На том три сына Трейзиора разошлись в разные стороны, направляясь каждый в свою келью и думая каждый о своем.

Кадетам пересадили по мелахроматическому органу. Суть его назначения состояла в том, чтобы осуществлять контроль за радиацией, которой подвергается их кожа, и, соответственно, защищать ее темным пигментом.

Потом хирурги Апотекария имплантировали каждому из них оолитическую почку и нейроглот. В сочетании со вторичным сердцем почка была способна оперативно производить скоростную дезинтоксикацию организма, в то время как нейроглот усиливал чувство вкуса, что особенно касалось распознавания ядов, и был вполне подходящим партнером для преомнора и омофага. Быстрыми темпами кадеты приближались к трансчеловеческому состоянию Рогала Дорна, хотя им никогда не будет дано сравняться со своим Примархом.

— И после того, как Благословенный Дорн спас искалеченное и обугленное, но живое тело Императора после одержанной им славной победы над предателем Гором, — с пафосом говорил в часовне луноликий капеллан Ло Чанг, — и после того, как наблюдал, направляемый всемогущим духом Императора, лежавшего в реанимационной камере, за восстановлением Золотого Трона; и после того, как Рогал Дорн стал свидетелем преобразования неистребимого божественного кожуха в Великий Психопротезный Трон, наш Примарх прожил еще четыреста тринадцать лет…

На лбу капеллана выступали капли пота, свидетельствуя о религиозном экстазе. Влага, отражая свет множества электросвеч, мерцала, еще больше придавая лицу капеллана сходство с луной. Во всяком случае, так казалось его пастве. Сходство это еще более усиливалось тем, что щеки его имели глубокие следы, подобные лунным кратерам, оставшиеся после одного тяжелого боя, во время которого был расколот его шлем. Более того, эти рытвины были к тому же изборождены отметинами многочисленных дуэлей.

— С того момента включительно деяния Рогала Дорна составляют агиографию, которую мы и собираемся изучать весьма подробно. А начнем мы с роли нашего Примарха в изгнании за пределы Человеческой Империи в запретную зону предателей, Железных Воинов. Зона эта известна под называнием Глаз Ужаса и является территорией, о которой мы предпочитаем говорить шепотом или вообще ничего не говорить…

Вот такая история…

Одна история накладывалась на другую почти так же, как один геологический пласт накладывается на другой, сохраняя включения множества тел. Так что вздымающийся окаменелый лик истории представляется в виде настоящего конгломерата из спрессованных трупов, людей, паралюдей, инопланетян, конгломерата, похожего на корраловый риф, простирающийся в космосе и состоящий из бесчисленного крошева скелетов…

Вскоре пришел черед имплантации мукраноида, назначение которого при надлежащей лекарственной стимуляции состояло в том, чтобы выделять защитный маслянистый пот, способный предохранить кожу воина от испепеляющего жара и леденящего холода.

Затем настал торжественный час священной церемонии в Апотекарии, когда кадетам вшили прогеноидные железы в область шеи и в грудную клетку. С этого момента они стали настоящими хранителями главного сокровища Имперских Кулаков. Их тела наконец приобрели статус священных храмов.

Прошло почти пять лет с тех пор, как они прибыли на базу. Некромунда казалась такой же далекой, как и детство. Как много времени минуло с тех пор, как сержант Хаззи Рорк сказал Лександро, что он возможно вернется домой лет через двадцать, тридцать, если Кулаки того пожелают. Домой? Дом? Что это значит? До тех пор, пока Некромунда не изменится основательно, он будет казаться таким же чужим и странным, как и любой другой незнакомый мир из тех, что им придется посетить.

Крестовый поход не начинали в ожидании волеизъявления Императора. Империя мыслила категориями десятилетий, даже столетий. К этому времени боевые братья чувствовали себя псами, которых удерживают на привязи; для кадетов уже забрезжила надежда, что к нужному моменту они успеют стать скаутами и, если повезет, смогут принять участие в великом походе.

Впереди курсантам предстояла завершающая имплантация. Наконец настал день, когда Лександро снова лег на операционный стол, и тело его было разрезано в самый последний раз. Хирурги Апотекария произвели отслаивание кожи, под которую вставили листы черной ткани.

В течение нескольких часов, пока Лександро чесался и не находил себе места, ткань начала разрастаться в нем. Отвердевая снаружи, ткань изнутри выпускала отростки, пронизывая ими нервную систему.

Еще много месяцев требовалось для того, чтобы подкожный панцирь полностью созрел и вступил в гормонический симбиоз с телом владельца. И, конечно же, ему еще предстояло проверить и закалить в сражении свой дух, только после этого в его панцире будут проделаны отверстия для подключения силовой брони, только после этого возникнет единый сплав человека с вооружением. Срок его пребывания в кадетах приближался к завершению, теперь оставалась последняя стадия инициации, после прохождения которой он поднимется еще на одну ступеньку в исповедывании культа Дорна.

Спустя несколько дней — сразу после пира, на котором подавалось парное, дымящееся еще от свежей крови мясо, — брат Реклюзиарх, хранитель культа, торжественным строем провел бывших кадетов в сумрачный сводчатый зал Ассимулярия, увешанный трофеями. Обтянутые полотнищами знамен и шпалерами стены украшали черепа инопланетян. Их пустым глазницам больше не суждено было увидеть загадочных, таинственных существ, покоривших их. В пустых черепах больше не билась и тень мысли, чуждой человеческому разуму.

Огромный древний экран, покрытый эмалью с иаображением сцен защиты Имперского Дворца от нападения вооруженных Восставших Титанов, был отодвинут в сторону, открыв всеобщему взгляду сам Реклюзий. В зале, где на протяжении вот уже тысячелетия хранились подлинные обломки славного вооружения Примарха, погрузившись в состояние медитации, стояли многие из братьев.

Впервые взору вновь посвященных предстала внутренняя часовня. Облицованная мрамором с темными прожилками, она была посвящена Обожествленному Императору. Извивающиеся нити прожилок в молочной белизне искрящегося известняка походили на исполненные страданий сигналы, посылаемые его душой, которые пронзают мутную завесу светящихся туманностей.

Прямо напротив располагалась внутренняя часовня, посвященная Рогалу Дорну, сложенная из блоков спрессованного зеленовато-желтого янтаря, разделенных полосами лазурита. В ней хранилась самая святая реликвия Кулаков: могучий скелет самого Примарха, оправленный прозрачным янтарем по контуру человеческого тела.

Все вновь посвященные преклонили колени и, не отрывая глаз, смотрели на огромные кости, заключенные в плоть из желтой искусственной окаменелой смолы. По сигналу Реклюзиарха все источники света начали тускнеть и вскоре погасли. Только из центрального отверстия в звездообразном своде потолка бил яркий узкий сноп света. Луч освещал алтарь, вырезанный из монолитного блока жадеита. Там, на золотой парче, лежали нож, метелка и священный сосуд. Стоявший за алтарем Реклюзиарх поднял овальное выпуклое зеркало, оправленное в согнутый дугой позвоночник какого-то инопланетянина. На каждом из позвонков были выгравированы слова священных рун. Произнося нараспев литургию, он направил покрытое серебряной амальгамой стекло так, чтобы отраженный от его поверхности луч падал на скелет, омывая его. Янтарь, окрасившись в мягкие коричневатые тона, заиграл золотистым огнем так, что казалось, искусственная плоть снова вернулась к жизни. Мертвые кости Примарха словно снова оделись в подобие полупрозрачной гниющей плоти. Полностью, за исключением одного момента…

— Маш тапеп! сит позШз зерег т аеегпит, Рптагспе! — пропел Реклюзиарх на священном языке служителей религии, который воспринимался слушателями как смесь священного песнопения с оккультными заклинаниями. — пегпсеге ез огаге, Рптагспе!

Потом он повернулся и перевел сказанное на имперский готик: