Полезный совет
Ксенька-Дренька,
потрох сучий,
стервь
и ваучер вонючий!
Ни об чем ваще не думай,
мисс
должна быть круглой дурой![5]
Понапрасну не старайся,
будь собой,
не притворяйся.
И тебе окажут честь.
Ибо дура
ты и есть!
Когда никаких известий
Нескромная по сути,
не мисска, а мучение.
Нахальная до жути,
до у-мо-пом-ра-че-ни-я!!!
Теперь ее положено
ругать. (Так полагается.)
Но что-то мне
не можется.
С чего-то не ругается.
Кончилось мое веселье.
Хватит.
Больше – ни гугу…
Я соскучился по Ксеньке.
Я без Ксеньки
не могу.
После телефонного звонка
Много рифм на слово «мисска»:
миска,
киска,
одалиска,
чуточку авантюристка,
плиска,
низко,
близко,
склизко,
то ириска,
то сосиска…
Как ты там?
Не укачало?
Тихо замер у причала
белый-белый теплоход…
…Здравствуй, Мисска – Новый год!
«Последние стихи»
1994
«За окном заря красно-желтая…»
И. Кобзону
За окном заря красно-желтая.
Не для крика пишу,
а для вышептыванья.
Самому себе.
Себе самому.
Самому себе.
Больше – никому…
Вновь душа стонет,
душа не лжет.
Положу бинты,
где сильнее жжет.
Поперек души
положу бинты.
Хлеба попрошу,
попрошу воды.
Вздрогну.
Посмеюсь над самим собой:
может, боль уйдет,
может, стихнет боль!
А душа дрожит —
обожженная…
Ах, какая жизнь протяженная!
«Хочу я перво-наперво…»
Хочу я перво-наперво
жизнь
перевспомнить набело.
И я ее —
рутинную —
сижу и редактирую.
Припоминаю фактики
красивые, как фантики.
И с хитростью дешевою
детали
затушевываю.
Уничтожаю криминал:
«Не помню… Не был… Знать не знал…»
Хочу беду развеять:
«Исправленному
верить!..»
…А жизнь, которая текла,
была такой,
какой была.
А жизнь, она противится.
Не хочет редактироваться.
Не хочет редактироваться…
Не хочет.
«Я верующим был…»
Я верующим был.
Почти с рожденья
я верил с удивленным наслажденьем
в счастливый свет
домов многооконных…
Весь город был в портретах,
как в иконах.
И крестные ходы —
порайонно —
несли
свои хоругви и знамена…
А я писал, от радости шалея,
о том, как мудро смотрят с Мавзолея
на нас вожди «особого закала»
(Я мало знал.
И это помогало.)
Я усомниться в вере
не пытался.
Стихи прошли.
А стыд за них
остался.
«Колыхался меж дверей…»
Колыхался меж дверей
страх от крика воющего:
«Няня!..
Нянечка, скорей!..
Дайте обезболивающего!..
Дайте!!»
И больной замолк…
Вечером сердешного
провезли тихонько в морг —
странного,
нездешнего…
Делают ученый вид
депутаты спорящие…
А вокруг
страна вопит:
«Дайте обезболивающего!..»
«Дайте обезболивающего!..»
«Дайте…»
Страх
А. Ковалеву
Как живешь ты, великая Родина Страха?
Сколько раз ты на страхе
возрождалась из праха!..
Мы учились бояться еще до рожденья.
Страх державный
выращивался, как растенье.
И крутые овчарки от ветра шалели,
охраняя
Колымские оранжереи…
И лежала Сибирь, как вселенская плаха,
и дрожала земля от всеобщего страха.
Мы о нем даже в собственных мыслях молчали,
и таскали его, будто горб, за плечами.
Был он в наших мечтах и надеждах далеких.
В доме вместо тепла.
Вместо воздуха – в легких!
Он хозяином был.
Он жирел, сатанея…
Страшно то, что без страха
мне
гораздо страшнее.
вернуться
5
Поскольку слово «дура» в ругалках употреблять нельзя, здесь его следует читать, как «ж…» А на рифму наплевать!
