Дэниел поджимает губы, стараясь не рассмеяться. Я же не упускаю возможности преподать детям урок:

– Тогда вам лучше пойти и извиниться, пока я не передала вас в руки полиции.

Мальчишки мигом вылетают из комнаты, хлопая дверью.

– Отлично сработано, – говорит Дэниел.

– Стараюсь, – с улыбкой отвечаю я. – Мальчишки постоянно ей докучают. Конечно, она может за себя постоять, но в этот раз они сами напросились.

Рация Дэниела пищит, он увеличивает звук и слушает сообщение.

– Тяжелый вечер? – спрашиваю я.

– Не очень. – Он вновь убирает звук. – Даже довольно скучный. Так что это хоть какое-то разнообразие. Мне, кажется, пора.

– Хорошо. Еще раз спасибо за знак. Я очень вам благодарна.

– Не за что.

Дэниел следует за мной до парадной двери, и мы выходим на улицу, где значительно теплее. Он останавливается на крыльце.

– Напишите мне, – говорит Дэниел. – Насчет логотипа.

– Конечно.

– Хорошего вечера, Клер, – улыбается он.

Почему-то от этой улыбки я сразу же краснею. Чувствую, как горят мои щеки, а появившийся от солнца румянец становится ярче. Надеюсь, Дэниел этого не заметит.

– И вам тоже, Дэниел.

Гляжу ему вслед. Он идет по тротуару, забирается в машину и уезжает.

К Рождеству Крис сидел без работы уже восемь месяцев. Мы потратили последние деньги из его выходного пособия на подарки для родственников и детей, решив воздержаться от поздравлений друг другу, к тому же – каждый из нас заверял, что ему ничего не нужно. Мы не часто делали экстравагантные сюрпризы, поэтому нам не пришлось что-то кардинально менять, однако Крис, – казалось, слегка расстроился. Он всегда попадал с подарками в самую точку и никогда не забывал про мой день рождения или памятные для нас даты.

Когда закончилось выходное пособие, нашим единственным источником дохода стали сбережения и те деньги, что Крис получал по безработице, правда, изначально он даже не хотел писать заявление.

– Но тебе это положено, – напомнила ему я.

Он терпеть не мог каждый месяц заполнять бумаги, а еще больше ему не нравилось отправлять резюме на должности, которые он явно перерос, только для того, чтобы показать, что он пытается найти работу. Но сложнее всего ему было принять то, что даже эти анкеты никто не читал и не рассматривал его кандидатуру.

Как-то снежным январским днем я зашла к нему в кабинет с тарелкой супа и бутербродами. Омлет, что я приготовила мужу на завтрак четыре часа назад, по-прежнему стоял на столе нетронутым.

– Крис, ты не позавтракал.

– Я не голоден. – Муж даже не оторвался от экрана компьютера.

Он помассировал виски, будто я принесла ему головную боль.

– Но ты не можешь совсем отказаться от еды, – возразила я.

Крис вздохнул и отодвинул кресло от стола.

– Я же сказал, что не голоден. – Я попыталась что-то возразить, но Крис оборвал меня: – Знаешь что, Клер? Оставь меня в покое, это все, что мне нужно! – прокричал он. – Прекрати спрашивать, как у меня дела, сплю ли я, ем ли. Хватит уже.

Так он еще никогда со мной не обращался, но выражение его лица напугало меня даже больше повышенного тона или сказанных слов: на нем я увидела абсолютное отчаяние. Голубые глаза мужа совсем померкли, белки покраснели. Мне хотелось обнять его, сказать что-нибудь утешительное, чтобы ему стало лучше. Однако Крису это было не нужно, я лишь усугубляла ситуацию. На мои глаза навернулись слезы.

– Хорошо, – ответила я. – Я оставлю тебя в покое.

И вот я перестала окутывать мужа своей заботой, спрашивать, как он чувствует себя и могу ли я что-нибудь для него сделать. Он еще сильнее замкнулся, практически перестал со мной разговаривать. В скором времени я делилась своими новостями уже не с ним, а с Элизой или Бриджет, и даже иногда с Джулией. Я больше не искала в Крисе собеседника, которому могла доверить все свои тайны. Как и любовника. Меня беспокоило то, что он нашел новый способ справляться с возникающими нуждами. Весь мой мир будто перевернулся с ног на голову, но совершенно иначе, чем его собственный. Перед Крисом стояла четкая цель – найти работу, а после все проблемы будут решены. Но тем временем я совершенно не знала, что делать со своими тревогами.

Наша семейная жизнь очень изменилась, прогнувшись под тяжестью проблем. Единственным выходом было приспособиться, пока все окончательно не рухнуло. Защитная реакция на короткий срок, а вот будущее выглядело неутешительно.

Однако нам удалось сохранить семью.

Однажды зимним днем, особенно одиноким и безотрадным, я отправилась за поддержкой к родителям. Когда мы с детьми вошли на кухню, мама стояла возле плиты. Снимая пальто, я вдохнула аромат тыквенного хлеба. Мое настроение тут же улучшилось: здесь пахло моим детством. Сегодня мне очень хотелось, чтобы поухаживали за мной.

– Какой приятный сюрприз, – радостно сказала мама, когда дети со всех ног бросились к ней. – Вы пришли очень вовремя. Я как раз собиралась замесить тесто для шоколадного печенья, пока готовится хлеб.

– Помочь тебе, бабуль? – спросила Джордан, прыгая возле нее.

– Я тоже могу помочь, – сказал Джош, локтем отталкивая сестру.

– Джош, – повысила я голос, – извинись перед сестрой. Вы оба можете помочь бабушке.

– Извини, – пробормотал он.

Мама достала большую белую миску, ту самую, в которой всегда замешивала тесто для печенья. Затем велела детям помыть руки и принялась выкладывать на столешницу необходимые ингредиенты.

– Где папа? – спросила я.

Мама включила свет в духовке и заглянула внутрь – проверить, как там хлеб.

– В подвале, – ответила она. – Возится с железной дорогой.

Я заметила нотку раздражения в ее голосе, а значит, отец за что-то в опале.

– Ведите себя хорошо, – сказала я детям. – И не драться. Я схожу вниз и посмотрю, что делает дедушка.

– Скажи, что мы придем, как только закончим с печеньем! – крикнул Джош.

Сын любил поезда не меньше моего отца.

Я открыла дверь в подвал и спустилась по лестнице. При звуке шагов отец тут же обернулся:

– Клер!

Папа улыбнулся мне так, как мог только он, и распахнул объятия. Я подошла к нему, и он крепко прижал меня к себе:

– Что привело тебя к нам? Крис и дети с тобой?

– Дети наверху, помогают маме с печеньем. Крис дома. – Когда мы уезжали, дверь в его кабинет была закрыта, поэтому я не сказала папе, чем он занимается, да я и сама не знала. – Как дела с железной дорогой?

– Я работаю над игровой площадкой. Детям понравится.

Через три недели после выхода на пенсию отец решил, что ему нужно чем-то заняться.

– Я схожу с ума от безделья, – сказал он маме.

– Это меня он сводит с ума, – поделилась со мной мама. – Ему приспичило найти какое-то занятие, вот он и путается под ногами весь день.

Отец решил проблему, полностью погрузившись в мир моделей поездов, и теперь его коллекция занимала половину подвала. Большую часть времени он тратил на саму железную дорогу, а не на поезда. Он установил ее на огромной платформе и провел изогнутый путь, украшенный деревьями и кустами, небольшими постройками и домами. Там был даже замерзший пруд с миниатюрным катком. Джордан эта деталь нравилась больше всего. Я подошла посмотреть. Папа был прав: детям понравятся крошечные качели и горки, а еще столик для пикника.

– А что здесь? – спросила я, указывая на груду рельс, которые вели в никуда.

– Изменю направление, чтобы дорога шла обратно, – пробормотал он. – Наверное, разверну ее.

Я села на старый клетчатый диван. Книжные полки вдоль соседней стены до сих пор хранили вещи из моей юности, включая футбольные награды и фотографию из старшего класса школы. Мама сберегла все грамоты и призы, которые я когда-либо получала, и они стояли в ряд в своих стареньких рамках размером восемь на десять. Ностальгия успокаивала, но и слегка смущала меня. Вся комната была словно гигантская временная капсула. Крису нравилось спускаться сюда и поддразнивать меня насчет святилища, которое устроили в мою честь родители. А все из-за того, что я их единственный ребенок.