Джош возвращается, когда я накрываю на стол. Плюхается на стул.

– Умираю с голода, – говорит он.

– Сначала помой руки.

Он возмущается, но слезает со стула и моет руки на кухне. Кладу на тарелку сэндвичи с сыром и насыпаю в суп крекеров в виде рыбок. Сын улыбается. Затем замечает банку «Севен-ап» на столешнице.

– Можно мне тоже газировки? – спрашивает он.

– Конечно, все равно банка открыта. Вряд ли твоя сестра захочет.

Выливаю оставшийся напиток в стакан.

Даю Джордан еще «Мотрина». Она отказывается от ужина, но полчаса спустя, когда начинает действовать лекарство, съедает пару крекеров и выпивает немного «Севен-ап». Я слегка расслабляюсь в надежде, что мы пережили кризис.

Когда мы с детьми смотрим фильм, звонит Дэниел. Я не отвечаю. Позже, уложив детей в кровать, написав сообщение Крису и забравшись в постель, перезваниваю ему.

– Как дела? Джордан стало лучше?

– Немного.

Рассказываю ему про симптомы.

– Дай знать, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо?

– Так и сделаю.

Мы желаем друг другу спокойной ночи, и я еще немного смотрю телевизор. В десять вечера снова проверяю детей. Джош скомкал ногами простыни, а его голова наполовину свесилась с кровати. Укладываю сына как следует и накрываю одеялом. Лоб Джордан прохладный, а дыхание глубокое и ровное.

Выключаю свет в коридоре, иду в ванную, а потом забираюсь в постель, радуясь, что этот день подошел к концу.

Ночью все идет наперекосяк. Я просыпаюсь из-за плача Джордан и бегу в спальню дочки. Ее тошнит в ведро, которое я поставила на всякий случай рядом с кроватью. Желудок Джордан почти пуст, так что скоро рвота прекращается. Мне следовало догадаться, что еще все не закончилось.

Помогаю дочке дойти до ванной и вытираю ее лицо. Протягиваю ей чашку с водой, и она полощет рот. Только собираюсь проводить Джордан до кровати, когда в ванную врывается Джош и его рвет прямо нам под ноги. Вид и запах томатного супа вызывает у меня рвотные позывы, но я усилием воли заставляю себя сдержаться.

Отвожу Джордан в сторону и держу Джоша над унитазом. Затем включаю воду и раздеваю дочку. Поставив ее под душ, я поглаживаю сына по спине и жду, пока у него не пройдет тошнота. Спускаю воду и закрываю крышку унитаза.

– Посиди пока здесь, – говорю я.

Отодвигаю шторку и мою Джордан, затем заворачиваю в махровое полотенце.

– Джош, забирайся в душ. Я отнесу Джордан в ее комнату.

Он кивает и снимает верх пижамы. Джордан почти уснула к тому времени, как я укладываю ее в постель. Я наспех мою пол в ванной, достаю пластиковый мешок из ведра, которое использовала Джордан, и спускаю его в гараж.

Джош возвращается из душа и останавливается в коридоре, закутанный в полотенце.

– Пойдем за новой пижамой, – говорю я.

Он следует за мной в свою спальню. Я прижимаю ладонь к его лбу, но тот лишь слегка теплый. Решаю пока не давать сыну «Мотрин».

– Как думаешь, сможешь уснуть? – спрашиваю я.

Джош кивает, и я слегка обнимаю его. Оставляю сына переодеться и велю прийти ко мне, как только почувствует тошноту.

Я захожу в ванную, раздеваюсь и принимаю душ. Завтра меня ждет целая гора стирки, но лучше не думать об этом до утра. Я забираюсь под одеяло и засыпаю. Просыпаюсь некоторое время спустя и смотрю на часы – четыре утра.

В желудке поднимается волна, и я еле успеваю добежать до ванной.

Утром дети совсем вялые, оба температурят, но пока их не тошнило, потому что от еды они отказываются. Неудивительно. Я изо всех сил стараюсь поддержать в норме уровень сахара и понимаю, что это плохая затея. Меня тут же выворачивает наизнанку. Пишу сообщение Крису о самочувствии детей, он выражает беспокойство и просит держать его в курсе.

Некоторое время спустя мне пишет Дэниел:

«Как у вас дела?»

«Мы все заболели. Теперь наш дом на карантине».

«Я могу чем-то помочь?» – немедленно отвечает он.

«Нет, спасибо. Мы справимся. Нужно потерпеть».

Весь день сижу вместе с детьми в гостиной. Стиральная машина крутится без перерыва, ведь всех опять тошнило, а Джордан и Джош не всегда успевают взять ведро или добежать до ванной. Около восьми вечера укладываю детей в кровати, надеясь на спокойную ночь.

Чувствую я себя ужасно. В желудке ничего не задерживается, приходится регулировать уровень инсулина. Я сильно хочу пить, но когда пытаюсь сделать несколько глотков, вода извергается наружу. За двадцать четыре часа я ничего не съела. У меня уже давно не было желудочного гриппа, я и забыла, какое это отвратительное состояние.

Спускаюсь вниз. Возле порога стоит Такер и ждет, что я выпущу его на улицу. Открываю дверь и вижу на ступеньках коробку. Внутри нахожу упаковку диетического «Севен-ап», крекеры и пузырек детского «Мотрина». Улыбаюсь, ведь я знаю, кто это здесь оставил.

«Спасибо», – пишу я Дэниелу.

Он отвечает через пять минут.

«Не за что».

«Я не смогу завтра приехать. Прости».

«Все в порядке. Береги себя. Увидимся, когда тебе станет лучше».

Следующим вечером домой возвращается Крис, дети к этому времени уже пережили самое худшее. Он застает их на диване, где те поедают крекеры, пьют сок и смотрят канал «Дисней».

Крис обнимает детей, приглаживает волосы Джордан и пожимает Джошу плечо.

– Как вы, ребята? Лучше? – спрашивает он.

– Да, – хором отвечают они.

Крис переводит взгляд на меня. Мои глаза почти слипаются, ведь за последние сутки я поспала всего пару часов.

– Клер, выглядишь усталой.

Я киваю. На большее у меня нет сил.

Муж внимательно смотрит на меня, и его наконец осеняет.

– Ты ведь тоже болела?

– Да.

И все еще болею. Сегодня я ничего не смогла съесть, а из-за жажды я постоянно пью, хоть все это выходит наружу.

– Почему ты мне не сказала? – спрашивает Крис.

– Не знаю, – искренне отвечаю я. – Думаю, я понимала, что ты не сможешь приехать домой.

Теперь я знаю, под каким надзором находится Крис и сколько у него нагрузки, и еще больше сочувствую ему.

– Если бы я не справлялась, то позвонила бы маме.

По выражению лица Криса я вижу, что это его слегка задевает.

Он вздыхает и обводит гостиную взглядом.

– Есть и более важные вещи, чем работа, – тихо говорит он.

Муж развязывает галстук и садится на диван рядом с Джордан, гладит ее по волосам.

– Иди приляг, – говорит он.

Мне не нужно повторять дважды. Я плетусь наверх и ложусь под одеяло, но через полминуты бегу в ванную – меня опять тошнит. Споласкиваю рот, а потом выпиваю стакан воды из-под крана, чтобы как-то утолить жажду. Губы у меня потрескались, а во рту так пересохло, что я еле могу сглотнуть. Мне хочется лишь пить, пить, пить. Почти сразу же желудок отвергает воду, и меня тошнит в раковину. Вытираю рот полотенцем и опускаюсь на пол. Достаю помпу, чтобы проверить уровень глюкозы. Несколько раз моргаю, не в силах поверить в показатели. Они слишком высокие, должно быть ошибка.

Говорю себе, что нужно встать, собраться с силами и спуститься. И сказать Крису: со мной что-то неладно.

Открываю глаза и щурюсь из-за ослепительно-яркого света. В горле будто песок, я пытаюсь что-нибудь сказать, но у меня не получается. Чтобы оторвать голову от подушки, нужно приложить титанические усилия.

– Клер! – говорит мама.

Я слышу ее, но не вижу. Она где-то справа. Видимо, ее встревожило, что я пошевелилась. Моя голова вновь падает на подушку, мама берет меня за руку:

– Клер.

Голос Криса столь же взволнованный, как и у мамы. Он склоняется над кроватью и пытается меня обнять, но получается это с трудом, ведь я по-прежнему безвольно лежу на спине.

Еще никогда в жизни я не была в таком растерянном состоянии.

К моим рукам подведены капельницы, но по одному запаху антисептиков ясно, что я в больнице. Это я знаю наверняка.