— Ты так не хочешь получить выигрыш? Любишь проигрывать?

— Люблю выигрывать честно. А этот босяк показался мне крепким с самого начала.

— Всё еще считаешь его босяком? В вдруг он опытный воин или маг?

— Ха-ха-ха! Маг среди наёмников⁈ Сильным воином он тоже не мог быть, мозолей недостаточно, и пальцы тонковаты. А босяком зову, потому что нам с тобой его продали в одном исподнем, я помню. Короче, отбросы наёмной конторы. Небось в первом же бою свои потеряли, а искать не стали. Наставник его уже проверил?

— Он весь товар проверил, сюрпризов не будет.

— А этого? Как он мог бы его проверить, если босяк был без сознания двое суток?

— Сам спрашиваешь и сам отвечаешь. Нет, не проверил. Мне что, второй раз было из-за одного ушлёпка приглашать на борт мага?

Я лежал, неудобно вывернувшись головой, чтоб видеть говорящих, а сил принять более удобную позу не было. Блин, впервые в этом мире ко мне относятся не сообразно моему положению, а как к какому-то быдлу.

'- Положение? А какое у меня положение?

— Это да, положение у меня там, куда положили. И я так чую, что им придется меня перекладывать, сам не переползу.

— Так о каком отношении «сообразном положению» речь, если ты сейчас, по сути, никто в исподнем, и даже встать не сможешь?

— Так может, сказать, что я граф? Жорж дер Долинол собственной персоной.

— Точно! Про тебя на побережье Срединного моря, особенно в Иманте, никто не слышал. Мигом свяжутся с твоими родственниками, доставят в лучшем виде за твои денежки.

— И я о том же!

— А в Кале не повезут, нет. И совсем другие деньги от тамошнего короля не захотят получить.

— А что, за мою голову уже награда обещана? Тут до такого еще не дошли, ты гонишь!

— Напрямую награду обещать не начали, но кто сказал, что тех, кто доставит графа дер Долинола живым, не наградят? По-королевски. А?'

Вот как полезно иногда поговорить с умным человеком, да и пусть это похоже на шизофрению, всё равно полезно! Мигом пропало желание представляться господам работорговцам. Кстати, а тут что, работорговля присутствует? То есть я знаю, что Африку и Америку уже открыли, только назвали иначе. Тут они называются Алджар и Миара. Алджар созвучен с Алжиром, а Миара почему? Может, в честь тамошнего народа назвали? И нет, про то, что Америка — это два материка, пока никто не знает, не до того путешественникам. А еще я не ощущал за всё время, которое жил в этом мире, ни запаха табака, ни аромата кофе. Так что, пахать в ту сторону авантюристам и пахать. Целый мир толком не разведен, не ограблен.

Я почему задумался про географию: меня, а вернее нас для чего-то купили, значит планируют куда-то везти. Раз я не слышал про рабство в Мерсалии и Долиноле, значит это рабство есть где-то в других местах. Не хотелось бы в такие места попасть, да.

— Чего он тут всё еще валяется? Тащите его в клетку к остальным! И воды дайте, пожрать. Если я проиграю свой гросс из-за того, что какая-то скотина плохо относится к товару, он об этом сильно пожалеет!

Ну вот, я ж говорил, что меня придется транспортировать силами специально обученных людей. Вежливо так несут, за руки, за ноги, как графа. Боятся, получается, хозяина товара, аккуратно обращаются с движимым имуществом. Это хорошо. Или плохо? Мозг устал, ему снова захотелось спать, как только меня куда-то положили.

— Эй вы, крысы трюмные! Если этот сдохнет, все на сутки останетесь без воды. Вам ясно⁈

— Чего ты, брат, без воды они квёлые будут. Нас по головке не погладят за такое.

— А пусть стараются, этот, как его. Заботу проявляют к своему товарищу по несчастью. — А вот на этих словах я уснул окончательно.

Проснулся я настолько бодрым и отдохнувшим, что тут же открыл глаза, на это сил хватило. И даже пошевелиться смог — прогресс!

— О! Очнулся! Здоров спать, бродяга. Мы уж думали, окочуришься напрочь.

— Нормально, сон в таком положении лучшая помощь для нутра и башки. — Раздалось откуда-то.

— Ага, лучшая. А на него бы подумали, что дохлый и сутки без воды. Мне такой радости не надо! — Пробубнил кто-то совсем близко. — Вы воду ему давали?

— Давали. Пил, не просыпаясь. Нассал под себя даже.

— Это хорошо, значит всё у него там работает, внутри. И правда выживет теперь. Чудак, жрать будешь?

— Куда ему, жрать! Лучше давай снова его долю разделим.

— Нет уж, негоже у живого пайку отбирать. Чай не злыдни какие. — А вот этого говорящего я не только видел, но и слышал. Он сидел напротив меня. — Жрать будешь?

Киваю, вдруг смогу. И тут же понимаю, не просто смогу, а прямо быка бы сожрал. Кручу головой, быка в загончике нет. А те, кто есть, аппетита не вызывают.

— Буду, — выталкиваю я сквозь губы.

— Смотри, заговорил! Ну теперь точно без воды не останемся.

Хорошие тут надсмотрщики, умеют мотивировать контингент. Вона, даже меня отпоили, вместо того, чтоб удавить по-тихому и обглодать.

— Спасибо, братцы, — шепчу, — это вам отзовётся скоро. Будет на нашей улице праздник.

— Ха-ха! Да ты городской, раз про улицы вспомнил. Из какой конторы будешь? То есть был? За кого нанимался?

— Тетерев, хорош вызнавать, чай не дознаватель королевский. Вишь, у него сил только пожевать и снова обрубится. Пусть силы копит. А то вдруг вправду чем полезен окажется.

— Да чем он поможет? Голь перекатная, даже на шее ничего не болталось, не говоря про гашник.

— Не скажи, — Возразил тот, кого звали Тетеревом, — руки глянь какие, явно человек хлеб не в поле добывал и не мечом. Это руки щипача, взломщика или писаря. Короче, грамотный человек. Так ведь?

— Грамотный, это верно. И взломщик, тоже верно, — говорю я, проглотив какую-то кашу-размазню из глиняной плошки.

А потом засыпаю, как это принято у меня в таких случаях. Как тут не заснуть, когда покачивает, как на волнах, в желудке какая-то еда, а еще можно лежать.

А вот следующее пробуждение было не настолько приятным. Хотя интерьер был тот же, окружение тем же, а вот впечатления уже другие. И вонь, и мрак, и сырость — короче говоря, как в корабельном трюме. Ни удобств, ни кондиционера, ни прочих радостей господских покоев.

— Братцы, давно плывём?

— Четвертый день уже. А что, опаздываешь куда?

— Да очень похоже, что снова в гости к смерти опоздал.

— К ней спешил? Тогда всё в порядке, туда и плывём. Ты не спеши, босяк, пока дошкандыбаем, пока познакомишься с костлявой, роман закрутите, а там и подженишься на ней. Я Вольх, а тебя как кликать?

— Жорж Милославский.

— Тю! Благородного только из себя не строй, всё одно не проканает. Вместе со всеми на планитациях загнешься. Разве что обиднее будет, если в самом деле из бастардов. А тем паче, если последыш баронский.

— Ты у кого в найме был перед последним боем? — Снова с вопросами мутный какой-то типок лезет.

— Не помню. Вот ту помню, а там не помню.

— А что помнишь?

— Что вон тот зовется Тетерев, а ты птица подозрительная. Братцы, в нашей клетка кто тюремщикам стучит?

— Да вроде никто, — подключился Тетерев, — А ты что, в самом деле из подкрученых? Чем промышлял до найма?

— Вот вы пристали! — Я оглядел в дневном свете, льющемся сверху через решетку, своих товарищей по несчастью. На вояк они не походили. — С чего вы вообще решили, что я с найма?

— Так тебя выкупили у тех шакалов, которые после морского боя недобитков собирали. А как мы услыхали, ваши наёмники в том разе с мерсальцами схлестнулись.

— И как, кто победил?

— Точно не придуривает! Не помнит! Волки эти мерсальские взяли сотней лодок на абордаж все четыре каравеллы ваши, кого порезали, кого живьём в море выкинули как тебя, и ходу до дому! Кто потонул, кто к берегу выгреб, а самых невезучих потом со скал безымянных контрабандисты сняли да в рабство и продали. Друг твой рассказал, пока не помер.

— Мой друг?

— Да можа ты и не знал его. Из вашей конторы был несчастный. Или счастливчик, как посмотреть. Он уже отмучился, а тебе вместе с нами с Костлявой на плантациях гнить постепенно.