– Никто вас не заставляет, – пожимает плечами Константин. Мерзко. Пренебрежительно. Ах ты, Богомол недовяленный!

– И все?

Святоша вопросительно хмурится.

– Только выучить книжку, и я свободен? – уточняю тише. Девочки на нас уже засматриваются. Я их понимаю. Тяжело дышать ровно, когда рядом Преподобный кузнечиком скачет.

Упырь кивает.

– Мне говорили, что вы хотите покинуть монастырь. Отработаете со мной три месяца, и сможете вернуться в мир.

Прям квест какой-то! От самого Папы Римского. Давно я в квесты не рубился. Но глаза напротив синие-синие и честные-пречестные. Как Средиземное море на берегах Турции. Хочется нырнуть в него и получить свою порцию своего «все включено». И, кажется, он не врет. Я почти чувствую на языке вкус коньяка и отличной отбивной. Потерпите немного, вкусовые сосочки, скоро я вас порадую!

– Еще вы должны посещать молебны с сестрами и работать наравне со всеми, – Хлопает он ресницами. Ох, ты ж, падла!

А красный плащ выдадут?

– Слишком много условий…

Я как бы уже согласился, но повыёпываться никто не отменял. Игра на публику – часть моего амплуа в составе сборной. Хотя, обычно, у нас Огаров отмораживает. Но когда шута нет, необходимо подтягиваться в резерв.

– Вы шесть раз пытались покончить с собой. Это не Богоугодно.

Согласен. Лучше один раз, но удачный. А то шесть попыток и ни одной нормальной – кому ж такое понравится.

– И не преуспел, прошу заметить. Я, походу, бессмертный Дункан Маклауд.

– Все мы бессмертны. Душой, – добавляет Святоша с непробиваемым лицом. Ему какой компот в уши не заливай, все равно проигнорирует.

– Может, обнимемся?

Как еще отплатить ему за хорошие новости? Увезет меня, заберет, обучит. Что б ты так жил, упырь.

– Зачем?

– Мне грустно. Я видел сестру Жозефину в позе лотоса, – вздох получается печальным.

Удивительно, но он меня и, правда, обнимает. Совсем совести нет.

Зато я успеваю засунуть ему в карман кусок надкусанной колбасы и пачку срамных картинок. Художник из меня такой, что там фиг разберешь кактусы это на подоконнике или пчелы твёркаются. Но не поделиться творчеством не могу. Как же такого человека и не осчастливить!

Алиса, кажется, я окончательно свихнулся.

И кто только мужика в женский монастырь пускает?! Попортит мне девчонок!

Распорядок дня меняется. Дав бой апатии и лени, мне запрещают валяться в кровати сутками напролет.

Кроме псалмов и писаний, заставляют учить древние рукописи и акупунктуру. Приятно узнать, что я во всех этих делах был лучшим. Но именно был. До того, как облажениться. А теперь в силу моей болезни не могу пользоваться всеми своими знаниями. И должен учиться заново.

Надо, так надо. Курсы, тренинги. Проходили, знаем, справимся, если не загнемся.

Я сопли по березам развешивать не собираюсь и присутствие духа не теряю. Сон это, бред или 3D реальность сбрендившего гения, теперь у меня есть цель! Свалить отсюда. Пошариться по городу. Если повезет, поздороваться с Конан Дойлем и утонуть в Темзе.

Достойный конец этого эпического приключения. Можно запечатлеть в книге, комиксе, песне, стихах. Не стесняйтесь.

Бороться за права женщин или демонов, само собой, желания нет. Но если это единственный выход из монашеской тюрьмы, я справлюсь.

И, Алиса, напомни мне накупить побольше того, от чего меня до сих пор штырит. Не знаю, что это, но в следующем сезоне, я хочу быть суперменом. Обязательно с плащом и синими трусами. Трусами, а не панталонами! Раз уж катиться с катушек, так с размахом!

Лукреция поднимает меня около семи утра. К утренней мессе. Вместо увесистого матного слова, я кричу в свои шесть на тринадцать на потолке Гимн России. Надо же хоть, когда-то быть патриотом. Обнимаю мою Лукрецию и иду в церковь, где со всеми дружно делаю вид, что искренне молюсь. Действительно молюсь, чтобы меня, наконец, отпустило. Всем подряд. Даже Ктулху пару раз вспомнил. Надежда же умирает последней. Логика и здравый смысл давно захоронены и помянуты. Да пребудет с ними земля пухом.

Потом завтрак и тренировка по акупунктуре.

Наука акупунктуры основана на методе инстинктивного тыканья. В теории давить на точки в теле человека, изображая из себя доктора, было весело. В пятку нажмешь – побежит пациент, в шею надавишь – закукарекает, пальчик заденешь – нет человека.

Но на практике…

Вы когда-нибудь пытались уколоть курице зад, так чтобы у нее отнялась только правая лапка. Но никак не две?

И это только первый урок. А я уже мечтаю попрактиковаться на ком-то в красном плаще!

– Сестра Литиция!

Оэ-Й! Гадкая курица клюёт меня в руку. Вырывается и с саркастическим клекотом улетает в старушку Аврору, которая и занимается со мной врачеванием.

– А, может, давайте сразу на людях? – В воображении моментально вырисовывается образ Святоши с сотней иголок в голове. Спорим, став ежом, он сохранить каменную морду лица не сможет!?

Курица смотрит на меня с ненавистью. Как можно вообще ей что-то уколоть? У нее же везде перья!

– Сразу же, как справитесь с Клубничкой, – щетинятся иголками пальцы Главной Монашки, – Или я буду демонстрировать точки акупунктуры на вашем теле.

Суровые времена требуют суровых решений.

Извини, Курочка Ряба.

И я с диким криком кидаюсь в бой. Клубничка, чуя скорое ощипывание, укудахтывает под койку. Три какашки подтверждают, что меня считают врагом номер один. И становится понятно, почему мы занимаемся в моей клетушке. Из-под кровати нет путей отступления. Курицу вытягиваю за шею. Она бьет крыльями и изворачивается, как змея.

Быстро вырываю клок перьев из зада и наобум вгоняю иглу, любезно поданную учительницей.

– Будет Клубничка на обед прихожанам, – Аврора сдувает пух с носа.

Кто, черт возьми, дает имена каждой курице? А, Алиса?

На следующий день мне притащат Смородинку. Потом превратят мое тело в новогоднюю елку и снова переключатся на кур. И так – по кругу. Иногда я буду пытаться мстить. Но, как правило, безрезультатно.

Занятия пока проходят в моей комнате. Но мне уже пригрозили показать больницу. А там хозяйничает Аврора.

Лукреция настаивает, что директриса монастыря – лучший лекарь на районе. Но мне кажется, что в ее род затесались мастера Вуду. Чернокожие и злобные. Когда она втыкает в людей иголки, вид у бабушки становится кровожадный и пугающий. Пациенты ее боятся. Я это знаю. Потому что сам её боюсь.

После акупунктуры меня опять волокут на службу. В этот раз на самую главную за день. С веселыми песнями и плясками около алтаря. Тут можно поспать, если никто не спалит.

Далее начинается сплошная трудотерапия. От принудительной уборки, до прополки грядок на заднем дворе монастыря. Они морковку и кабачки рядом с кладбищем выращивают. И удобно, и ходить недалеко и удобряют сразу. Органикой.

Я как увидел, тут же зарёкся овощи есть.

Алиса, напоминаю, стирать должна стильная машина, посуду мыть – посудомойка, убирать – робот пылесос, готовить – повар. Каждый должен заниматься своим делом.

А я мужчина, а не бесплатный чернокожий раб.

Поэтому от трудотерапии я, обычно, утекаю в тренажерный зал. Подышать. Выпустить пар и утолить желание убивать. Зубрю и повторяю псалмы на латинском, нарезая круги по залу. Лукреция переводит мне тексты и объясняет содержание. Веселым это занятие назвать сложно. В сочетании с движениями, запоминать молитвы очень легко. Это напоминает плохой русский рэп. Под стук сердца и мысленный ритм тексты укладываются в мозг плавно и удобно. Будто я всю жизнь их знал.

Далее идет обед и послеобеденный сон. Моя любимая часть советского пансионатного отдыха. Иногда Лукреция остается со мной и долго обнимает. Это в не дни, когда я симулирую упадок настроения и депрессию.

Затем мы опять молимся, и я закрываюсь в келье. Учить, учить, учить. С перерывами на побеситься и выбить в стене пару камней. А Лукреция идет шить одежду, готовить, убираться и, что там еще делают благочестивые монашки.