— Да, — тихо отозвался Эска. — Как скажешь, Солюс.
Имя «Солюс» выбрал для сервитора старьевщик, чтобы как-то к нему обращаться, отдавая команды. За все это время Эска мог бы уже отдать помощника на перепрограммирование — лоботомизированный бионический раб возражать уж точно не стал бы, — но одна мысль об этом вызывала в нем необъяснимое чувство вины.
Некроном натянул на голову капюшон, укрываясь от пронизывающего ветра. На этой планете даже в ветре чувствовался запах пепла. Иногда прошлое оставляет такие следы, которые не стираются годами.
«Если вообще когда-нибудь стираются», — подумал он.
Он приблизился к первой из гробниц, тянувшихся вдоль очередной аллеи. Памятник, вырезанный из черного камня, изображал еще одного воина-гиганта, лицо которого было скрыто под величественной, но ничего не выражавшей маской шлема. Статуя была установлена на постаменте из черного с белыми прожилками мрамора — камень, добытый на другой планете, привезли сюда, чтобы исполнить последний, самый священный долг. По двадцать таких статуй стояло вдоль каждой аллеи в этом городе мертвых: место поминовения для Адептус Астартес, а для ученых вроде Эски — еще и центр паломничества.
Эска встал на колени перед бронзовой табличкой и приложил лист пергамента поверх выгравированных букв. Хотя фиксировать все имена и надписи было обязанностью Солюса, некроном любил иногда делать собственные записи. Ему казалось, что так его отчеты обретают содержательность. В работе некронома нет ничего сложного, но трудность в том, чтобы выполнить ее хорошо. Память — в ней все дело. В ней — и в правдивости переживаний. Одного списка имен недостаточно.
Стараясь не обращать внимания на боль в коленях, Эска начал тереть куском угля по пергаменту, делая оттиск надписи, что повествовала о подвигах воина. В который раз он поймал себя на том, что, опускаясь на колени, он упорно делает вид, что все еще достаточно молод для этого и может обойтись без стонов и вздохов, что в свое время издавал его отец, точно так же склоняясь у могилы.
А затем он услышал шаги.
Эска поднял голову. Зрение было уже не то, и ему пришлось пристально всматриваться, чтобы разглядеть дальний конец аллеи. Пять фигур, пять оживших статуй, и они идут в его сторону. Идут огромными шагами, и расстояние сокращается за мгновения.
— Здравствуй, — сказал идущий первым, тот, кто был облачен в черное. У его шлема была личина в форме черепа с глазницами, горевшими алым; череп скалился в ухмылке, словно знал все тайны мертвых.
— Я… Я… — Горло Эски сжалось, когда он попытался одновременно сглотнуть и закончить фразу. — Я…
— … мастер поговорить, — сказал другой, чьи плечи украшала перевязь из уродливых черепов каких-то ксеносов. Остальные воины-гиганты отозвались на это смешками, которые донеслись из вокалайзеров их шлемов как потрескивающий рокот.
— Я… — попробовал Эска еще раз. — Мне разрешили здесь находиться. У меня есть пропуск.
Только один из воинов носил черный доспех. Броня остальных была глубокого синего цвета — такого цвета бывают океаны на иных, лучших планетах, оставшихся незапятнанными. Один из них, в алой мантии поверх доспеха, опирался на тяжелый топор.
— Пропуск у него есть, — сказал он.
— Потрясающе, — изрек другой. У него был белый шлем и громоздкая перчатка на руке, оснащенная сканером, который постоянно пощелкивал, и набором инструментов вроде трепанов и медицинских пил. Эска с трудом заставил себя отвести взгляд от этих пыточных орудий и трясущимися руками стал рыться в сумке в поисках пропуска.
— Хватит, — сказал воин в черном. На плече он держал зверского вида боевой молот, изобильно украшенный письменами на готике. — Мои братья лишь подтрунивали над тобой, они не хотели тебя оскорбить. Вот он — сержант Деметриан, а это брат Имрих, брат Тома и апотекарий Вэйн. А кто ты?
— Эска, — ответил он. — Эска из Тереша. Я некроном, лорд, и здесь по поручению моего ордена. Я записываю…
— Мне известно, чем занимаются некрономы, Эска из Тереша.
Все еще дрожащими руками старик протянул воину пропуск. Он так и не поднялся с колен. Он не был уверен, что сможет.
— Вот он, лорд. Мой пропуск. Посмотрите.
— Не нужно показывать мне пропуск, Эска, и я никакой не лорд. Я капеллан, а зовут меня Арго. Обращайся ко мне или по званию, или по имени. Зачем ты здесь?
Старик опять с трудом сглотнул и указал на статую, у ног которой стоял:
— Я записываю истории павших. Их имена. Их подвиги.
— Я спрашивал тебя не об этом. — Капеллан поднял руки к горжету и расстегнул гермозатворы. С тихим шипением вырвался наружу сжатый воздух, и воин снял шлем. Лицо его оказалось… молодым. Эска едва мог в такое поверить. Настоящий гигант, а на вид — лет двадцать-тридцать.
У воина были светло-голубые и на удивление добрые глаза.
— Я спрашивал, — продолжил капеллан, и без потрескивания вокса его низкий голос обрел чистоту, — зачем ты прибыл на Мир Ринна? Имена всех наших павших записаны. Все внесены в списки, и в не одной сотне архивов.
Эска почувствовал, что, кажется, краснеет.
— Я не только выполняю свой долг, но и совершаю паломничество. Мне всегда хотелось побывать здесь, в Некрополе, хотелось увидеть его собственными глазами. Мой орден ищет места, где смерть оставила особенно сильный отголосок, места, где прошлое и его переживания не стерлись. Мы… мы собираем память о мертвых. Символы, их олицетворяющие. Нерассказанные истории. Случаи, которые в итоге забудутся и никогда не попадут в обычные безликие архивы.
Арго присел рядом со старым некрономом. Силовой доспех издавал беспрерывное гудение, от которого у Эски заныли зубы. Черная керамитовая броня отзывалась глухим рыком на каждое движение ее владельца.
— Это кладбище Багровых Кулаков, — тихо сказал капеллан. — Иногда — очень, очень редко — мы и сами совершаем сюда паломничество. Приходим, чтобы помолиться, подумать, вспомнить — а затем вновь отправиться к звездам. Ненависть ведет нас в новые крестовые походы. Сожаление заставляет вернуться домой. Стыд не дает остаться.
Арго помог старику подняться на ноги и поддерживал первые несколько шагов.
— Хочешь добавить кое-что к своим архивам? Что-то кроме сухого и бесстрастного перечня имен? — Воин указал на забытый лист пергамента, так до конца и не заполненный.
— Почту за честь, лорд.
— Арго, — поправил Эску капеллан, еле заметно улыбнувшись.
Один из воинов выступил вперед. И наплечник, и вся левая рука у него были выкрашены в серебряный цвет; на доспехе был изображен символ Священной Инквизиции.
— Я Тома. Воина, с чьего надгробия ты делал оттиск, звали Атрен. Да будет записано в твоем иноземном архиве, что Атрен стрелял из болтера с нещадной меткостью. Ни разу не видел, чтобы он промахнулся.
— Я Имрих, — заговорил следующий, тот, кто носил перевязь из черепов ксеносов. — Однажды Атрен побил меня в кулачном бою. За это я его так и не простил.
Затем вперед вышел воин в белом шлеме:
— Я Вэйн. Именно я извлек геносемя Атрена. Его генетическое наследие живет в другом воине ордена. Пусть это будет записано в твоем архиве, Эска из Тереша.
Последним выступил гигант в алой мантии, вооруженный топором:
— Я Деметриан. Атрен умел смеяться так, что его братья забывали обо всех сомнениях. Запиши, что он — один из тех погибших воинов, кого нам, выжившим, больше всех не хватает.
Эска лихорадочно записывал каждое слово, не обращая внимания на боль в пораженных артритом пальцах. Наконец он посмотрел на Арго:
— А вы, лорд?
Капеллан не ответил. Между ним и старым некрономом промелькнуло что-то — мгновенное понимание, которому слова не нужны. Арго повернулся, снял латную перчатку и вынул гладиус из ножен на бедре. Провел клинком по ладони — кровавая линия окрасила алым металл. Ничего не говоря, воин прижал рассеченную ладонь к груди статуи.
Так же поступили и остальные воины. Все пятеро почтили павшего брата, прикоснувшись к холодному камню обагренными ладонями. Единство, перед которым смерть бессильна. Дружба, для которой даже могила не станет преградой.
