«Ни пуха ни пера! Желаем успеха!»

Все было неправдоподобным, нереальным, как сон, как сказка, — азбука Морзе, световые сигналы из темных глубин, килиманджарская ночь, чешская речь на склонах величайшей горы Африки, веселый разговор негров на языке суахили, лунный свет и над всем этим — хрустальный колокол Кибо.

Мы уже давно сидели за ужином, а Самбонанга все еще смотрел в узкое окно хижины и, нажимая кнопку фонарика, чуть из окна не вывалился.

Для этого энтузиаста альпинизма, сопровождавшего уже не одну экспедицию к снежным вершинам Килиманджаро, это было новым радостным переживанием. Кажется, он радовался не меньше, если не больше нашего, и засыпал нас лавиной слов на своем родном языке, которые нам переводила Рут Лани — самый младший член нашей группы. Мы отвечали Самбонанге с той же сердечностью и с восхищением прислушивались к оживленной речи на суахили. Видно было, с какой любовью и уважением Самбонанга и остальные негры относились к человеку, владеющему их языком и разговаривающему с ними так же открыто и ласково, как с белыми.

Рут Лани родилась среди негров, провела с ними всю жизнь и отлично их понимает.

Если смотреть на обширный массив Килиманджаро с юга, откуда-нибудь из Аруши или из Моши, то он похож на силуэт огромного льва, лежащего головой на восток. Заостренные грани Мавензи при некоторой доле воображения можно принять за густую гриву царя африканского буша.

Собственно, контуры всего мощного массива складываются из четырех ступеней, из которых первая и третья довольно пологи. Нижняя ступень, включающая все подножие массива, представляет собой плодородный край с хорошими пахотными землями и пастбищами. Вторая ступень, круто вздымающаяся над равниной, образует тот характерный венец девственного леса, о котором мы рассказывали. Лес опоясывает все основание массива и в значительной степени определяет климатические условия во всей округе. Он переходит в пояс низкорослой, редеющей лесной поросли с огромным количеством разнообразных цветов. Этот пояс заканчивается в седловине между двумя старыми центрами вулканических извержений, Мавензи и Кибо, которые составляют четвертую, завершающую ступень массива.

Между Мавензи и белоснежной вершиной Кибо тянется седловина длиной в несколько миль. Нужно преодолеть еще несколько сотен метров утомительного подъема, чтобы добраться сюда от «Приюта Питерса». Сразу же за хижиной перед вами открывается удивительно живописный вид на лес тех самых редкостных сенеций, которые поразили нас вчера на дне ущелья. На этот раз они разбежались далеко вокруг по всему склону, по которому протекает горный поток. Десятки, сотни развесистых огромных растений, не имеющих себе равных на свете, достигают в этом поясе Килиманджаро пяти и более метров высоты. Нижняя часть ствола часто раздваивается в форме вилки и заканчивается могучим веером длинных листьев сочного зеленого цвета. Наверху листья продолжают расти, в то время как внизу они быстро засыхают и образуют характерную манжету, цветом и формой напоминающую сухие табачные листья. Этот вид (Senecia Johnstoni) встречается только на Килиманджаро, он гораздо выше других видов сенеций, встречающихся на горе Элгон в Кении, на Рувензори в Уганде или на Нирагонго в Конго.

Хочется подойти к ним поближе, чтобы сфотографировать, но ноги погружаются в пропитанный водой мягкий мох. Рядом с таким растением человек кажется гномом из горной сказки.

После часа подъема с левой стороны появляются могучие полосатые скалы, получившие за свою окраску название Зебровых скал. Мы остановились удивленные, и нагнулись, чтобы захватить горсть снега, оставшегося здесь в местах, куда никогда не проникает солнечный луч. Трудно было этому поверить, ведь термометр на солнце все еще показывал 34 градуса.

Вы перевалите через край гребня, окружающего седловину Килиманджаро, и справа вам преградит путь во всем своем царственном величии гордая громада Мавензи. Победоносно, как символ недосягаемости, устремлены в высь ее пики. Не всякий альпинист отважится на схватку со стройными башнями этого близнеца Кибо. Хотя высота Мавензи всего 5360 метров, эта вершина впервые покорена только в 1912 году. Для ее штурма необходимо полное альпинистское снаряжение с веревками, крючьями, кошками, высокое спортивное искусство, физическая подготовка и огромная выносливость. Разреженный воздух на высоте 5000–6000 метров преграждает доступ к Мавензи всем, кроме самых сильных и смелых.

Как только достигнешь края седловины, тропинка начинает спускаться вниз. Впервые с начала подъема здесь можно на ходу отдохнуть и выровнять дыхание. Здесь уже нигде не видно никакой растительности, кроме сухих лишайников, которые расползаются по земле, разбитой трещинами на правильные многоугольники. Ярко-красный цвет лишайников поражает своей необычностью среди окружающего однообразно желтого колорита.

Налево за мощными каменными глыбами, нагроможденными извержениями, над плоскогорьем вырастает конус Килиманджаро, стены которого как будто под тупым углом вздымаются над льдами. Но при подробном обследовании в бинокль крутизна этих стен нагоняет страх. Далеко впереди между скалами прижались к лавовой стене у подножия Кибо две хижины.

Носильщики все чаще останавливаются на отдых. Они устало опускаются на землю и опираются спинами о полотняные мешки, чтобы немного ослабить мышцы. Киматаре, у которого вчера были судороги, опять корчится от боли и поминутно сплевывает кровь. Однако он отказывается вернуться в «Приют Питерса» и хочет дойти вместе со всеми до предпоследней цели — «Приюта Кибо», — где все носильщики будут ожидать нашего возвращения с последнего этапа восхождения.

Во вторник, в 2 часа 30 минут пополудни, мы добрались до последней хижины — «Приюта Кибо». Тогда мы не подумали о том, что находимся на высоте, равной которой нет в Западной Европе. Мы поднялись выше Маттергорна и Монблана, а над нами все еще высилась громада камня, песка, лавы и льда, которой не видно было конца. Еще 1100 метров до цели.

Вскоре после прибытия в «Приют Кибо» у всех участников экспедиции разболелась голова. Мучила тошнота. Мы лежали на узких нарах друг над другом в маленькой хижине, безразличные ко всему, и тяжело дышали. Сейчас, когда организм отдыхал после размеренной длительной ходьбы, все почувствовали усталость от трехдневного похода и разреженного воздуха. Еще три дня назад мы находились на высоте 1000 метров над уровнем моря, а здесь наш высотомер показал бы около 5000 метров, если бы шкала нашего европейского прибора была приспособлена для измерения высоты африканского великана.

Никому не хотелось ни есть, ни разговаривать, все были в подавленном, апатичном состоянии, что характерно для человеческого организма при резком падении содержания кислорода в воздухе.

Вечером выпал снег.

Мы вышли из хижины, чтобы подбодриться хотя бы видом снега.

— Январь — значит, и у нас дома идет снег, правда? Поверит ли кто-нибудь, что в Африке, на экваторе, идет снег?..

Холод скоро загнал нас обратно в хижину. Только сейчас мы сообразили, что забрались сюда, на высоту 5000 метров, в коротких брюках. Днем, пока грело солнце, было приятно, но сейчас, когда близился вечер, сказалось неизменное чередование воздушных потоков над Килиманджаро: температура воздуха так быстро падала, что мы начали вытаскивать из мешков теплое белье, свитеры, перчатки и плащи. В течение двух часов невидимый огромный воздушный насос не переставая выкачивал морозный воздух с окрестностей ледников Кибо и сталкивал его вниз, навстречу теплому воздуху, скопившемуся над тропическими лесами, которые уже были скрыты сгущающейся тьмой.

При свете керосиновой лампы мы перелистывали страницы журнала альпинистского клуба Танганьики со списками людей, добравшихся до нашего приюта. Их было гораздо меньше, чем гостей в «Приюте Питерса». Почти все записи свидетельствовали о такой же подавленности, которую испытывали теперь и мы. Большинство альпинистов возвращались отсюда, даже не попытавшись закончить восхождение. Остальные записи кратко повествовали о проигранном сражении. Силы истощались за 100–200 метров от цели. Наши мысли летели навстречу вершине Кибо, пронизанные страхом поражения и стихийной решимостью не сдаваться, бороться до конца…