А между тем медь — это кровь нашей жизни. В какие полезные изделия могла бы преобразиться эта чушка, которую черные рабочие только что опрокинули из изложницы, если бы к ней не тянулись преступные руки поджигателей войны! Через короткое время она могла бы пустить в ход фабрики и мастерские, напитать током сети электропередач, дать силу поездам и автомобилям, связать людей через эфир, украшать жилые дома, заставить звучать колокола…
— Не хотите ли подняться на самую высокую фабричную трубу в Африке? — прервал наши размышления проводник, заслонил рукой глаза от солнца и посмотрел вверх. — 150 метров. Это третья по высоте труба в мире, две другие находятся в Японии и Чили. В качестве журналистов вам бы следовало попробовать. Через час вы могли бы уже спуститься…
— С вершины Килиманджаро вам, наверное, открылся лучший вид, не так ли? — ответил за нас профессор Нокс, подавая нашему проводнику руку на прощанье.
Над металлургическим заводом стоял грохот тонн падающей руды и кокса, а по пирамиде террикона одна за другой ползли вверх вагонетки с пустой породой…
Глава XXXIII
БОЛЬШОЙ СЕВЕРНОЙ ДОРОГОЙ
— 720, — бормотал вполголоса сержант негр, дописывая в свою книгу последние цифры номера нашей «татры», — 19720. Гм, а что означает эта буква «П»? — спросил он вдруг и поставил ногу на задний буфер, как будто хотел придать этим больше веса своему вопросу.
— Это значит Прага, столица Чехословакии…
— Чеко… Чеко… такого у меня здесь еще не было. Как это называется? — спрашивал он, растерянно глядя в следующую графу и покусывая при этом кончик карандаша. — Это в Америке?
— Нет, в Европе, очень далеко на севере.
Иржи взял у него из рук карандаш и приписал возле обозначения номера печатными буквами Tchecoslovaquie, чтобы сократить ожидание на таможне. На флагштоке у небольшого домика таможни трепетал трехцветный бельгийский флаг, который мы впервые увидели в Африке несколько недель назад на противоположном конце Конго, когда спидометр еще показывал на четыре тысячи километров меньше. Пограничный шлагбаум был опущен и лежал на двух потрескавшихся стойках. Второй негр равнодушно стоял между ними и время от времени с отсутствующим видом заглядывал в листы анкет, которые мы должны были сдать при выезде из страны в соответствии с указаниями, полученными на другом конце Конго.
Мы вспомнили строгий досмотр, которому нас подвергли в Касинди, когда мы въезжали на территорию Конго, и как инспектор записывал все номера на фотоаппаратах, кинокамерах, биноклях, пишущих машинках и измерительных приборах. Поэтому мы спросили:
— Хотите сверить номера?
— Нет, — махнул рукой сержант и засунул анкеты в ящик, — все в порядке.
— А как с оружием?
— С каким оружием?
На покрытых пылью чехлах двух автоматических пистолетов и охотничьего ружья до сих пор болтались свинцовые пломбы, осудившие наше оружие на многонедельное заключение. Сержант спокойно смотрел, как мы сами срезали ножом все пломбы и спрятали их в ящичек для инструмента в качестве сувенира о великодушии черных таможенных инспекторов, белые коллеги которых на противоположном конце страны уделили столько внимания каллиграфическому выписыванию длинных рядов цифр и прикреплению тяжелых кусочков свинца к каждому чехлу.
— Эй, эй! Там не Родезия! — закричал, побежав за нами, один из пограничников, когда мы проехали под поднятым шлагбаумом по направлению к новой стране. — Ретур, ретур, обратно! — кричал он и показывал в направлении, откуда мы приехали.
— Ведь это Конго, а мы хотим в Родезию..
Мы вышли из машины и только теперь заметили перекресток за шлагбаумом, откуда узкая боковая дорога шла почти параллельно тому шоссе, по которому мы приехали из Элизабетвиля в Чинсенду.
Мы едем в двадцать четвертую страну…
Медный пояс
Если у нас в Чехословакии сказать кому-нибудь «золотое дно», то он автоматически окончит фразу словами: «земли чешской»,[76] и в его представлении возникнут бескрайние поля Полабья. Десятилетний школьник, услышав это распространенное выражение, вероятно, представит себе кучку золотых дукатов, а земледелец откуда-нибудь из района Колина зажмурит глаза и переведет в уме слиток золота в центнеры пшеницы, которые он собрал с гектара.
В Родезии богатство измеряется не золотом, а медью.
Выражение «медный пояс», крылатое «copper belt», звучит как магическое заклинание в стране, названной в честь Сесиля Родса, этого тщедушного, но ни перед чем не останавливавшегося завоевателя, политика и военного деятеля. Если вы скажете кому-нибудь в Родезии «медный пояс», то в его представлении возникнет подымающаяся из-под земли шахтная клеть или он услышит стук пневматического перфоратора. И вместе с «медным поясом» в воображении возникнет «Пестрая антилопа» (Roan antelope) — второй символ этой молодой страны.
«Пестрая антилопа» — так называется крупнейший рудник в Луаншье. Это название напоминает об охотнике из почти современной родезийской мифологии, который, нагнувшись над подстреленной антилопой, поднял чудесный зеленый камень. Так началась погоня за малахитом, содержащим высокий процент меди; охотники забросили ружья и спустились в примитивные шахты.
Характерный признак «медного пояса» — асфальт.
Покрышки нашего автомобиля испытали подлинное удовольствие, когда, не доезжая населенного пункта Нканы, мы проскочили последний ухаб на каменистой дороге и после 10 тысяч километров пути по Южному Сомали, Кении, Танганьике, Уганде, Руанда-Урунди и Конго — за исключением I20 километров перед Лимуру в Кении — снова очутились на гладком, не знающем пыли асфальте. После пяти тысяч километров пыльных, болотистых и пустынных дорог мы в кенийском Накуру вычеркнули из словаря слово асфальт, а теперь он, как мираж, снова появился перед нами после пяти тысяч километров дальнейшего пути, чтобы опять исчезнуть через 60 километров. Надолго ли? Снова на пять тысяч километров?..
«Beware of trains!» «Берегись поезда!» — а под этим — большими буквами:
«Stop, Look, Listen!» «Остановись, осмотрись, прислушайся!»
Водитель машины, шедшей впереди нас, неожиданно затормозил; несколько секунд ничего не происходило, а затем машина беззвучно продолжала свой путь. Пока под колесами нашей машины звенели четыре рельса колеи, с противоположной стороны подъезжал другой автомобиль; его водитель остановился перед рельсами, осмотрелся и прислушался. Точно, как ему предписывала немая надпись на табличке, хотя ни с одной стороны не видно было ни малейшего движения. Прекрасно просматриваемое, отчетливо видное полотно железной дороги уходило в обоих направлениях от шоссе.
Нас восхитила эта невероятная дисциплинированность родезийских водителей, и мы даже несколько позавидовали спокойному, почти театральному движению, которым они поворачивали голову в обе стороны, прежде чем включить первую скорость и прибавить газ…
Кроме железнодорожных переездов в предместьях Нканы, повсюду в центре этого промышленного района Северной Родезии имеются еще «стоп-перекрестки». Везде, где поперечные улицы пересекают основные транспортные магистрали, вы увидите на левой стороне дорожного полотна на асфальте большие белые буквы «СТОП». Эта надпись повторяется на длинных узких дорожных столбах у левого края улицы. Поздно ночью, когда движение почти прекратилось, мы видели автомобилистов, которые на таком перекрестке останавливались, хотя все впереди было прекрасно видно. Только через две-три секунды они продолжали путь. Все как один, без исключения.
— Если иногда случается, что на «стоп-перекрестке» какая-нибудь машина не остановится, то ее водитель, несомненно, иностранец, — сказал нам с усмешкой горный инженер, который вез нас на ночной осмотр металлургического завода. — У нас это вошло в привычку. А кроме того, два фунта стерлингов штрафа тоже на улице не валяются. Дешевле стоит остановиться…
76
«Золотым дном земли чешской» в Чехословакии называют плодородный район в долине реки Лабы. — Прим. ред.