Проехав четыре мили, мы начали испытывать затруднения с управлением. Колеса все глубже врезались в полотно дороги, ощущение такое, будто вы на катке. Ехали со скоростью пешехода. В нескольких сотнях метров впереди показались американский трактор-катерпиллер и группа негров, работавших на дороге около него. Дорога становилась все хуже. На ветровое стекло упали первые тяжелые капли дождя. Когда до катерпиллера осталось менее 100 метров, мы попытались остановить машину, так как на такой скользкой почве нельзя было бы обогнуть огромные стальные гусеницы. Мы тормозили, но машина неудержимо катилась вперед и вбок — как сани на снегу. Наконец мы сумели остановить машину в 20 сантиметрах от рва, полного воды.

Рабочие, находившиеся у катерпиллера, подбежали к нам; они были босы, одеты только в рваные спортивные штаны, с волос текла вода, ничто не защищало их ни от дождя, ни от грязи.

Остальные рабочие продолжали ходить по дороге по колено в воде; жестяными банками вычерпывали они воду из луж и выливали ее в кюветы. Нескончаемый сизифов труд; ведь дождь за несколько минут уничтожил результаты их полудневной работы. Катерпиллер увяз в грязи своими широкими гусеницами; казалось, он так же не способен двигаться, как и любая другая машина, которая попыталась бы здесь проехать.

Положение было безнадежным. Между тем дождь усилился, и завеса его катилась через нас по направлению к лагерю. Мы торопились выбраться из этих мест раньше, чем вода зальет и этот участок дороги. Но колеса беспомощно скользили, и при повороте на узкой дороге машина могла свалиться в кювет. Каким-то чудом нам удалось вывести машину на середину дороги, и мы осторожно поехали задним ходом, выбираясь из самого тяжелого места. Но долго так пятиться мы не могли, потому что начался уже страшный ливень.

Машина остановилась поперек дороги, а при попытках ее развернуть скатывалась в старую колею, которая от этого все более углублялась. Наконец при помощи двух рабочих нам удалось повернуть «татру», используя скользкую почву. Мы развернули машину, как по льду, напирая объединенными силами сбоку на переднюю часть, и передвинули ее по направлению к лагерю.

За этим последовало печальное возвращение.

Дождевые облака остановились как раз перед лагерем. Тяжелые тучи неподвижно висели над дорогой. Самый слабый ветерок понес бы тонны воды вперед. Мы были бессильны. Ничего не оставалось, кроме ожидания. Во время короткой вечерней прогулки по бушу мы впервые увидели следы слонов, вдавленные во влажную почву иногда на глубину более четверти метра. Сломанные деревья показывали путь, которым проходили эти колоссы.

Потом нам попались и следы жираф. Если судить по следам, то в буше было также много львов, газелей, антилоп и обезьян. Но все животные к вечеру уходили на водопой к недалекой реке.

Мы хотели использовать время вынужденного ожидания, но не смогли сосредоточиться для какой-нибудь серьезной работы.

Близ лагеря, как призрак, нависла неподвижная туча. Мы еще никогда не находились в таком положении. И в Судане и в Эфиопии мы имели дело с неменяющимися условиями. Только от машины и от нас зависело, как мы к ним приспособимся. А здесь нам приходилось ждать сложа руки. Ждать…

Ночь мы проводим в машине. Утром выглядываем из нее с опаской. Солнце снова жжет немилосердно, лужи за лагерем исчезают, как вода из сита, появляется надежда, что дорога скоро подсохнет. Мы оседлали экватор; во время вчерашней езды мы снова вернулись в северное полушарие.

Нас сковывает свинцовое равнодушие, давит на затылок, как мешок с песком. И разговаривать-то ни с кем не хочется, а ведь рабочие так дружелюбно к нам относятся, рассказывают разные истории из своей обездоленной жизни, хотят поделиться; когда еще представится такой случай, что белые застрянут у них и будут ждать… Ждать! А чего мы тут, собственно, ждем? Ведь мы так торопились, так мчались, так торговались с картой, со съемочной камерой, со спидометром, 10-го, да 10-го, мы в последний раз оглянулись на Аддис-Абебу, а сегодня 20-е, вернее уже 21-е. И вдруг застрять здесь и ждать — чего, собственно, ждать? Негры, сидя возле колес «татры», руками и палками выколачивают из-под крыльев густую засохшую грязь и спрессовавшуюся глину. Сами они по уши в грязи.

Усталость? Шум в голове? Учащенный пульс? Вялость? Нет, это, должно быть, просто от дурного настроения, из-за разбитых планов, из-за влажной духоты вокруг…

Иржи пошатнулся, видимо оступился и подвернул ногу в щиколотке. Но разве из-за этого его бы так качало?

— Что такое, что с тобой?

— Со мной? Мне холодно, — заикаясь ответил он и упал в судорогах на крылечко деревянного домика.

В глазах темно, а ведь теперь полдень; солнце повисло над этой гигантской оранжереей и сразу иссушило все мысли.

— Обними меня за плечи, я тебя уложу в «татру», отдохнешь там. Мы оба знаем — это малярия, болотная лихорадка. Вексель, выданный комарам на ночном строительстве брода в Эфиопии, представлен сегодня к платежу. Расплачивайся…

Трех толстых одеял не хватает. Кошмар какой-то: 50 градусов в тени, экватор под ногами, а ему мало трех шерстяных одеял, приходится доставать из чемодана свитер. Что же теперь принять, атебрин или хинин?

— Прими атебрина две-три таблетки, сразу легче станет.

Через четверть часа температура поднялась до 40 градусов. Все одеяла долой, и рубашку, и майку. Крыша «татры», раскалена, лоб и виски горят, атебрин не удержался в желудке и пяти минут — все обратно. Рвота желтой водой, наверное так и должно быть.

Еще одна попытка, и еще одна. Все напрасно.

Холодный пот струится по лицу Иржи. Как он сразу похудел! Синие круги под глазами, все тело извивается в судорогах, зубы уже снова стучат от холода, сейчас опять нужны одеяла и свитер.

Новый приступ: озноб, жар, озноб, жар…

А затем наступил перелом.

Хинин удержался в желудке. Все-таки, значит, нет ничего лучше хины, старого, испытанного средства!

У Иржи спокойный взгляд; кажется, глаза слегка улыбаются. И пульс ровней. Рука в руке. Я знаю, ты уже давно не считаешь удары пульса, это просто пожатие дружеской руки.

И какое нам дело до того, что впереди дождь, что нам нельзя двигаться дальше?..

На третий день нашего пребывания в дорожном лагере Айда состояние окружающей местности настолько улучшилось, что можно было подумать о продолжении пути. Накануне в лагерь приехал инженер из дорожного управления в Кисмаю, которому сообщили там на месте и, кроме того, по коротковолновому передатчику из лагеря о нашем намерении проехать затопленным участком. Он внимательно обследовал территорию и разрешил в случае крайней необходимости пробуксировать нас трактором через самый опасный участок пути, как только общее состояние шоссе позволит дальнейшее продвижение.

В прошлом году примерно в этих же местах из-за неожиданных дождей застряла колонна из трех грузовых машин с 26 людьми. Через несколько дней у них истощились запасы питьевой воды и продовольствия. О том, чтобы возобновить запасы, нечего было и думать, так как вся местность на площади в несколько десятков квадратных километров превратилась в болото. В конце-концов пришлось вызвать самолеты, и в течение всего периода дождей застрявшей экспедиции регулярно сбрасывались припасы и питьевая вода с воздуха.