Городовой, скрючившись, забился в какую-то щель у Андреевского рынка: Можайский и заметил-то его, только перейдя через проспект. А сам городовой, опознав в согбенной фигуре полицейского офицера своего сиятельного шефа, даже не потрудился выйти обратно на пост, ограничившись тем, что немного выпрямился и козырнул. Можайский, тоже согнувшийся едва не пополам, только махнул в ответ рукой, на мгновение оторвав ее от капюшона.

Не заходя к себе, хотя до квартиры и оставалось всего ничего, Можайский нырнул во двор — тоже уже заметенный, да еще и настолько, что разбитая в самом его центре и огороженная, радовавшая с весны по осень красивым цветением клумба совершенно потеряла свои очертания — и, решительно преодолев последние метры, буквально ввалился в помещение участка.

Здесь его встретил дежурный, поспешивший помочь с шинелью, но, как видно, ничуть не удивившийся столь позднему появлению пристава: офицер поохал на предмет внезапно разыгравшейся непогоды, осведомился насчет чая, немного повеселел, услышав предложение присоединиться — прихватив заодно из конторки что-нибудь и покрепче чая, буде таковое сыщется, — и, нырнув куда-то в сторону от барьера, увлеченно зазвенел стеклом.

Можайский же тем временем прошел к себе в кабинет, включил освещение — электрическое, почти по последнему слову техники, как это ни странно выглядело во «владениях» самого разнузданного из газовых обществ столицы — и, достав из шкафа несколько брошюр в довольно неприглядных обложках, уселся за стол и начал пролистывать первую из них.

— Интересуетесь чем-то конкретным, Юрий Михайлович?

— Да вот, — Можайский, давая вошедшему в кабинет офицеру возможность поставить поднос с дымившимися стаканами, рюмками и бутылкой, отодвинул на край стола стоявшие на всякий случай канделябр со свечками и керосиновую лампу, — пожар на молжаниновской фабрике. Заинтересовали меня кое-какие детали.

Офицер уселся на стул и, наполнив рюмки и отставив их и бутылку, легонько постучал подушечками пальцев по столешнице: получилась приглушенная и от этого еще более тревожная барабанная дробь.

— А знаете, что об этом говорили по свежим следам?

Можайский с интересом посмотрел на открытое и вдруг омрачившееся лицо офицера:

— Нет. И что же?

— Купили комиссию.

— Вы тоже так думаете?

Слова Можайского прозвучали весьма двусмысленно: невозможно было понять, соглашался ли он с тем, о чем думал и сам, или просто интересовался личным мнением своего подчиненного. Но офицер на двусмысленность не обратил никакого внимания и ответил просто:

— Нет.

— Но, тем не менее, дело не кажется вам чистым?

— Оно и есть нечистое, Юрий Михайлович, вот только комиссия тут ни при чем. — Офицер завладел одной из брошюр, быстро ее пролистал и, раскрыв на явно уже давно ему знакомом месте, протянул Можайскому. — Посмотрите.

Можайский прочитал:

«Засим мы полагаем выразить особую благодарность руководству страхового от огня Общества Неопалимая Пальмира и лично управляющему конторой в Санкт-Петербурге почетному гражданину Былинкину Игнатию Игнатьевичу: приняв на себя организацию и расходы в многочисленных и сложных экспертных работах, названное Общество проявило истинную гражданскую солидарность с жителями столицы в постигшем их тяжком бедствии. При щедром, простершемся до тридцати восьми тысяч рублей серебром, участии Общества стало возможным привлечь таких выдающихся и с европейскою славой экспертов, как действительный статский советник профессор Иван Иванович де-Масурет — предполагаемый преемник в будущем году выходящего в отставку заведующего кафедрой физики в _ском Университете действительного статского советника Завалишина Сергея Андреевича…»

— Минутку!

Можайский вылил водку из рюмки в стакан с чаем — по кабинету мгновенно поплыл характерный запах испаряющегося спирта, — сделал глоток, вскочил из-за стола и, подойдя к шкафу с книгами, схватил с полки довольно толстый справочник, оказавшийся еще одним отчетом.

— Где-то я уже слышал нечто подобное! Ну-ка…

Пробежавшись по оглавлению и открыв справочник на нужной странице, он медленно вернулся за стол и прочитал уже из этого издания:

«Ведомость о денежных наградах, полученных чинами петербургской пожарной команды за успешное тушение пожаров. За энергические действия и отличную работу на пожарах в истекшем году доставлены были в награду деньги: 1) Санкт-Петербургским отделением страхового от огня Обществом Неопалимая Пальмира 450 рублей, из каковых с вручением лично двухсот пятидесяти рублей служителю первого разряда Василию Бочарову — двести рублей, и служителю второго разряда Евграфу Саввичу — пятьдесят рублей…»

— Ну, тут дело другое: вознаграждения от страховых обществ чинам пожарной команды…

— Нет, нет: я о другом! — Можайский бросил взгляд на шкаф. — Сколько у нас вообще таких отчетов?

— Десятка полтора, я думаю, наберется.

— Давайте их все.

Офицер вышел из кабинета. Не было его несколько минут, после чего он вернулся с охапкой разного объема книг — «архивных» сводных справочников по части и градоначальству за разные годы. Среди них были и «до Клейгельса» и «при Николае Васильевиче», но не это, в первую очередь, интересовало Можайского. Открывая отчеты один за другим, без всякой хронологической последовательности — как под руку попадались, он, вооружившись карандашом, отчеркивал нужные места и тут же их зачитывал.

В одиннадцати отчетах из шестнадцати упоминалась Неопалимая Пальмира и ее необычно щедрые — на фоне других жертвователей — денежные подарки чинам пожарной команды либо иное участие в преодолениях последствий пожаров.

Диссонанс был впечатляющим. Так, для примера, если за тушение пожаров на Фарфоровом и Стеклянном заводах их управляющим было внесено 50 рублей; за тушение пожара на Сампсониевской бумагопрядильной и ткацкой мануфактуре — 100 рублей; за тушение рыбных лавок на Горсткиной улице — 50 рублей; за тушение бань Воронина — 100 рублей; за тушение завода Вестингаузена — 100 рублей; 68 рублей — за дворец Великой Княгини Александры Иосифовны; 190 рублей — петербургским отделением Общества электрического освещения; наконец, нередким участником сводок — крупнейшим страховым Обществом «Россия» — регулярно вносились суммы в 50 и около того рублей, а самым щедрым за многие годы был взнос торгового дома братьев Шапшал — 250 рублей, то жертвы Неопалимой Пальмиры только начинались с сотен рублей, иной раз составляя тысячи, а в нескольких случаях, как и в случае с молжаниновской фабрикой, даже десятки тысяч рублей. При этом в ряде отчетов название «Неопалимая Пальмира» прямо увязывалось с именем служителя первого разряда Василием Бочаровым, а также с «европейской известности» именами экспертов, почему-то отнюдь не находившимися на слуху у «не европейцев».

— Давайте-ка подсчитаем. — Можайский разложил на столе несколько печатных таблиц, а дежурный офицер приготовился делать выписки. — За десять последних лет «Россия» выплатила только от огня страховок… четыре миллиона триста сорок две тысячи восемьсот сорок один рубль, что составляет к ее текущему капиталу в сорок пять миллионов рублей чуть менее десяти процентов, но при этом сам капитал от общей суммы страхования не превышает двадцати процентов… Записали?

Офицер кивнул.

— «Неопалимая Пальмира» за те же десять лет выплатила возмещений на сумму… так-так… шестьсот одиннадцать тысяч триста семьдесят четыре рубля, что составляет к ее текущему капиталу в двенадцать миллионов рублей пять с небольшим процентов, а эти самые двенадцать миллионов едва покрывают восемь процентов от общей суммы застрахованного.

— Так мало?

— Ну, почему же мало? — Можайский усмехнулся. — Даже с избытком: восемь процентов против пяти. Давайте, однако, добавим в расходы общества ее щедрые пожертвования, не идущие ни в какое сравнение с суммами от той же «России». Что мы имеем? Ага: сто девятнадцать с лишком тысяч. Округлим до ста двадцати: думаю, никто нас за это не осудит. Что получилось?