйдж и аромате всяческих благовоний. На низком столике стоит цветочный горшок с алоэ вера, а серовато-зеленые стены украшены картинами местных художников. Сама обстановка умиротворяет.