– Девочки, ну что вы мудрите? – вмешалась в дискуссию старая эсерка Марья Васильевна Окушко. – Дочки, бочки, брички... Все очень просто – нужно перелезть через тюремную ограду. Вот и всех дел...

– Ничего себе – всех дел! – воскликнула Мура. – Ограда высокая, а Покотилова не ярмарочный прыгун, чтобы легко через нее перескочить.

– Да разве ограда так уж высока? Тоже мне, высота! Жалкая стеночка. И вы ее считаете серьезной преградой? Вот у меня был случай...

И Марья Васильевна поведала, как пыталась бежать из Литовского замка в Петербурге. Ей с сокамерницей удалось вылезти на крышу здания, откуда они по веревке, сплетенной из простыней, намеревались спуститься вниз, в переулок, за стены тюрьмы. Однако беглянки не учли, что в Петербурге стояло время белых ночей, видно было как днем, и часовой арестанток заметил. Торопясь, несмотря ни на что, спуститься, Марья Васильевна нечаянно сорвалась с простыней и полетела вниз...

– И вы упали? – с ужасом переспросила Езерская.

– Ну и что? – передернула плечами Окушко. – Да, упала, но не так уж и сильно разбилась. А если бы не упала, так, может быть, и спаслась бы. В Питере затеряться – плевое дело.

– Но здесь-то не Питер! – хмыкнула Биценко.

– Вы, мадам Биценко, всегда полны скептицизма.

Окушко скорчила гримасу, удачно передразнив вечно недовольное выражение лица Биценко, и продолжила:

– Да, здесь не Питер, но между прочим, и тут найдутся свои плюсы. Часовые стену тюрьмы практически не охраняют, конвойная команда по ночам дрыхнет, пребывая в уверенности, что ни одна женщина не решится на побег. А стена, повторяю, не высока. Нужно всего лишь перелезть через нее, и вот она – свобода.

– Но как Настя сможет перелезть через стену, которая выше ее собственного роста? – спросила Мура.

– Ерунда, – оживленно заговорила Окушко, радуясь, что ей удалось завладеть всеобщим вниманием, которым ее обычно не баловали. – Почему бы и ей не воспользоваться веревкой из простыни? Закрепить веревку наверху и, упираясь ногами в камни кладки, по веревке подняться на эту чертову стену – раз плюнуть.

– Но как же мне закрепить веревку наверху, если я сама буду внизу? – спросила Ася.

– Девочки, я все-таки поражаюсь, до чего вы все неприспособленные, – вздохнула Окушко. – Ладно еще Покотилова, избалованная кисейная барышня из пансиона, ну а вы-то, революционэрки! Идете в террор, не имея примитивных навыков и житейской сметки. Нам нужен всего-навсего большой гвоздь (не буду напоминать, что уголовницы как раз ремонтируют пристройку к домику начальника тюрьмы и гвоздочки у них найдутся!) Из гвоздя делаем крюк, привязываем его к веревке и все. Снизу кидаем наше устройство на стену, пока гвоздь не зацепится попрочнее – и путь для побега открыт.

– А если оборвется? – спросила Мура.

– Если да кабы, – передразнила ее Окушко. – Ну упадет ваша Покотилова с высоты человеческого роста вниз, это не смертельно. Зато всего пара-тройка шагов по отвесной стене – и свобода!

Через пять дней, когда должен был появиться караван китайских купцов, подготовка к побегу была полностью завершена.

Из новой льняной простыни была сплетена прочная веревка, из самого большого гвоздя сделан надежный крюк. Мура, побывав у Андрея в деревне, передала ему собранные для оплаты услуг китайцев деньги.

В вечер перед побегом Ася должна была укрыться в отдельно стоявшей на задворках тюремного двора кухне, а на ее койку в камере уложат «куклу» из тряпок, укрытую одеялом. До утренней поверки никто не хватится, да и поверку в шесть утра надзиратели скорее всего проведут как обычно формально, кое-как, считая спящих женщин издали. Так что даже в самом худшем случае у Аси должно быть как минимум часов восемь времени, прежде чем тюремное начальство забьет тревогу.

И этим временем нужно распорядиться с толком. Ася ночью дойдет до ближней деревни в трех верстах от тюрьмы, там ее встретит и укроет Андрей, а на рассвете китайские купцы, проходя с караваном через деревню, увезут с собой...

Накануне побега для Аси по всей камере собирали наиболее приличные вещи, чтобы, добравшись до цивилизованных мест, она не походила на беглую арестантку или бродяжку. Женщины наперебой предлагали кто блузку, кто платье, кто новый платок или хорошие ботинки на устойчивых каблуках. В результате Ася оказалась одета не просто прилично, но даже красиво и не без некоторой элегантности. Много вещей брать с собой было невозможно, они мешали бы при побеге, но «вольный» наряд и две смены белья ей уложили в заплечный мешок, чтобы, перебравшись через тюремную ограду, она сразу смогла переодеться.

Мура давала Анастасии последние указания:

– Китайцы провезут тебя по Маньчжурии и в безопасном месте высадят у железной дороги. Доберись до станции Куанченцзы, там найдешь железнодорожного инженера Нахманберга. Это – наш человек, и он будет предупрежден о твоем появлении. Нахманберг раздобудет для тебя настоящие документы и поможет добраться до Харбина, где много русских. Устроишься там служить в какую-нибудь контору или магазин наших соотечественников, заработаешь денег на билет за границу. Можно сесть на судно, уходящее в Америку...

– Нет, Мурочка, за границу я не поеду. Я вернусь в Москву и постараюсь добиться пересмотра моего дела.

– А ты не боишься ходить по одним улицам с людьми, уже однажды отправившими тебя на каторгу? Это очень опасно! Тебя легко могут узнать и пустить по новому этапу задолго до того, как ты успеешь хоть что-нибудь предпринять.

– Я больше ничего не боюсь, Мура. Постараюсь быть осторожной, возвращаться на каторгу мне не хочется. Но я должна во всем разобраться и доказать, что не была виновата в смерти Никиты.

– Ну что ж, рискни. В таком случае я дам тебе адрес одного человека в Москве. Запомни. Нет, не записывай, а просто запомни: Третий Зачатьевский переулок, на Остоженке, возле монастыря. Отсчитаешь пять домов от угла Третьего Зачатьевского и Коробейникова переулков, там в глубине сада стоит особнячок с зеленой крышей и высоким крылечком... Окна его выходят на монастырскую стену. Спросишь Дмитрия Степановича Колычева. Он профессиональный юрист и поможет тебе. Повтори имя!

– Дмитрий Степанович Колычев. А чем этот юрист занимается?

– Год назад был следователем в Московском окружном суде.

– Следователем? Он же сразу сдаст меня в полицию!

– Насколько я его знаю, не сдаст. Ты только расскажи ему все как есть. Он обожает помогать несчастным людям.

Мура усмехнулась. Ася поняла, что она говорит о том человеке в кителе судебного ведомства, который навещал ее в бутырской тюремной больнице. Мура тогда сказала Асе, что это ее «отвергнутая судьба». Асе показалось тогда, что Мура его любит... Позже Веневская в разговоре созналась, что он был тяжело ранен, причем стреляла в него сама Мура. Просто вынуждена была выстрелить, чтобы не помешал скрыться от полиции после совершенного ей политического убийства. Вот такая любовь... Захочет ли он теперь принять подругу женщины, не просто отвергнувшей его, но и пытавшейся убить? А Мура тем временем продолжала:

– Ну, давай обнимемся на дорожку, мадам Монте-Кристо. Пусть Бог тебя хранит, дорогая. К сожалению, я не могу, как аббат Фариа, завещать тебе несметные сокровища. Очень жаль, но чего нет, того нет.

– Мура, ты сделала намного больше, чем аббат Фариа. Скажи, а почему ты мне всегда помогала? Мы ведь такие разные с тобой. Почему ты так добра ко мне?

– Если честно, не знаю, – пожала плечами Веневская. – Но кое-какие мотивы у меня для этого, пожалуй, все же найдутся. Во-первых, ты мне просто симпатична, а во-вторых, наверное, иногда нужно бескорыстно совершать хоть какие-то добрые дела, чтобы они уравновешивали сделанное нами зло.

– Но может быть, тебе нужно еще и перестать делать зло, раз уж ты об этом задумалась?

– Настенька, разве в нашей стране можно прожить, оставаясь в стороне от зла? Но не будем философствовать. Ты рано или поздно сама это поймешь! Я уверена, что ты еще сама придешь к идее политического террора. Ты еще будешь с нами!