Меня несло в мир сеять вечное, светлое, позитивное, дарить любовь всем живым. Особенно милым невинным девушкам. Но пришлось остаться в монастыре и серьезно взяться за тренировки и работу экзорциста. В тот момент мной руководила жажда мести. Ненависть. Пусть Константин не был мне другом, такой бесславной гибели не хотелось прощать ни ему, ни Вильгельму. К тому же начались гонения на Орден Святого Павла, постоянные проверки и подстрекательства. Король рыл под церковь. Упорно и целенаправленно. И умнее было действовать скрытно.

Ненависть к Богомолу давно прошла. Да и не ненависть это была, а скорее возмущение. Он меня всегда раздражал снобизмом и чрезмерной принципиальностью. Демоны много чего говорят, дабы сбить людей с толку. И кажется, наврал мне Вильгельм груженный паровоз гадостей про напарника. Так что Константин остался в моей памяти существом чистым, благородным и немного придурковатым. За год отсутствия его образ побелел, вид приобрел канонический и ангельски невинный.

И я всячески пытался ему подражать.

Гонялся за резидентами ада, требовал сатисфакции, тренировался без сна и перекуров. Жизнь была понятна и ясна: отомстить, вырезать всех нечестивых. Будто Константин завещал мне продолжить его дело.

Это казалось правильным.

Но вот он передо мной. Явился, возродился.

Неожиданно, странно, пугающе.

И это заябись, чуваки!

Реально же, чудо!

Спасибки тебе, дядька наверху! Не совсем ты на меня забил, видимо, раз такой подгон устроил. Теперь мы люди в черном! Бетмен и Робин, Хан Соло и Чубакка! Кто там еще? Путин и Медведев на минималках?

Прийти в себя могу только перекусив. Мне просто необходимо сожрать гамбургер или шаверму. Но к сожалению, в Лондоне есть бешеные демоны и туманная слизь в каждом дворе, а ларьков с узбеками пока не установили.

Прозорливый напарник каким-то образом прочухивает мое состояние и повел в ближайший паб, где мне не нравится. Совсем. Я не пью пиво, не люблю тушенную капусту. Но хозяин слишком находчив, чтобы упустить прибыль.

– Я тут на своей могиле был…

– Формально она уже не твоя, – говорить мешает массивное сооружение из сыра, ветчины и хлеба в ротовой полости. Бутер спаян по моему рецепту и, я вангую, найдет массу поклонников в викторианской эпохе.

Оказалось, в пабе подают отличный кофе. Но Константин, понятное дело, берет чай. И даже без молока. Признается, что теперь не переносит молоко, так же как некоторые алкоголь. И вываливает мне список претензий:

– Там написано «Здесь покоится Богомол».

Ловлю булку, пытающуюся вывалиться изо рта. Уж очень это смешно звучит его губами сказанное. Не могу удержаться от ухмылочки:

– Ты же жив, чего возмущаешься?

– Это дико, Литиция!

– Я была расстроена, – горький кофе поливает внутренности спокойствием. Руки перестают трястись. И теперь я могу относиться к Константину, как к настоящему. Тыкаю, на всякий случай, пальцем в его плечо, проверяя не глюк ли он. Примерно раз в час. Не хватало еще в психушку загреметь.

– Это не повод писать гадости об умерших людях! – рыжая морда Богомола до жути чужая, а слова и интонация – родные, бесячие.

– Это комплимент!

– С каких пор насекомое – комплимент?!

– С тех самых как тебя встретила.

Хмурится, утопая в пучине моего мышления. Но Богомолы действительно теперь ассоциируются у меня с грацией, ответственностью и еще больше с Константином. Ведь самка Богомола голову своему партнеру откусывает. А Константин уже испытал эту БДСМ–находку. Получается Вильгельм – его самка?

Фу–фу–фу какой кошмарный членистоногий бред! Прочь–прочь–прочь порочные мысли.

– И ты жив, кстати, – чокаюсь с восставшим напарником напитком.

– Литиция!

Это ты еще полностью цепочку рассуждений из моей головы не услышал. Но ничего, сейчас все расскажу:

– Знаешь, Костик, что делает самка Богомола при спаривании?..

– Теперь я начальник, – заявляет Константин, вертясь перед зеркалом.

Мы купили ему новый плащ и рясу. Конечно же, красные. Несмотря на то, что все послушники Ордена ходят в чёрном, мой Богомол предпочитает цвет крови.

– С чего бы это? – разглядываю его с интересом. В нем не осталось ни грамма мышц. Тонкий, как тростинка, нежный как дитя. Восемнадцатилетний подросток в плаще не по размеру. Но чем бы дитя ни тешились, лишь бы пальцы никому не отрубало. А то знаю я его. Чуть что, сразу «руки на стол».

– Я старше.

– С учетом прошлой жизни, старше я, – он пытается пригладить беспокойные вихри. Но как ни старается, волосы вытягиваются дыбом в почетном карауле на голове. Ему б волшебную палочку и в Гарри Поттеры. Или полосатую – и в гаишники. В самые честные.

– С учетом моей прошлой жизни, я не только старше, но и опытней, – не удержавшись, щелкаю его по носу.

Веснушки краснеют от подобной дерзости:

– В чем опытней?

– В том самом, – добавляю в ответ многозначительности.

Вспомнилось, как хорошо становилось на душе, когда дразнил напарника. Его не легко смутить или сбить с толку, но я знаю его слабые места.

В подтверждении моего доминирования, он неодобрительно качает головой. И мне приходится пояснить:

– Я о криминальном опыте. Детективы всегда на раз разгадывал. В любой книге, фильме убийцу вычисляю с полуслова.

– Это замечательно. Но главный в связке – сдает отчет в монастырь каждый месяц. – Неожиданно лыбится Преподобный. Рыжая наивная улыбка похожа на солнышко. И к красной рясе совершенно не подходит.

– Какой такой отчет – зачет?

– О проделанной работе, трате средств и финансов.

– Что за бюрократия?

– У вас, как у более опытной женщины, все письма бесспорно получатся лучше, – И похвалил вроде, а на душе мерзенько стало. Старой бабой обозвал, падлюга. И не радует больше его возвращение.

Алиса, запиши этого восставшего в штрафники. Он мне пару литров крови должен и ведро нервных клеток. Они же не восстанавливаются?

– Что за дискриминация! Если женщина, сразу отчеты?

– Я не это имел в виду.

– Ладно, уговорил, ты главный.

– Я и не спорил.

– Вот, как ты умудряешься ни слова против не сказать, а в душу плюнуть?

– И в мыслях не было, дорогая Литиция.

– Слышь, нимб свой не урони!

У нас впереди дело о пропавшей девочке четырех лет и два запроса об одержимых собаках. И я невольно улыбаюсь, предвкушая лицо Богомола, когда он будет псинам кресты на мордах рисовать.

Мы с напарником сидим в засаде уже три дня. Где-то рядом бродит лондонский Джек Потрошитель. Но, сука, конкретно нас почему-то обходит стороной. А мы его ждем, мокнем под густым насморком города, прочесываем свалки зубными щетками, хотя ни разу не детективы. Иногда священникам рассказывают больше, чем людям в форме. А мы ни с кем не можем поделиться тайной исповеди, вот и приходится задницу протирать в вонючих закоулках.

Алиса, а кому я все это втираю?

Просто приперло нас в Шерлока поиграть.

Богомол хочет поймать Джека, так как уверен, что маньяк похищает и убивает маленьких девочек. Я настаиваю, что он охотник до взрослых тел. Читала, помню, знаю кое–чего.

Но преступника нет, жертвы молчат, так как не дышат, а напарника моего не переспоришь.

Он сам выяснил ареал обитания Потрошителя, раздобыл примерное описание убийцы и вряд ли уйдет из засады без добычи.

Ловись, маньяк большой и маленький, одержимый или нет. Только найдись уже, наконец! Три дня сидим. Уже пять алкашей на путь истинный вернули. Одного охотника до дворовых собак исцелили. Боюсь представить, чем дело кончится, если из этого гетто не уберемся.

– Мне Пирожок все рассказал про тебя. Извиниться не хочешь? – мне скучно, холодно и мокро. Лучшее средство повысить градус настроения – потревожить Богомола скользкими темами.

– Извините меня, Литиция. Кто такой Пирожок?