– Озеро Золотой форели. Высота – одиннадцать тысяч восемьсот футов.

Неожиданно Джим замечает, что от этой котловины ведет всего одна тропа – та самая, вдоль ручья, по которой они поднимались. Дальше пути нет.

– Так мы что, остановимся здесь?

– Не-а. Вон там, – Таши указывает на запад, – Драконий перевал. Туда мы и пойдем.

– А где тропа?

– Я же говорил, что перевал не пользуется особой популярностью.

И тут до Джима доходит.

– Так ты что, хочешь сказать, что на этом твоем так называемом перевале нет даже тропы?

– Совершенно верно.

– М-м-да…

Они снова вскидывают рюкзаки и начинают карабкаться по склону. Становится жарко. Джим сильно подозревает, что обе его пятки стерты до крови, лямки рюкзака режут плечи. Вслед за Ташем он поднимается по извилистой морене; тысячи лет назад здесь был ледник, а сейчас – царство камней, камней разбитых и перемолотых, иногда – чуть не в щебенку. Время от времени Таш и Джим делают остановку, чтобы отдохнуть и осмотреться. Далеко на востоке проглядывает Оуэнс-вэлли, а за ней – Уайт-Маунтинс, белые горы.

И снова вверх. Чтобы меньше скользить по осыпи, Джим идет за Ташем след в след. Левая-правая, левая-правая, из-под ног сыплются камни… все его мысли сосредоточены на этих шагах, на этих камнях. Совершенно ясно, что такой вот трудный, нескончаемый подъем – идеальная метафора жизни. Два шага вперед, на один шаг съехал. Выбрать дорогу получше и – вверх, по жестким, неустойчивым обломкам гранита, испещренным пятнами лишайника – светло-зеленого, желтого, красного, черного… Высокая цель вроде бы и рядом, рукой подать, но достичь ее невозможно. Да, почти идеальная, очищенная от всего лишнего модель жизни – жизнь, сведенная к движению. Выше и выше. Небо из голубого стало темно-синим, в нем висит раскаленный сгусток огня.

Подъем продолжается. Монотонное повторение шагов, каждый из которых отзывается острой болью в пятках, превращает мозг Джима в крошечную точку, сводит все его чувства к зрению и кинетическому ощущению тела. Ноги, бедра, все словно резиновое. В какой-то момент он замечает, что уже целые полчаса не думал ни о чем, кроме ног и камней под ногами. Он ухмыляется и тут же вновь сосредоточивает все свое внимание на неверной, уходящей из-под ног осыпи. Ветра нет, слышны только шаги и тяжелое дыхание.

– Почти дошли, – объявляет Таши.

Джим удивленно вскидывает голову; слева и справа тянутся, уходя за горизонт, вереницы огромных пиков, а прямо перед ним – склон, прямо ведущий к гребню, ко впадине между двух гор.

– Как ты себя чувствуешь? – интересуется Таши.

– Великолепно, – вполне искренне отвечает Джим.

– Молодец. А то некоторые плохо переносят высоту.

– Мне тут нравится.

Их обоих охватывает предвершинная лихорадка; у Джима пересохло в горле, он ловит воздух широко открытым ртом, но все равно упорно не отстает от прибавившего темп Таша. И вот наконец гребень, они стоят в широкой седловине, сложенной из огромных, неровных глыб розоватого гранита. По виду этот гребень – широкий тракт, тянущийся с севера на юг, густо уставленный сторожевыми башнями пиков; отдельные его участки зазубрены, как пила, кое-где на запад и восток ответвляются другие, меньшие гребни. На западе горы уходят далеко за горизонт.

– Господи, – благоговейно шепчет Джим.

– Вот здесь и позавтракаем, – Таши скидывает рюкзак, стаскивает с себя пропотевшую рубашку, раскладывает ее на солнце, сушиться. В воздухе – ни ветерка, ни дуновения; в небе – ни облачка. Идеальный сьерра-невадский день.

Они сидят и едят, и греются, как выползшие на камень ящерицы. Медленно поворачивается огромный шар Земли. Нарезая сыр, Джим поранил палец; он сует его в рот и не вынимает, пока не перестает сочиться кровь.

Покончив с едой, они надевают рюкзаки и начинают спускаться по западному склону. С этой стороны круче, а Таши выбирает еще более крутой путь, узкую неровную расселину. Они спускаются по камину – так, оказывается, следует именовать эту щель, – упираясь руками в стенки, ставя ноги на ежесекундно грозящие вывалиться обломки. При всех своих стараниях быть осторожным, Джим роняет камень чуть не на голову Таша – к полному того возмущению. А еще Джим сильно расшибает задницу. И если раньше он стирал себе пятки, то теперь, при спуске, страдают пальцы ног. Камин выходит на пологий склон, за которым виднеется небольшое, в каменных берегах, ледниковое озеро. Цвет воды потрясающий, по краю – аквамарин, а в центре – кобальт.

Они пьют из озера, долго и жадно. Время уже к вечеру.

– Следующее озеро – просто сказка, – говорит Таш. – Побольше этого, почти сплошь окружено обрывами, и только с одной стороны, у самой воды, лужайка. Колоссальное место для стоянки,

– Здорово, – Джим уже заметно устал.

Западный склон хребта зачаровывает. Поднимаясь с востока, они видели внизу Оуэнс-вэлли, место обжитое и вполне обычное. Теперь же перед Джимом раскрывается новый мир, лишенный какой бы то ни было связи с тем, старым, откуда выдернул его Таши. Джиму не удалось бы внятно описать этот ландшафт, слишком уж он нов и непривычен, но во всей его сложности, в самовольном изобилии его форм, есть нечто гипнотизирующее. Ничто здесь не создано по плану, здесь нет и двух одинаковых вещей, однако все соразмерно и гармонично.

С востока, из-за хребта, выползают облака. Таши и Джим спускаются по осыпи из крупных, заляпанных лишайником, гранитных обломков. В трещинах прорастает мох, а за мхом следуют хилые кустики, так это бывает. По камням бегут тени облаков. Теперь Джим идет не за Ташем, а параллельно, сам находит себе путь. Они пересекают склон молча, каждый погружен в свои мысли, каждый внимательно контролирует свои движения. И уже начинает мерещиться, что этот спуск продолжается бесколечно долго, едва ли не с того времени, как легли сюда огромные, рваные камни.

Далеко за полдень Таши и Джим подходят к очередному озеру, уже погруженному в тень окаймляющего его гребня. Гладкая поверхность воды похожа на синее зеркало.

– Да-а. Красота.

– У-гу, – Таши прищуривается. – Только здесь нельзя останавливаться – здесь люди.

– Где?

Таши указывает. Только теперь Джим замечает на другом берегу озера два крохотных красных пятнышка. И третье, оранжевое, чуть побольше – палатку.

– Ну и что? Мы их даже и не услышим, они нам ничем не помешают.

У Таша вид, будто ему предложили съесть дерьмо.

– Ни в коем случае. Из озера вытекает ручей, мы пойдем вдоль него к Драконьему озеру. По дороге должны быть хорошие места для ночевки, а если нет – станем у озера, оно – тоже красивое.

Джим устало взваливает свою поклажу на плечи и плетется вслед за Ташем вдоль широкой промоины в каменной кромке озера. Вода журчит по желтому граниту, протачивает себе русло в склоне, спадающем к долине.

Они идут до самого заката. Небо еще не потемнело, но все вокруг утратило отчетливость, погрузилось в полумрак. В черном мху, покрывающем плоские берега ручья, галлюциногенно сверкают альпийские цветы. Из каменных трещин тянутся причудливо скрученные кусты можжевельника. Каждый изгиб ручейка открывает новый миниатюрный шедевр ландшафтной архитектуры. Джим поминутно трясет головой: наверху – синий бархат неба, внизу – темный, жесткий мир камней, прорезанный светлой, как небо, лентой. Джим устал, сбил себе все ноги, спотыкается все чаще и чаще, но Таши идет теперь медленно, так что поспеть за ним можно. Кроме того, жаль прерывать эту бесконечно разворачивающуюся демонстрацию красоты и величественности.

В конце концов Таш находит рядом с ручьем плоский песчаный пятачок и объявляет его местом привала. Рюкзаки летят на землю.

Можжевеловые кусты, пять или шесть.

На западе – неоглядная даль.

Гранитный столб, вырастающий из тени.

«Столп общества», – говорит Таши.

На востоке хребет, через который они сегодня перешли;

край его пылает.

Дрожащий оранжевый свет; последние лучи заката.