— Таковы слова Дениятоса, лорд Горголеон.

— И я намереваюсь следовать им. Ты привел нас сюда, Сарпедон, в это ужасное место, но не будет нам прощения, если мы предадим собственные традиции. Суд состоится в храме Дорна через три дня. Император дает силу только праведным.

— Я готов, лорд Горголеон. Я подчиняюсь воле Императора.

— Я тоже, Сарпедон. Чем страшнее грех, тем страшнее приговор. Я — лучший воин Ордена. За твои грехи ты встретишься в бою со мной.

— Да будет так. — Голос Сарпедона оставался бесстрастным.

Неужели он отрицает свое предательство? Неужели его вера настолько сильна? Неужели он действительно убедил себя, что, вонзив кинжал в спину своим союзникам, совершает правое и славное дело? Невозможно. Это заблуждение или иллюзия.

— Ты не боишься? Ты знаешь, что я сделал. Ты видел мои свершения, они запечатлены на этих стенах.

Ты слышал рассказы обо мне, когда еще был послушником. Мне СТОИТ только подумать, и ты умрешь. Ты силен, Сарпедон, но не настолько.

— У меня есть вера, лорд Горголеон. А больше ни чего и не нужно.

Магистр замер, уставившись на предателя тяжелым взглядом, но в Сарпедоне не было страха или даже гнева перед неизбежной смертью. Что с ним случилось? Неужели Копье Души так сильно повредило его разум? Говорили, что Сарпедон одержим видениями, а среди его подчиненных уже видны признаки физической скверны.

Оставался только один путь. Библиарий должен умереть, правосудие должно свершиться.

— Три дня, — тихо произнес Горголеон. — Надеюсь, Дорн простит тебя, но я не прощу.

Сарпедон развернулся и ушел, ни разу не взглянув на затейливые фрески, где магистр стоял на поле, усеянном мертвыми телами, или разряжал болтер в орды ксеносов.

Он мог добиться таких высот, подумал магистр. Мог войти в легенды. Если бы он остался таким, каким был, Орден никогда не познал бы позора Отлучения.

Но Испивающие Души не лишатся святости Императора. Пока жив Горголеон, этого не случится. Но прежде чем он начнет исцелять рану бесчестия, Сарпедон должен умереть. Пусть он его брат-десантник, но магистр уже предвкушал, как разрубит отступника на части.

Защитные ритуалы занимали много времени, если воин никуда не торопился. Обычно они проводились на скорую руку в боевых условиях, когда каждая секунда была на вес золота. Но когда впереди солдата ждал крестовый поход или время позволяло не спеша обдумать грядущие испытания, ритуал требовал к себе внимания.

Сарпедон почти закончил. В полумраке тюремного корабля его взгляд застыл на искре света, увязшей в керамите доспехов, там, где он соскреб грязь, глубоко въевшуюся за последние месяцы. Пыль и мелкие частички сажи постоянно набивались в сочленения и между пластинами брони, а с золотом канители было еще больше. Капризный металл постоянно доставлял своему хозяину массу неприятностей и ненужной возни, а каждый шрам от пули нуждался в деликатном ремонте.

Сарпедон глубоко вдохнул аромат благовоний и вставил на место линзу из шлема. Разумеется, на поединок он его не наденет, но ритуал включал в себя подготовку к бою духа доспехов, и каждый кусочек требовал самого пристального внимания. Библиарий чувствовал себя странно ранимым без брони, ибо она была его кожей, без нее тело кровоточило. Легкое дуновение переработанного кислорода потерлось о его спину, и воздух вокруг неожиданно показался десантнику холодным и жестким.

Сарпедон отложил шлем в сторону, довольный, что закончил с ним. Каждая часть доспеха — наголенники и наколенники, набедренные пластины, латные перчатки, ранец — была проверена Лигрисом и надраена самим биб-лиарием. Наконец перед битвой он снова стал чистым.

Дверь кельи с шипением открылась. Сарпедон услышал шлепанье босых ног по металлическому полу и понял, кто к нему пожаловал.

— Отец Изер. Спасибо, что пришел.

— Все для моей паствы, лорд Сарпедон. Сейчас вас, Должно быть, тревожит многое.

Библиарий повернулся к священнику. Без жидкой бороды и слоя грязи на лице тот выглядел гораздо лучше, несмотря на плохие условия.

— Изер, скорее всего сегодня я умру. Это могло случиться много раз. Я не боюсь… но хотел бы кое-что узнать.

— Спрашивайте.

— Я видел странные вещи, Изер. В моих снах. Я видел мир, погрязший в мерзости, и что-то ужасное в самом его сердце звало меня к себе. Мое тело меняется. Я уже давно ничего не ем, а кости… Паллас не может объяснить, что с ними происходит. Я никогда ничего не боялся, Изер, но это совсем другое. Мне нужно знать, что все это означает. Почему меня посещают видения?

Почему я меняюсь?

Священник улыбнулся:

— Лорд Сарпедон, мы все чувствуем одно и то же. Это рука Архитектора Судеб. Император готовит вас. Он показывает вам мир, который надо преодолеть, дабы показать, чего мы стоим. Суд, который состоится сегодня, также послан Им. Архитектор видит несправедливость, нанесенную вам, и обратил ее в проверку, которая сделает Его слугу еще сильнее.

— Я следовал воле Императора много лет, Изер, — ответил Сарпедон, — но никогда не чувствовал ничего подобного.

— Потому что не знали правды, мой лорд. Вы следовали лжи. Но теперь истина открылась вам, и наконец вы действительно исполняете Его волю.

Если это правда… Если на Сарпедона действительно снизошло благословение Императора? Сколько человек удостоилось такой чести за десять тысяч лет, с тех пор как Император взошел на Золотой Трон? Может, никто?

— Но все станет бессмысленным, — продолжал Изер, — если вы умрете. Вы можете одержать победу в этом сражении?

— Горголеон — лучший воин Ордена. Таких не было веками, Изер. Раньше я бы сказал, что у меня нет никаких шансов. Но теперь все изменилось.

— Нет, Сарпедон. Все осталось таким, как и прежде.

Изменились только вы.

Библиарий поднялся на ноги и взял с пола массивный нагрудник с вырезанной на нем крылатой золотой чашей и воротником с застегивающимся защитным капюшоном.

— Спасибо, Изер. Скажи моим братьям, что я сейчас проверю оружие и пойду. Не стоит заставлять их ждать слишком долго. Кстати…

— Лорд Сарпедон?

— Они принесут мне энергетический посох. Благослови его и пожелай мне удачи.

Братья шептались между собой, а магистры и командоры говорили в открытую, что Дорн был наследником Империума.

Император создал двадцать примархов, двадцать суперлюдей, призванных завоевать Галактику во имя Человечества. Но темные силы пристально следили за его работой и с помощью слабости смертных вмешались в нее. Примархи родились с изъянами. Половина оказалась предателями, что показало пламя Ереси Хоруса. Из других получились вампиры, буйные убийцы, варварские душегубы, тираны, жаждущие власти. Все их недостатки через генокод перешли к Орденам, наложив на них некое клеймо бесчестья, о котором никто не говорил, но иногда его вполне хватало для очередной кровопролитной войны.

Все примархи оказались ущербными, за исключением Дорна. Мудрый и справедливый Император перехитрил темные силы, сделав одного из своих сыновей образцом совершенства. Хотя десантники, несущие в себе генетическое семя других примархов, скорее умерли бы, чем признали это, но Дорн был лучше их всех. Он не жаждал власти, только справедливости. Он сражался, не испытывая злобы или дикой ярости, но думая исключительно о чести. Его легион превосходил всех во всем — в мужественной обороне, безжалостной атаке, искусной хитрости. Эти качества по сей день отличали Ордена, сформированные из Имперских Кулаков.

Да, Дорн был лучшим из всех когда-либо живших людей, за исключением Божественного Императора. Следуя его примеру, Испивающие Души знали, что они тоже лучше всех. Безупречный примарх остался сердцем Ордена, его слова и поступки сверкали так ярко, как будто он до сих пор был жив. Самые важные вопросы решались пред оком Дорна, ибо он следил из своих чертогов в загробной жизни, как его сыны следуют примеру справедливости и праведности своего прародителя.

Именно поэтому магистр Ордена и предатель встречались в храме Дорна, в сердце «Славы», чтобы разрешить самый великий кризис, который когда-либо видели Испивающие Души.