Каждый погибший снова возвращался к жизни и вступал в бой — весь Септиам-Сити и половина полка уничтоженных элизианцев, потерянные без вести патрули йорианцев, рабочие с сожженных плантаций солфайра. Да, командование предполагало, что часть населения города по-прежнему будет ждать на стенах, но сейчас Сеншини видел перед собой многие тысячи мертвецов, подобно рыжим муравьям, несущихся потоком на наступающих йорианцев. Буря лазерного огня красными росчерками бушевала между поваленными каменными блоками. Бронетехника йорианцев катилась вверх по склону, стреляя из лазерных орудий, повсюду рвались мины и противотанковые снаряды.
«Палач» вздрогнул и остановился. Сеншини навел ствол на новую мишень, подождал, пока зарядятся катушки, и отправил очередной болт плазмы в септиамцев, столпившихся в укрытии мраморной глыбы. Два отряда йорианцев, которым теперь не приходилось жаться к земле, вскочили и бросились вперед под градом падающих обломков.
«Химеры» двадцатого эскадрона остановились, зарывшись в грязь. Когда верхние люки и задние рампы машин откинулись, наружу стали выскакивать их пассажиры, тут же открывавшие огонь.
— Похоже, тут кто-то ищет славы, — произнес Сеншини. — Видимо, они укомплектовали двадцатый эскадрон штурмовиками.
Впрочем, канонир тут же понял, что новоприбывшие вовсе не были штурмовиками. Они обладали куда большим ростом, чем полагалось обычному человеку, и в те несколько секунд, за которые копоть и разлетающаяся грязь сделали их такими же темно-серыми, как и все остальные, Сеншини успел увидеть, что они облачены в пурпурную броню, а не унылую форму йорианцев.
— Мать твою! — выругался Сеншини. — Космодесантники.
Кайто откинул обзорный люк и рискнул высунуть голову на рассекаемый шрапнелью воздух. Затем он достал из кармана шинели пару армейских очков. Сеншини готов был поклясться, что, несмотря на грохот пальбы, услышал ликующий рев атакующих йорианцев, когда космические десантники устремились в бой. Каждый гвардеец был наслышан об этих могучих сверхлюдях (а некоторые даже заявляли, будто видели их в деле), носивших громоздкие энергетические доспехи, вооруженных лучшим оружием, какое только мог создать Империум, и способных молниеносно поразить самое сердце вражеской армии. В речах проповедников космодесантники представали образцом безупречной чистоты для остального Человечества. Дети упивались историями об их подвигах. Изображения Адептус Астартес смотрели на людей с миллионов витражей и фресок в храмах и базиликах, раскиданных по всему Империуму. А теперь космодесантники были здесь, на Септиам Торусе.
Спустя несколько долгих секунд Кайто спустился обратно в танк:
— Все верно, командование прислало нам несколько космических десантников. Мы видим этих шельмецов в первый и последний раз в своей жизни, так что давайте подойдем поближе и прикроем их. Если этот проход и можно взять, то мы должны оказаться там первыми. Танако, держись как можно ближе. Сеншини, залей вершину стены плазмой, чтобы уродам некуда было драпать. Короче, стреляй как знаешь. Вперед!
Взревев двигателями, «Палач» вошел в тень, отбрасываемую стенами, прокатился мимо обломков упавших колонн и пополз по телам погибших в этом бою, устремляясь к светопреставлению пролома, где космические десантники сплетали для септиамцев ткань нового ада.
Повсюду мчались йорианцы, сопровождающие «Палача» в бурю битвы. Офицеры выкрикивали приказы наступать по пути, проложенному десантниками. Сеншини увидел, как в самой середине пролома собираются трупоподобные септиамцы, приходящие в себя после шока возобновленного натиска нападающих.
Канонир выстрелил из орудия, и среди обломков распустилось облако плазмы. Он увидел, как космодесантники карабкаются по полыхающему склону, перемалывая болтерными очередями кишмя кишащих септиамцев, и понял, что в сражении за Септиам-Сити наступил перелом.
Холод был повсюду. Таддеуш не чувствовал ни рук, ни ног. В какой-то краткий пугающий миг он подумал, что потерял их в результате обморожения или их отсекла шрапнель, разлетавшаяся из погибающего собора. Но затем колкая, «электрическая» боль вспыхнула в нервах его ладоней и ступней, и он понял, что все на месте.
Инквизитор пытался напрячь те мышцы, которые ощущал, ожидая испытать взрыв боли, рассказывающей о сломанных конечностях или разрыве внутренних органов. Но никаких явных повреждений не обнаружилось, зато стало ясно, что он привязан. Скорее всего, он лежал, но не мог ни сесть, ни повернуть головы. Хотя холодное онемение не позволяло говорить с уверенностью, но ему показалось, что ладони его скованы чем-то, что мешает двигаться пальцам.
Чувствовался химический запах. Антисептики, дезинфекционные препараты и какая-то субстанция, от которой пахло ржавым металлом, словно ее изготовили из крови. Безжалостная, немилосердная чистота и стерильность.
Поначалу ему казалось, что вокруг нет никаких звуков, но спустя некоторое время он смог различить мягкий шум: фоновый гул, тихое неравномерное попискивание и постукивание стоящего рядом с его головой аппарата, едва различимое бульканье воды.
Наконец он решился на попытку поднять веки. Кинжал света ворвался в открывшуюся щелочку, и прошло несколько минут, прежде чем инквизитор смог что-либо разглядеть. Должно быть, он довольно долго пролежал без сознания, и глазам теперь непросто было привыкнуть. Какое-то время ему казалось, будто он смотрит прямо на квадрат чистого света, но постепенно Таддеуш стал различать, что перед ним выкрашенный в белый цвет потолок с двумя светящимися полосами.
Стены также были белыми. Пол покрывал отполированный металл, по поверхности которого пробегали желобки, ведущие к главному стоку, куда смывали кровь и лишние жидкости, — уже только по этому Таддеуш мог сказать, что находится в хирургическом зале. Аппарат, поскрипывавший возле его головы, оказался медицинским сервитором, чей биологический мозг таился где-то в глубине хромированного корпуса. Его металлические конечности наносили жизненные показатели инквизитора на длинный рулон бумаги, выползающей из машины. К стене было прикручено несколько цилиндров, от которых отходили тонкие прозрачные трубочки, подающие странной расцветки жидкости в перчатки на ладонях Таддеуша. Эти перчатки представляли собой одно из хитроумных врачебных приспособлений, не позволявших закрываться венам, в которые вводили лекарства. Испытанная им боль стала результатом рутинной проверки, проведенной нейросенсорами, прилепленными на его кожу. Активирование рецепторов боли позволяло узнать, работает ли все еще его нервная система.
Таддеуш прислушался внимательнее. Позади тихого гула ламп и попискивания медицинских аппаратов он услышал отдаленный рокот, напоминающий о раскатах грома, докатившихся от самого горизонта. Двигатели — значит, он на корабле. Что ж, это было логично, учитывая, что, в последний раз открывая глаза, инквизитор находился в космосе.
Раздался тихий перезвон, и на считывающем его показания аппарате зажглись лампы, свидетельствующие о пробуждении пациента. Всего несколькими минутами позже единственная гладкая дверь комнаты скользнула в сторону и внутрь вошел Великий Инквизитор Колго.
Без своего церемониального доспеха Колго казался слабым и постаревшим. Сейчас на нем была только бесформенная темная ряса, какие обычно носят монахи-отшельники, а на шее красными, воспаленными пятнами проступали нейроконтакты, при помощи которых он раньше подключался к доспеху. Любому другому он мог показаться просто еще одним стариком, но Таддеуш видел, что властность вовсе не покинула Колго, — это было некое не поддающееся определению качество, которое заставляло выполнять его приказы даже собратьев-инквизиторов.
Колго приставил к кровати хромированный стул и присел.
— Ты очень самоотвержен, Таддеуш, — произнес он. — Должен признаться, мы не ожидали, что ты зайдешь настолько далеко.
В голосе Великого Инквизитора прозвучало едва заметное смущение.
