– Послушный какой, стал. Смена тела хорошо мозги промывает, правда?

– Понимаю, как вам было тяжело.

– Мне было просто ахуительно пиздец, как крипово!

– А вы сейчас точно на английском говорили?

– Извини, как вспомню, сразу тянет на художественные отступления. И я на тебя не в обиде.

– Благодарю.

– Пирожок – это позывной Вильгельма. Но больше чтоб ни-ни. О’кей? – и на сердце сразу теплее становится от забегавших глаз и покрасневшего носа напарника. Ну что, готов уже бежать в уют ближайшего паба?

– О’кей, – повторяет он за мной неловко. И выдерживает театральную паузу.

Вижу с какой скоростью пар вьется у его рта. Чую вонь лондонских стоков. Отличное место для посиделок и задушевной беседы мы выбрали. Прям рядом с помойкой.

– Я должен вам, все-таки, сказать… – решается Богомол.

– Только ляпни что-нибудь, – не угрожаю. Но, если что, на данным момент я сильнее. Раскрашу его в лучших традициях экспрессионистов.

– Вам придется выслушать меня. Это важно, – вид его серьезен и взволнован. Пальцы перебирают черные бусины.

Из-за угла выруливает высокий хмырь в цилиндре и с тростью. По описанию – фаворит Константина. Быстро проходит мимо нашей подворотни. Его ботинки хрустят по гравию, оставляя глубокие рытвины от каблуков.

Напарник провожает его взглядом, кивает. Ждем пока мужчина повернет, и крадемся за ним.

– Вот и проехали, – бормочу себе под нос.

Аж сердце в подмышку ускакало. То ли от погони, то ли от разговора. Зачем так пугать? Будто завещание собрался надиктовывать!

Одно слово: «Богомол».

Догоняем подозреваемого через три улицы. Он заходит в неприметную серую дверь. Константин делает знак достать ружье и стучит. Не заперто.

Он исчезает в провале тьмы.

Кидаюсь за ним. Мой напарник слишком самонадеян и, кажется, уверовал в свое бессмертие.

Спотыкаюсь о стул, бьюсь об угол и наступаю еще на что-то.

Постепенно глаза привыкают к темноте, и успеваю разглядеть цилиндр, летящий в мою сторону.

А потом меня обесточивают.

Связал нас Джек добросовестно. Запястья ноют, ладоней не чувствую. Бессознание промелькнуло секундой, но может быть мы валяемся здесь уже несколько дней. Трясу головой, брызгаю кровью во все стороны. Рядом стонет Константин. Он так же, как и я, сидит на полу и спиной подпирает столб, к которому привязан. Нос у него точно сломан и срастется неправильно. Судьба, видимо.

Лондонский маньяк поливает помещение спиртом. Все вокруг завалено шуршащей соломой. Подготовились, сволочи. Потрошитель даже плащ снял. В темноте видны закатанные рукава и подтяжки на брюках. Запах стоит такой, что прямо здесь и сейчас можно мариновать нас для Кунсткамеры. Но чует моя неусидчивость, здесь и сейчас нас собираются сжигать.

И даже не сказать ничего в свою защиту. Рот грязной тряпкой перемотан, воняющей сильнее горючего.

– Молодец, Джек, – говорит детский тонкий голосок.

Девочка появляется в поле зрения будто призрак, выплывающий из черноты. Мелкий ребенок около метра высотой, в сером платье. У нее большие черные глаза. И по кучеряшкам на голове я догадываюсь, что это и есть Дафна Меридит Олден, которую лондонские полисмены ищут уже пару дней.

Одна из трех пропавших детей.

И куда мы влезли?

Дафна брезгливо морщит нос и старательно обходит мусор на полу.

Передает сообщнику спички размером с ладонь и добирается до меня:

– Хочешь, что-нибудь сказать напоследок, сестра?

Может и хочу, но вонь, тряпка, освещение…

Девка лыбится, в свете дрожащего огня ее одежда становится розовой, так же как и прическа, и зубы, и волосы.

Рядом возится Богомол, но ему явно не под силу разорвать веревки.

Пухлые пальчики трогают мое лицо. Хоть бы в глаз не тыкнула, а то знаю я этих мелких неадекватов. Резко бью ее по коленке. Она теряет равновесие и валится на меня. Джек за ее спиной роняет горящую спичку.

Успеваю зацепить кляпом ворот ее платья и выплюнуть, прежде чем получаю в лоб от Потрошителя. Вдыхаю серый дым и выдыхаю первые строки молитвы.

Огонь вспыхивает волной. От синего к красному. И распускается лепестками цветущих маков. Это пугающе красиво и больше похоже на парад мухоморов. Дафна корчиться на полу, громко смеётся. Сообщник подхватывает девчонку на руки и уносит.

Пламя окутывает помещение. Вижу, что платье у девочки на самом деле красное. В дверях Дафна изворачивается, победно улыбается нам с напарником и повелевает нас запереть.

Ноги у меня уже горят. Огонь быстро эмансипировал все до чего смог дотянуться, беснуется вокруг, освещая убогий подвал, в котором нам с напарником суждено закоптиться. Не очень-то приятная могила: просторная, но завалена хламом и отходами животноводства. Подставляю руки пламени, чтобы его острые укусы прожгли веревки, и становится не до любования какашками. Как только освобождаюсь, смачиваю вейл в святой воде, (есть у меня запас в пузырьке на поясе), и обматываю тряпкой голову.

Псалом завершен, а мы все еще горим. Не действует суперсиятельный скилл против банального пламени.

Константин, оказывается, уже освободился и ломится на выход. Ловкий парень.

Он бьет плечом дверь, но она, в соответствии с жанром, не поддается.

Над головой хрустит потолок. Пожарные в Лондоне работают проворно, но деревянные здания горят слишком часто и лихо. Могут не успеть.

Рыжий разбегается еще раз. Тушу рукав, отпихиваю его и дергаю дверь на себя. Толку ломиться, если она в другую сторону открывается.

На улице прокатываюсь по земле, уничтожая искры на одежде. Напарник ловит меня и осматривает. Особенно негодует на подпаленный ежик волос.

– А вы не собираетесь когда-нибудь на покой? – проверив, нет ли поблизости еще одного маньяка с одержимым ребенком, спрашивает Константин.

– Какой? Покой нам только сниться. Количество демонов то у нас не ограничено!

– В старости, может быть?

– Может быть.

Огонь добрался до второго этажа и показывает нам языки из темных окон. Немного обидно, что нас обыграла четырехлетняя малявка, но кто ж знал, что они заодно.

Где-то в горящем здании осталось мое ружье и четки Богомола. А бусики, между прочим, даже от Вильгельма спаслись.

– И что будете делать?

– Куплю дом, соблазню Лукрецию…

Напарник пинает гальку под ногами и перебирает потерянные четки. Пальцы дергаются в воздухе, как у невротика.

– Не злись, брат, тебя рядом поселю.

– Насколько? – подходит он ко мне настолько близко, что избежать его щенячьего взгляда невозможно. Близко–близко, глаза в глаза.

– Не настолько, Константин.

Горло сводит горечью. У меня явное отравление угарным газом.

Выслеживать маньяка в Лондоне, все равно что гонять комаров на болоте. Давишь сотнями, а они только злее становятся. На мрачных улицах этого города демонов больше, чем булыжников на мостовой. Но нужный все никак не попадается.

Сегодня исчез еще один ребенок. На этот раз мальчик. Четвертое дитя. Родители рыдают, констебли разводят руками.

Мы только что сдали все приметы преступников оперативникам. Отчего мой Богомол злится и огрызается. Ему не поверили, рассмеялись в лицо на заявление о том, что маленькая девочка может быть организатором похищений. Даже вероятность ее одержимости никого не убедила.

– Вы говорите о себе в женском роде. Вы… больше не мужчина? – внезапно спрашивает напарник.

– Не могу ответить на этот вопрос, – чешу шишку на затылке. Три дня, а она все не сходит. Поиграли. Может, наигрались уже? Я надеюсь, что все дети живы и, хрен с ними, пусть будут наполовину демонами. Что угодно, только не мертвые.

– Хорошо.

Он что даже настаивать не будет? Какой тактичный нахал. Позволил бы себе хоть каплю любознательности.

– Тяжело не запутаться, когда постоянно сестрой называют. Вот я и запуталась. Запутался. А потом плюнул. Не такое это уж принципиальное дело, правда? – меня тянет на откровения. Если уж признавать собственную ничтожность, то по всем фронтам. – Правда – она ведь в душе.