Я не выдержала и улыбнулась ему. Слегка совсем, но искренне. На улыбку он не ответил, переместил взгляд на губы, сглотнул, а потом притянул меня к себе и обнял. Я уткнулась носом ему в плечо. Хотелось закрыть глаза, а ещё больше хотелось, чтобы этот момент длился и длился. А потом я почувствовала, как он легонько, еле заметно поцеловал меня в макушку…

– Пойдём походим? – прошептал он мне на ухо, когда стихли последние аккорды и танец закончился. Я кивнула.

Мы гуляли по пустым коридорам школы. Говорили совсем мало, односложно и ни о чём – это взаимное чувство неловкости, кажется, стало теперь только острее. Оно жгло и кололо кожу невидимыми иголочками. Наше молчание нарушала лишь приглушённая музыка, доносившаяся из зала. Но зато он держал мои пальцы в руке, не выпускал ни на секунду.

Один раз нам попались на пути девчонки из нашего класса. Они как раз высыпали из уборной, когда мы мимо проходили. Встали как вкопанные, уставившись на нас во все глаза. Даже рты пораскрывали.

Я посмотрела на Володю, но он, похоже, не обратил на них внимания. Он вообще был какой-то непривычный.

Потом мы поднялись на второй этаж. Там, в коридоре, свет не горел, а за окнами уже сгущались сумерки. В полумраке он, наверное, сумел себя пересилить, потому что неожиданно произнёс:

– Ты мне очень сильно нравишься.

– И ты мне, – ответила я просто и почувствовала, как рука его тотчас напряглась.

Потом мы подошли к подоконнику рядом с учительской.

Я смотрела в чернильную синеву за окном, на школьный двор, освещённый фонарями, на очертания тополей и кустов сирени и удивлялась – столько раз я всё это видела, не сосчитать. Такое всё привычное, можно сказать родное. Оттого даже не верилось, что всего этого больше не будет в моей жизни.

Последнее я произнесла вслух. Володя выпустил мои пальцы, протянул руку у меня за спиной, упёрся ладонью в откос окна.

– Забавно, я думал сегодня о том же самом.

Я повернулась к нему, а он в то же мгновение – ко мне, и мы оказались лицом к лицу, совсем близко. Так близко, что я ощутила его дыхание. Ещё секунду мы стояли так, замерев, а потом он чуть наклонился и коснулся моих губ губами. Сначала легко, затем смелее. А когда я ответила на его поцелуй, он шумно выдохнул, порывисто обнял меня и стал целовать с таким жаром, что у меня дух перехватило, внутри всё зашлось, а сердце, ухнув, упало куда-то вниз живота.

Из этого сладкого полуобморока меня выдернули чьи-то голоса поблизости.

Володя тоже их услышал и нехотя прервал поцелуй. Он тяжело дышал и не выпускал меня из объятий, пока снова кто-то не крикнул совсем рядом: «Володя! Шевцов!». Крик доносился со стороны лестницы, и вскоре оттуда показались Архипова, Долгова и Кузичева.

– Ты тут? Мы тебя потеряли.

– Ой, ты не один? – пригляделась, подойдя к нам ближе, Кузичева. Жаль, в темноте я не видела выражения её лица.

Архипова пробормотала:

– Я внизу подожду.

И сразу ушла. Даже жаль её мне стало. Помню же, как страдала сама.

– Володя, мы там все внизу, во дворе собрались, – у Кузичевой тоже голос стал натянутый. – Только вас ждём. Вы пойдёте на залив? Рассвет встречать…

– Ты пойдёшь? – повернулся ко мне Володя.

Я пожала плечами.

– Ну, можно…

***

Мы спустились в вестибюль. Володя выглядел каким-то полупьяным – тёмные волосы встрёпаны, глаза лихорадочно блестят, губы пылают. К нам подошла Раечка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Володя, тебя все потеряли, – говорила она ему, а сама буравила меня взглядом. Но Шевцов и не подумал выпускать мою руку. – Мама твоя уже ушла домой. А где ты был?

– Мы, Раиса Ивановна, просто гуляли. Прощались с родной школой.

– Ой, – улыбнулась она, умилившись. – Но вы ведь всегда сможете заходить к нам в гости. Уж тебе, Володя, мы всегда будем рады.

Тут нас окликнули:

– Идёмте! Заждались уже.

На улице было свежо, даже прохладно, и Володя, сняв с себя пиджак, накинул мне на плечи. Сначала мы шли всей гурьбой. У Борьки Шустова откуда-то появилась в руках гитара. Он так и шёл, перебирая струны. Когда отошли от школы на приличное расстояние, Валовой извлёк из внутреннего кармана бутылку и хлебнул прямо из горлышка.

– Что это у тебя? – спросил кто-то. Кажется, Кузичева.

– Агдам. Хочешь погреться?

– Откуда?

– Припас…

Дальше их голоса становились всё тише и тише, пока не смолкли совсем. Мы с Володей как-то незаметно отстали от наших и теперь просто шли вдвоём по пустынной улице.

– Как тебе выпускной? – спросил он.

– Нормально, – ответила я. Но не говорить же ему, что я от счастья петь готова. – А как тебе?

– Честно? Это был самый счастливый день в моей жизни.

Сердце радостно затрепетало, я чуть было не выпалила ему ответное признание, да вовремя сдержалась. К тому же в его словах как будто что-то царапнуло. Был… Вот оно, догадалась я. Это «был» прозвучало как-то обречённо. Оно словно ставило точку. А ведь и правда всё закончилось…

– А… – начал Володя и замолк на полуслове, помолчал и всё-таки спросил то, что его, видно, терзало: – А ты и тот парень… вы вместе?

– Какой? – не сразу переключилась я. – А-а, Славка. Нет, мы расстались, ещё до Нового года. Слушай, я давно хотела сказать, ты прости меня, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть… Сгоряча тебе наговорила плохих слов, но на самом деле я так не думала и не думаю. Я даже потом извиниться хотела, но ты стал встречаться с Архиповой, ну и вот…

– Я?! Встречаться? – в голосе его звучало неподдельное удивление. – Да мы просто друзья.

– Ты ей нравился, – заметила я.

– Да, наверное.

– И всё равно просто друзья? – не унималась я, потому что столько месяцев я из-за этого страдала. Столько ночей лила в подушку слёзы.

– И всё равно – просто друзья, – подтвердил он и вдруг обнял меня за плечи, придвинул к себе поближе.

Я зарделась, закусила губу, пытаясь сдержать улыбку. Однако был ещё один вопрос, который не давал мне покоя.

– Володя, а ты куда-нибудь поступаешь?

– Угу. В универ, в Новосибе.

– Значит, скоро уезжаешь? Когда? – спросила я, затаив дыхание.

Он пожал плечами.

– От отца зависит, он всё в отпуск никак не может уйти. Но, наверное, недели через две. Там уже с середины июля вступительные экзамены начинаются.

Настроение как-то вдруг резко упало. Две недели, всего две недели…

Володя, наверное, почувствовал, что я расстроилась. Некоторое время он напряжённо молчал, а потом сказал:

– Я что-нибудь придумаю.

Я понимала, что он всего лишь пытается утешить меня. Что тут можно придумать? Он уедет в большой город и наверняка вскоре забудет меня.

– Буду приезжать на каникулах, – добавил он, но у меня от его слов только в груди защемило.

***

Мы бродили по ночному городу до самого рассвета. Болтали о том о сём, вспоминали, перебирали всякие случаи, смеялись, даже предъявляли друг другу претензии. О скором расставании больше не заговаривали, не хотелось о грустном.

– Ты велел на меня карикатуры нарисовать! – припомнила я, притворно гневаясь.

– Ничего подобного! Хотя зря ты порвала газету, очень похоже получилось, – смеясь, ответил он.

– Ах ты! – Я остановилась и в шутку стукнула его по плечу. Но он тут же перехватил мой кулак, потянул на себя и в следующее мгновение я оказалась в кольце его рук.

Когда тишину сонных улиц нарушило дребезжание первых трамваев, Володя пошёл провожать меня домой. Честно говоря, я стеснялась своего старого дома и затрапезного подъезда, ведь наверняка он невольно сравнит со своими хоромами.

Но если так оно и было, вида он не подавал, да и смотрел только на меня, по сторонам не озирался, наши облупленные стены не разглядывал.

Мы остановились на лестничной площадке между первым и вторым этажами и ещё долго не могли расстаться. Он обнимал меня, а мне хотелось плакать. Он что-то горячо шептал мне в губы, а я и слова не могла произнести – в горле встал ком. Мне казалось, что я его больше никогда не увижу. И это предчувствие давило в груди камнем. Только когда он вновь приник к моим губам поцелуем, понемногу стало отпускать.