Джил и Лория остановились перед бронированным люком.

Ярко светили световые панели, их белый свет играл расплывчатыми бликами на глянце белого пола.

— Чувствую себя здесь «пятым колесом». — Джил зачем — то поправил ремень с пристегнутой к нему кобурой, скомандовал громко: — Открыть люк!

Люк почти бесшумно, отъехал в сторону, открывая вход в фильтр — шлюз. Спустя пять минут, оба прошли шлюзование, и вышли в ангаре установки.

Джил был здесь несколько раз — большое, ярко освещенное помещение установки «Барьера», не имело лестничных маршей и ярусов обслуживания. В кубическом пространстве ангара, со сторонами сто пятьдесят метров каждая, были установлены панели, в которых угадывался антиграв. Находясь на расстоянии нескольких метров друг от друга, панели образовывали собой огромную сферу, внутри которой висел в воздухе, ни к чему не прикрепленный кристалл — диаметром в рост человека, граненый и ярко — белый, он сверкал своими четкими гранями, разбрасывая во все разноцветные лучи — чистые, однотонные, фиолетовые, красные, желтые, синие… Кристалл был очень красив. Невозможно красив — сказочно. Джил мог подолгу неподвижно стоять в стороне, глядя на игру света на его гранях, на брызги радуги в сердце «Барьера».

По сути кристалл и был тем самым «Барьером», его сердцем, его сутью.

— Каждый раз прихожу и любуюсь им, — произнесла Лория, глядя на установку: — Даже не верится, что я лично присутствовала при его рождении.

— Да, красив. Каким по счету он был?

— Восьмым. У семи изготовленных кристаллов была нарушена внутренняя структура. Но этот — совершенен. Иногда мне кажется, что он слышит и видит меня.

— Лора, это просто большей кусок углерода. Алмаз. Камень.

— Да. Камень, — женщина задумчиво посмотрела в лицо Джила, промолчала и отвернулась.

Слева у стены стоял широкий, с большим, вытянутым экраном, пульт управления, от которого к блок — панелям антиграва тянулись толстые, желтые кабели. Женщина направилась к пульту. Джил остался стоять на месте, разглядывая кристалл.

Было в «Барьере», что — то завораживающее, такое от чего трудно отвести взгляд. Хотелось смотреть на игру света, вглядываться в то, что сверкало, ускользало от взгляда внутри кристалла, словно играло, звало…

— Красиво.

Лория Молли подошла к пульту управления «Барьером», села в кресло оператора — глубокое, темно — коричневое, с высоким, мягким подголовником и коснулась пальцами клавиш.

Джил ожидал какой — то реакции в установке от манипуляций женщины, но все оставалось по — прежнему.

В ангаре было тихо и спокойно.

Пахло озоном, как на Заре перед грозой.

— Лора, а твой маленький аналог Объекта не выкинет какой — нибудь неожиданный фокус?

— Что? А… Нет, нет. — Она, не поворачиваясь в его сторону, изучала показания приборов: — Объект излучает ун — излучение. Мы еще только научились его регистрировать, пробуем… В общем, вся идея с «Барьером», как защитой от воздействия Объекта, проста. Мы создали аналог Объекта, который работает, ну скажем, в определенном диапазоне ун — излучения и вызывает резонанс — разрушает структуру импульсов Объекта. Антиграв увеличивает массу кристалла…

Она замолчала — Джил ей мешал.

— Ну, аналог этот, не совсем аналог. — Джил немного прошел вперед в сторону «Барьера», и остановился в двух шагах от нарисованной красной линии на полу, обозначавшей зону запрета — дальше подходить к установке было опасно.

— Объект имеет «гирю», мы так это назвали, — она покачала головой: — По данным радиотелескопов, у Объекта имеется некое ядро. Скорее всего из тяжелых металлов. В виде гири. Образно говоря… Но это ничего… Да, ничего.

Лория снова замолчала. Ее пальцы лежали на клавишах управления.

Джил разглядывал висевший в воздухе кристалл.

Радужные блики — яркие, разноцветные, блуждали по полу, отражались на его комбинезоне.

Джил потерял счет времени.

Он замер, любовался игрой света в чистейшем, словно хрусталь, кристалле.

— Я бы хотела изучить Объект. С его орбиты. Он уникален. Но такой возможности не будет.

— Не будет.

Джилу снился сон.

Сохраняя свое сознание, он не помнил свое имя и даже не задумывался о нем. Его внимание было приковано к действию, в котором он был словно сторонним наблюдателем, но мог слышать и знать чувства другого, того — другого.

Джил несся в черноте безбрежного пространства, он не испытывал ни холода, ни жажды, все его чувства были устремлены в окружающее и непостижимым образом, он мог видеть так, как не видит никто из людей, чувствовать и слышать мысли того, кто несся в этой черноте — гигантский и сильный.

Он называл себя — Летящий.

И еще — Видящий.

И — Ищущий.

Это были его имена, которые он дал себе, исходя из того, что он считал для себя самым важным.

Рожденный при взрывах могучих звезд, выброшенный взбесившейся гравитацией вон, сквозь клубы раскаленного водорода и пыли, Летящий принял жизнь и мысль.

Он стал жить.

И он стал мыслить.

Сознание пришло к нему сразу — он двигался в пустоте и видел все вокруг.

Он летел через облака пыли и газа — яркие и раскаленные, мимо молодых звезд, еще только обретших свет. Могучие силы гравитации там, где звезды располагались очень близко друг к другу, виделись ему светящимися, голубыми линиями, образующими вокруг сияние.

Он испытал полноту силы, такой, какой уже никогда не было после.

И ядро.

Он узнал о своем ядре сразу, как начал мыслить, понял силу живущую в нем, и то, как можно направлять эту силу — рвущуюся во вне, запертую в нем, направлять к ядру, чтобы менять направление полета.

Он продолжал видеть и мыслить.

Представление о времени появилось в нем, лишь потом, когда область молодых и ярких звезд, где он обрел жизнь, осталась далеко позади, а впереди не было ничего.

Только пустота.

Только ожидание.

Он двигался и выбирал свой путь.

Увидев ближайшую к себе звезду, он направил силу к ядру и выровнял полет — к звезде.

До нее было далеко — он летел, но расстояние сокращалось медленно, лениво, тягуче.

Тогда, в первом своем бодрствовании, у него возникли вопросы.

Кто он?

Зачем?

Есть ли такие, как он?

И где они?

Пространство не было для него мраком. Все вокруг проницал розовый, тонкий свет, и в этом свете, где — то очень далеко от него, светились звезды — голубые, зеленые, желтые, красные, они составляли из себя огромный вихрь, усыпанный россыпью огней, разбавленный туманом газа.

Потом сила стала слабеть.

И это тоже было открытием для него.

Ему предстояло утратить сознание — исчезнуть, пропасть, стать ничем, как до своего появления в пространстве.

И тогда вопросы перестали его волновать.

Появился страх, и он узнал, что есть страх — потопляющее, дикое желание видеть, мыслить и двигаться.

По мере того, как сила, преданная ему в рождении звезд, кончалась, сознание его угасало, пока не угасло совсем, вместе с его немым криком в пространство — отчаянным и одиноким.

Он перестал быть.

Сила и сознание вновь вернулись к нему — приближающаяся звезда, дала ему эту силу.

А вместе с сознанием, он стал слышать.

Слышать других.

Звезда, маленькая и желтая, гораздо меньше тех звезд, что он видел после своего рождения, имела двенадцать спутников — каменных и газовых, и от двух из этих спутников — наполненных жидким газом, теплых и светлых, к нему доносились голоса.

Он узнал, что такое радость — ликование, конец вопросов.

Он не был один.

Но радость быстро прошла, сменившись недоумением — голоса издавали не сами спутники звезды. Они были мертвы и безмолвны. Голоса издавали приспособления живущих на спутниках — маленьких и невидимых существ.

Их было много.

Как россыпи звезд в пространстве.

Продолжая набирать силу звезды, он вскоре готов был говорить с ними сам, когда из этих голосов узнал нечто новое о себе.