Иногда мне хочется взорвать к чертям весь город, раскрошить до основания Букингемский дворец и переехать жить в лес. В русскую деревню. Где березы, васильки, поле ровное, будто ледяное и морозы под сорок. Так, чтобы все дурацкие мысли из башки повымораживало.

Для меня непривычно в чем-то себе отказывать… Хотя постойте. Лукреция, алкоголь, оргия с пятью монашками, поход к проституткам…

Ого, да тут у меня долг стал превыше телесных хотелок!

Как только разберемся с Апокалипсисом, наверстаю упущенное. И на рыбалку схожу.

С Богомолом.

И к проституткам его тоже свожу. Надо развивать человека.

Мысль, что он будет трогать проституток неприятно щекочет мозг. Да не будет! Он же правильный! И мозг опять щекочет. Но уже по-другому. Плохая идея, лучше на футбол пойдем вместе.

Можем же мы с Константином быть просто друзьями! Сидеть через тридцать лет на какой-нибудь веранде, смотреть на закат, разговаривать о бытие мира и пить виски.

Что, говоришь, здравый смысл?

Конечно, не можем?!

Мы же не пьем спиртосодержащее.

Ну, хорошо.

Будем просто сидеть и пялиться вдаль, ну может ещё макарошки из одной кастрюли хомячить. С пивком безалкогольным.

Это же нормально, мечтать на старости лет есть макароны с напарником из одной кастрюли?

Ох, ты ж, святые пятки, чего все так сложно-то?

Вот не мог он в женщину переродиться?! Почему только мне так несказанно повезло?

Смотрю в небо, но ответа не получаю. Сегодня Всевышний необычайно глух к моим возмущениям.

Хоть бы харкнул в мою сторону, что-ли.

Плохие вести приходят откуда не ждали. В меня не только плюнули, но еще и попали.

В дверях собора появляется Аделаида, уставшая, губы у женщины искусаны до крови. Но от этого она только прекраснее. Сущий ангел во плоти. Но у Богомола ресницы длиннее, и кожа кажется мягче... О чем это я?

– Он собирает армию. Антихрист – сын Вильгельма, мой сын, – заявляет вдовствующая королева Великобритании, действующий регент молодой Виктории, и с рыданиями опускается на пол.

– Точно уверена? И паспорт проверила? А рога? Хвост-то у него хоть есть?! – рот мой такой же дебил, как мозг мой. Аделаида рыдает навзрыд.

И чего стебаться, если дело дрянь? Сажусь рядом с девушкой и обнимаю ее:

– Я – глумливое беспардонное животное. Прости, Аделаида.

Но она плачет лишь сильнее.

Ее сыну всего два года, но он уже разговаривает, как представитель миростроительства ООН, отдает приказы и вчера попытался запереть мать. Еще он напрочь игнорирует Викторию и собирается занять ее место.

Ответ лежит на поверхности. Ответ, который принесла нам Аделаида, оплакивающая своего ребенка, у меня в руках.

Она будет защищать его до своей смерти?

Или мы убьем его? Сына женщины, которая страдала столько лет от рук чудовища и чище нас всех вместе взятых?

Нет на улицах больше мертвых, четыре ребёнка убиты служителями церкви. Люди ненавидят нас. И боятся, больше, чем любых демонов.

Тонкие пальцы пробегают по моему плечу. Константин еще ничего не придумал. Но он рядом, как обычно.

– Он пришел за Ней...

Самый сложный бой, как обычно, с самим собой.

Боже! Не премолчи, не безмолвствуй и не оставайся в покое, Боже,

ибо вот, враги Твои шумят, и ненавидящие Тебя подняли голову;

На этот раз мы подготовились. Впрочем, противник тоже. Мы стоим на разных берегах Темзы и разговариваем. Вернее, мы орем в демонов молитвы, и нам явно не хватает микрофона или хотя бы рупора. Кричать в ладошки унизительно, показывать матные жесты запрещено Орденом. Да и не поймет никто. А демоны, закидывают нас гнильем, когда-то бывшим людьми. Гнилье быстро встает на ноги и топает к нам.

Против народа Твоего составили коварный умысел и совещаются против хранимых Тобою;

Сказали: "пойдем и истребим их из народов, чтобы не вспоминалось более имя Израиля".

Беда в том, что на темной стороне куча живого народа. Тех людей, что свято уверовали в безнаказанность капитализма и вседозволенность науки. Там Брюнель, которого мы спасли от жены-нимфоманки, у него в планах железнодорожная сеть по всему Альбиону и дым из каждой дырки. Там чернокожий подросток, борющийся за права негров еще до того, как это стало мейнстримом. Этот сбежал из госпиталя во время затмения и теперь активно агитирует за толерантность. Там две трети промышленников Лондона. Да и то потому, что остальные работают. Для некоторых прибыль важнее организованного Апокалипсиса.

Там столько умных и образованных людей, что я ненароком начинаю сомневаться в своей правоте. Получается, что Антихрист – дитя прогресса, а мы со своим Орденом Святого Павла тащим историю вспять, в гущу и тьму необразованности. Вообще-то – к Богу, но по факту получается не настолько красиво.

Сговорились единодушно, заключили против Тебя союз:

Селения Едомовы и Измаильтяне, Моав и Агаряне,

Гевал и Аммон и Амалик, Филистимляне с жителями Тира.

И Ассур пристал к ним: они стали мышцею для сынов Лотовых.

За церковь сражаются в основном обычные люди, среднестатистические продавцы булок и газет. Сапожники, нищие и проститутки. Кроме Бога им не во что больше верить. Им не нужен двигатель внутреннего сгорания, нано-машины в венах и мессенджеры, им не нужна свобода. Они не настолько Богаты и образованы, чтобы тянуться к свету электрической лампочки. Им нужна надежда. Надежда на прощение, надежда на жизнь после смерти, надежда на чудо, и еще немного на стабильность и уверенность. Скромно и никаких выебонов, вроде “хочу познать цель жизни и всего на свете”. Среднестатистическому смертному истина не нужна, ему нужна надежда.

Сделай им то же, что Мадиаму, что Сисаре, что Иавину у потока Киссона,

Которые истреблены в Аендоре, сделались навозом для земли.

Из зачистки восставших по пригородам Лондона отрядов вернулось меньше, чем рассчитывал епископ Кентерберийский. Многих выкосили толпы живых мертвецов, некоторые просто сбежали. Чувствуется острая нехватка мракоборцев. Наши ряды просеяны, остались лишь самые стойкие и смелые. Или безумные, тут как посмотреть.

Неровные шеренги священников выводят прекрасные рулады песнопений, надеясь, святым словом заткнуть фонтан нападающих. Сражаемся, само собой, в сумерках. С некоторых пор над Лондоном царит постоянный туман, и солнце не видели уже пару недель.

Поступи с ними, с князьями их, как с Оривом и Зивом и со всеми вождями их, как с Зевеем и Салманом,

Которые говорили: "возьмем себе во владение селения Божии".

Мальчик, которого назвали в честь отца, Вильгельм V, машет мне рукой. На нём дурацкая жёлтая кепка с пропеллером. Она светится вызывающе, будто мишень. Всего один выстрел, и восстание мертвецов закончится. Но с кем на самом деле мы воюем? Смотрю на всех этих изобретателей, умных людей и негодую.

Оглянитесь, неужели прогресс важнее банальной доброты и участия? Вас совсем не смущают мертвецы, стоящие рядом?!

Боже мой! Да будут они, как пыль в вихре, как солома перед ветром.

Как огонь сжигает лес, и как пламя опаляет горы,

Рядом со мной Константин стучит четками.

Он против грубой силы, но иногда по-другому не получается. Заряжаю свое новое ружье. Но боюсь его поднять. Мне не хватит решительности, чтобы убить двухлетнего сына Аделаиды. И я не даю себе шанса попробовать. Маленький мальчик в тумане ведет себя, как ребенок, играющий солдатиками. Только вот солдатики – живые люди.