«А я все тебе не пишу, не пишу…»

А я все тебе не пишу, не пишу.
Так уж выходит.
День не пишу.
                   Два не пишу.
                                    И месяц…
Злая кассирша в окне
сортирует мелочь
и никаких уговоров
                          слышать не хочет…
Я уезжаю.
Шоссе белеет.
Закат потушен.
Под Шереметьево ветер кусты качает…
И самолет, зазнавшись,
                               нос задирает к тучам,
будто он в небе
самый большой начальник.
Ему приходится туго.
Он дышит взмыленно.
Перед возможной его бедою
все беды —
               маленькие…
Я тысячу писем тебе написал.
Но только
              мысленно.
Тысячу писем послал тебе
с красивыми марками.
Они, как телята,
                      в ладони твои неумело тычутся.
Они до поры молчат в темноте
                                         почтового ящика.
И вот я пишу еще письмо.
Уже настоящее.
Отдельно ты его не прочтешь —
прибавь к тысяче…
Пусть будет по-твоему.
                              Пусть по-твоему.
                                                    Пусть по-новому.
Хотя над нами опять на части дробится
время, в котором люди
                               научились многому
и разучились
                  писать письма.

Письмо из бухты Н

Пишет тебе
капитан-лейтенант.
Пойми,
что письмо для него
                           не внезапно…
Как там у вас дождинки звенят
по тихим скамейкам Летнего сада?..
Мне надоели
                 щенячьи слова.
Глухие: «А вдруг».
Слепые: «А если».
Хватит!..
Наверное, ты права
даже в своем откровенном отъезде…
Жила.
Замирала, остановясь.
И снова по комнате нервно бродила.
И все повторяла:
                      «Пустынно у вас…»,
«У вас неприютно…»,
«У вас противно…»
Сто раз примеряла платья свои.
И дотерпела только до мая…
Конечно,
север —
           не для семьи.
Я понимаю.
Я все понимаю…
Здесь ночь,
               у которой не сыщешь дна.
Скалы, как сумрачные легенды…
Так и случилось,
                      что стала
                                  «жена»
очень далекой
строчкой анкеты…
Мне передали «письмо от жены».
Пишешь:
            «Служи,
                      не мучайся дурью…»
И – фраза о том, что
                              «мы оба
должны
вместе
        о будущем нашем подумать»…
Вместе!..
Наверно, решится само.
Перегорит.
Пройдет через сито…
Я перечитываю письмо,
где:
    «Перевод получила.
                              Спасибо…»
Издалека приползший листок.
Просто слова.
Деловито и пошло…
Впрочем, спасибо.
Не знаю —
               за что.
Может,
         за то, что работает почта…
Глупо все заново начинать,
но каждая строчка
взрывается болью!..
Сидит за столом
                      капитан-лейтенант
и разговаривает с тобою:
– Мне некогда,
                     попросту говоря!
Слышишь?
Зачем ты понять не хочешь?!
Некогда!
           Некогда!
                      Некогда!!
Зря
и через «некогда!»
                        ты приходишь!
Пришла?
Помоги мне обиду снести.
Тебя считать прошлогодней мелью.
И все!..
А больше
писем не жди.
Это —
         последнее.
Если сумею…
Сумею.
         К этому я готов.
Считай, что кончилось все
нормально…
Есть жены,
               которые —
                              для городов.
Я понимаю.
Я все понимаю…
У нас ревуны в тумане кричат,
и полночь наваливается оголтело…
Но, кроме погон,
                      на моих плечах
служба моя.
Профессия.
Дело.
Его —
         по горло!
(Даже взаймы
выдать могу,
                если примешь присягу.)
Живи…
Привет от нашей зимы
слишком знакомому
Летнему саду.

Стихи о сложности

Подъезды встречают мерцаньем нечетким,
и бухает дверь за спиной деловито…
В подъездах
целуются парни
                     с девчонками.
А я им завидую.
Очень завидую…
Я все это помню до малых подробностей:
дорога еще непонятна,
не начата.
И сразу же —
                  нагромождение сложностей,
в которых земля
для любви предназначена.
Впервые приходится
                           сложно молчать,
все понимать с полуслова.
И на записки
                  не отвечать
загадочно,
долго,
сложно.
Впервые пугают
                     случайные взгляды.
И время
как вкопанное остановилось!
И веришь в великие
                           сложные клятвы…
Неужто из сложности этой
я вырос?!
Я старше.
Я здорово знаю сам:
пустяшней
              всех пустяков
к девичьим сердцам,
дрожащим сердцам
подбирать
              отмычки стихов.
Как все это просто!
До смеха.
До жути.
Далекие клятвы
                     однажды затихли…
Влюбленные мальчики,
не обессудьте!
Наверно,
            и вас
простота настигнет…
Целуются
восемнадцатилетние
самозабвенно
                  и неутомимо.
В восторженном лепете,
собственном лепете
для них
открываются сложности мира!..
А я
    опускаю голову вниз.
Влюбленных я обхожу осторожно.
И очень тихо прошу:
                            – Вернись,
та,
первозданная сложность.