9. А он…

Над заводными игрушками,
                                     над
жаждой
кокосовых пальм
                       и лип.
Над седоком твоим,
Росинант.
Над сединою твоею,
Олимп.
Над телескопами Пулкова,
                                   над
скромным шитьем
                         полевых погон.
Чанами с надписью:
«Лимонад».
Чашкою с запахом:
самогон.
Над озорными базарами,
                                 над
сейфом,
который распотрошен.
Над городами
                   Торжок и Нант,
под именами
                 Иван и Джон.
Над ресторанной певичкою,
над…

10. Одиночество

Я славлю
            одиночество моста,
шальное одиночество
                             печурки.
Я славлю
            одиночество гнезда
вернувшейся из-за морей
пичуги…
(А сам —
             в игре с огнем,
тревожным,
переменчивым, —
живу
      случайным днем,
живу
      мелькнувшим месяцем…
Работает
в боку
привычная
               механика…
А я
бегу,
      бегу.
Бледнею.
Кровью харкаю.
Смолкаю,
             застонав.
Жду
вещего прозрения
то в четырех
                 стенах,
то в пятом
              измерении…
Разъехались друзья.
Звонят,
         когда захочется…
У каждого
своя
проверка
одиночеством…)
Я славлю
            одиночество письма,
когда оно
            уже
почти нежданно…
Я славлю
            одиночество ума
ученого
по имени
             Джордано!..
(А сам,
         припав к столу,
пью горькое
                и сладкое.
Как будто
             по стеклу
скребу
ногтями слабыми.
Не верю
           никому,
считаю дни
до поезда…
И страшно
               одному,
а с кем-то рядом —
боязно…
В постылый дом
                      стучу,
кажусь
чуть-чуть заносчивым.
«Будь проклята, —
                         кричу, —
проверка
одиночеством!..»)
Я славлю
            одиночество луча
в колодце,
под камнями погребенном.
Я славлю
            одиночество врача,
склонившегося
над больным ребенком!..
(Неясная
            цена
любым
делам и почестям,
когда идет она —
проверка
одиночеством!..
Пугать не пробуй.
                        Денег не сули.
Согнись
под неожиданною ношей…)
Я славлю
             одиночество Земли
и верю,
что не быть ей
одинокой!

11. А он…

Над озорными базарами,
                                 над
сейфом,
который распотрошен.
Над городами
                   Торжок и Нант,
под именами
                 Иван и Джон.
Над баскетбольными матчами,
                                         над
танкером,
облюбовавшим порт.
Над шелестеньем оленьих нарт,
мягкими криками:
«Поть!..
Поть!..»
Над арабеском Бессмертновой,
                                         над
фразой,
дымящейся на устах.
Монументальностью колоннад
и недоверьем
погранзастав.
Над устаревшими твистами,
                                     над
верностью
за гробовой доской.
Нервами,
            будто манильский канат.
Темным вином.
Светлой тоской.
Над муравьями,
над лазером,
над…

12. Мертвые смотрят в небо

У развилок
               холодных,
с каждой смертью
старея, —
мертвых
           так и хоронят,
чтобы в небо
                  смотрели.
Посредине планеты
в громе
          туч грозовых
смотрят мертвые
                      в небо,
веря в мудрость
живых…
Бродят реки в потемках.
И оттуда,
со дна,
смотрят парни
в буденовках
крутого сукна.
Те,
   которые приняли
пулеметный горох.
Над зеленою Припятью
оборвали
            галоп.
Задохнулись от гнева,
покачнулись в седле…
Смотрят мертвые
в небо.
Как их много
                  в земле?..
Тех,
     кто пал бездыханно
на июньской заре.
Тех,
     кто умер в Дахау.
Тех,
     кто канул в Днепре…
Бредя ролью трубастой,
будто лука изгиб,
смотрит
Женька Урбанский,
удивясь,
          что погиб…
Ливень
пристани моет,
жирно хлюпает грязь…
В небо
         мертвые
                    смотрят.
Не мигая.
Не злясь…
Ах, как травы душисты!
Как бессовестна
                     смерть!..
Знаю:
жить
после жизни
надо тоже
             уметь.
Равнодушно
                и немо
прорастает былье…
Смотрят мертвые
в небо,
как в бессмертье
свое.