– Вы свою долю уже потратили, сестра Литиция. Еще две недели назад.

– Костик, не наглей. У нас равноправное сотрудничество!

У меня еще в планах: семь серебряных пуль, крест со встроенным штыком и бомбоубежище. Так что денежки лишними не будут.

Святоша красноречиво оглядывает зал:

– Я с собой его не взял. Да и не место здесь для подобных разговоров. А вам необходимо потренироваться в искусстве рукопашного боя. И стрельбы.

– Аврора доложила? – горестно вздыхаю. Монашкам я о грабителях не рассказывал. И утечка могла быть только со стороны Марисы, которую я заставил поселиться на территории монастыря.

Богомол кивает:

– Это было опасно, сестра Литиция.

– Ты волновался за меня?

– Скорее за мальчика. Он ни в чем не виноват. Пить вам, кстати, строжайше запретили.

Вот тролль пятнадцатого уровня!

Костик запаривается обо всем: о безопасности бегущего мимо ребёнка, о нравственности соседской собаки, о моем внешнем виде, о калорийности своего обеда и о налогах на следующий год. Гипер-ответственный у меня напарник.

Отрезаю кусок отбивной и протягиваю ему:

– Джим его зовут. Ты знаешь, что грибы на вкус похожи на мясо?

Богомол смотрит на меня, как на трактор, решивший участвовать в Формуле 1, и молчит.

– Попробовал бы хоть, правда или нет. Никогда ж не узнаешь, – накалываю грибочек из чужой тарелки на вилку и кисло жую под внимательным взором начальства. – Бессовестно врут! – выдаю правдивый вердикт.

Синие глаза надменно щурятся. Он забыл надеть свою красную шапочку, в которой бессовестно похож на кардинала Ришелье. И его волосы беспокойно торчат во все стороны.

– Я ел раньше мясо. Знаю, как это на вкус. Не стоит стараться, – он режет картошку на мелкие кусочки и запихивает в рот с видом аристократа.

А я пролетарий, снобов на дух не переношу!

– И не жалеешь?

– Глупые вопросы задаете, сестра Литиция.

– Называй меня без сестры.

– Просто Литиция? – уточняет этот мракоборец в юбке.

– Просто, Дмитрий.

– Мне «Литиция» больше нравится.

У меня аж гриб поперек горла застревает и прорости пытается. Через нос.

– Вот и зови себя «Литиция»! Я-то тут причем?!

– Я допускаю, что могло произойти смещение душ, и вы считаете себя кем-то другим. На это время я мог бы называть вас так, как вам хочется. Но это усугубит ваше состояние. Поэтому не буду этого делать.

Из всей мешанины слов выделяю основную мысль: он верит, что я не баба, но надеется, что это временно. Но, понять его можно. Если он лифту в ад на месте Темзы не удивляется, что ему мои закидоны. Только зря чётки перетираешь, Святоша.

– Нет ничего постоянней, чем что-то временное.

– Рано или поздно я излечу вас.

– Рано или поздно я свалю от тебя и оторвусь на полную катушку, Константин, – О, у меня столько планов!

Первое: соблазнить красотку Лукрецию.

Второе: свалить подальше от Лондона и его зомбирующего тумана.

Третье: жить долго и счастливо и сдохнуть от передозировки алко…

– Рад слышать, что вы уже не думаете о самоубийстве!

– Да, теперь я постоянно думаю об убийстве.

Алиса, черкани в графике: подарить венок Преподобному. Надгробный.

Но в целом, да. Мне стало интересно. Все эти демоны и черти. Нездоровая атмосфера Лондона с его туманом из преисподней. Интригует. Я будто оказался в игре, которую хочется пройти до конца. А кто в своей жизни не играл за женских персонажей?! Бесит только, что Черкесов младший теперь не со мной, и писать стоя больше не привилегия.

– Что думаете об одержимой? – решает окончательно испортить мне аппетит собеседник.

– Об Элизабет, – опять приходится его поправлять.

– Как сентиментально. По вашему поведению и не скажешь, что вы такая сочувствующая.

– Можно подумать, ты у нас – бесчувственная сволочь.

– Я стараюсь не привязываться к … одержимым.

Вспомнилось, что так говорят хирурги и психологи, меняя последнее слово на «пациентов». И семьи у мужика нет. И бабы нет. Глубоко вздыхаю и говорю:

– Все просто. Застукала жена мужа с любовником и с катушек поехала. Назло ему ко всем клеится, кроме него. Тоже мне великая загадка.

– Может быть, вы и правы. Но у нас есть серьезная проблема. Пока она меня… В общем, во время борьбы она не дышала. Пульса я совсем не почувствовал.

Вот, как он живет на свете?! Его девушка домогается, а он ей сердцебиение отсчитывает!

Прежде всего, мы решаем ее вымыть. Даём ЦУ Брюнелю, который привлекает для операции всех имеющихся слуг. И к следующему вечеру у нас в распоряжении имеется довольно опрятная молодая женщина со слегка диковатым взглядом. Я бы такую укротил. Железнодорожник тоже.

Мы собираемся в подвальной каморке. Роковая женщина связана по рукам и ногам и разложена на матрасе.

– Элизабет, дочь моя, вы слышите меня? – спрашивает Костик, приседая рядом. При этом он старательно избегает смотреть женщине в лицо, а уши у него горят, как красные флажки на параде.

– Конечно, падре, – отвечает её шипящий голос.

– Если я вас развяжу, вы не будете кидаться на людей?

– Конечно, падре.

– Сдается мне, она врет, – морщусь от количества шипящих в словах, их не имеющих.

Женщина поедает Преподобного глазами, зрачки почти полностью заполняют радужку.

Но Костик уже отшнуровывает красотку от кровати, устраивается рядом на коленях и берет её за руку. Ничему его жизнь не учит.

– Вы помните кто вы?

– Конечно, падре, – опять шипит та в ответ.

Предчувствие сигнализирует, что пора уносить ноги. Свое ружье я оставил в спальне. Оно просто не влезает в каморку. А Преподобный забыл в своей комнате мозги, иначе почему он ведётся на эту симуляцию нормальности?

– Точно говорю, сейчас горло тебе раздерет! – предупреждаю, перемещаясь ближе к двери.

Но Богомол меня проигнорирует, продолжая расспрашивать женщину:

– Как вас зовут?

– Элизабет. Мери Элизабет.

– Вы помните, что произошло?

– Конечно, падре. Меня отравила любовница мужа, и я умерла.

За дверью раздается стук. Я выглядываю в приоткрытую щель. Там Брюнель валяется на каменном полу без сознания.

По каморке порхает задумчивый голос Преподобного:

– Как это возможно?

– Разве есть что-то невозможное в этом мире, падре? – её голос почти нормальный. Лишь на четвертом слове срывается на низкое бархатное «ш–ш–ш–ш».

Константин смотрит на меня и соглашается:

– Все возможно, дочь моя. Расскажите, как это произошло?

Мери Элизабет Брюнель:

Я всегда знала, что он мне изменяет. Но ведь это обычное дело. И жена не может перечить мужу и заставлять его отдавать ей все свое внимание. Я понимала это. И закрывала глаза на всех грязных девок, что у него были.

Но в тот в тот вечер она пришла ко мне в спальню и рассказала, что спит с моим мужем уже больше года. У неё будет от него ребенок. Очень скоро. Я разозлилась и ударила ее. Она работала в доме несколько лет. Я доверяла ей. Это было так неприятно…

Она упала. Как-то неудачно, на спину. И закричала. Кажется, у нее пошла кровь. Не знаю. Я выгнала ее из дома и приказала расчет не давать.

Но потом она пришла ко мне снова. Худая и болезненная. Обвинила в смерти ребенка и пожелала мне скорой кончины. Сказала, что на кухне работает ее подруга, и они добавили в мой ужин смертельную дозу яда.

Услышав это, я почувствовала, что мне становиться плохо. Голова кружилась, руки тряслись. Я умирала. Выбежала из дома и поспешила к набережной. Мне захотелось погибнуть еще быстрее, но только не от яда, не от рук этой… девки!

Всю ночь я провела у воды. Пытаясь решиться и покончить с собой.

Даже перелезла через ограду, но тут появился ОН.

Высокий господин в цилиндре. Он вытащил меня на дорогу и успокоил. Пообещал, что все наладится. Но я почувствовала, что не могу дышать.