Целовались мы, пока меня не окликнула мама. Я отпрянула от Володи, закусив губу от смущения.

– Здравствуйте, – выдохнул он, забавно краснея.

– Доброе утро, Володя. Таня, прощайтесь скорее и давай уже домой, мне на работу пора, – сказала мама и зашла домой, оставив нас наедине.

– Давай увидимся вечером? – спросил Володя.

– Давай, – выпалила я радостно. Потом вспомнила и досадливо протянула: – Ой, нет, сегодня я не смогу и завтра тоже. Маме обещала. Мы сегодня, как только мама с работы придёт, к бабушке в деревню поедем, с огородом помогать…

– А послезавтра?

– Послезавтра давай!

– Договорились, – улыбнулся он. – Я приду к тебе… в шесть?

– Хорошо. Договорились…

***

Я спала от силы два часа – потом Катька меня растолкала: играй со мной. Потом урывками подремала ещё пару часов, пока тряслись в электричке. И в огороде от меня, вялой, сонной и мечтательной, пользы было как от козла молока.

Зато весь следующий день я полола как ударница полей. Ладони до крови тяпкой смозолила.

Мама решила остаться с Катькой у бабушки ещё на один день, но я взмолилась: хочу в город!

Кажется, мама догадалась, что меня туда так тянет. Поцокола языком, попросила быть благоразумной и отпустила. Ура!

Дома я первым делом нагрела воду, вымыла волосы. Дом тоже вычистила до блеска – вдруг он поднимется в квартиру. Потом занялась собой: подкрасилась, надела сарафан и села ждать…

Как же это тягостно – ждать. Когда не можешь найти себе места, когда сердце так и норовит выпрыгнуть из груди, когда время ползёт, как назло, еле-еле.

До семи я не отлипала от окна. Потом вообще спустилась во двор и еще целый час, наверное, гипнотизировала дорогу. Мне просто не верилось, что он может не прийти.

Но он не пришёл…

Ночью я опять терзалась без сна, плакала, гадала, почему… ведь сам же предложил. Передумал? Или, может, родители ему запретили? Ведь наверняка его мама видела, как мы на выпускном танцевали, как потом ушли вдвоём. А он ещё и всю ночь гулял. Но даже если и так, разве нельзя прийти и сказать прямо: не могу, нельзя, не хочу… Да что угодно, только бы не эта пугающая неизвестность! Не цепями же его заковали.

Весь следующий день до самого вечера я всё так же маялась, нервничала, злилась и всё равно ждала. И опять напрасно.

Потом вернулись мама с Катькой, пришлось кое-как взять себя в руки. Что-то делать, ходить, отвечать на вопросы…

Но мама меня всё равно раскусила и вечером, когда Катька уже уснула, спросила:

– Что, свидание плохо прошло? Ходишь, как в воду опущенная.

– Не было никакого свидания, и вообще я не хочу об этом говорить, – буркнула я. – Спать хочу.

Спать! Хорошо, если под утро удастся уснуть, горестно думала я. Но, как ни странно, удалось почти сразу. Правда снился какой-то бред: то Кувалда жгла на заднем дворе какие-то тряпки, то Раечка вальсировала с Володей, который почему-то меня не замечал.

Проснулась совсем больная. Сердце изболелось от тягостного ожидания. Голова пухла от всяких мыслей нехороших. Я дошла до того, что решила сама ему позвонить. В конце концов, разве можно так с людьми? Молчком пропал, а я с ума тут сходи…

Упрёков никаких высказывать не буду, решила, скажу, что беспокоилась, вдруг тогда до дома не добрался, мало ли. Спрошу сухо, и если с ним всё в порядке, даже не буду интересоваться, почему не пришёл. Попрощаюсь холодно и повешу трубку.

А если не всё в порядке? Стоило только подумать – сразу накатила тошнота. Нет-нет, сказала я себе, если бы что-то с Володей случилось плохое, эта весть уже разнеслась бы по городу. Он ведь не просто парень, он – сын главы. И вообще, плохие новости у нас разлетаются моментально.

Какие доводы я ни приводила, всё равно в считанные минуты успела накрутить себя чуть не до истерики. Корила себя, что же я раньше не позвонила. Вчера хотя бы…

Маму ждать не стала, решила, что посажу Катьку в песочницу и быстренько сбегаю до будки сама. Уже наковыряла целую горсть двушек на всякий случай, но тут вернулась с работы мама.

– Куда-то собралась? А тут тебе письмо, – она протянула тетрадный листок, сложенный вдвое. – В почтовом ящике лежало…

Я судорожно схватила листок, развернула… Ровные строчки, аккуратные чернильные буквы, одна к одной. Ещё не читая, сразу узнала по почерку – это он. А я, глупая, паниковала, всякую ерунду сочиняла, а до самого простого не додумалась. Ведь всего-то и нужно было – заглянуть в почтовый ящик.

Двенадцать строк, в которых он рассказывал, почему не пришёл и не придёт. А с обратной стороны листка коротенькая корявая приписка, почему-то карандашом. И всего три слова…

лава 35. Володя

Помните, у Островского – отчего люди не летают? Мне казалось, я летал. Во всяком случае, когда возвращался от Тани, и потом, дома, когда, задвинув портьеры, рухнул в постель и на полдня забылся сном, и позже, когда проснулся и вспомнил всё, что случилось накануне. Глупая улыбка никак не сходила с лица.

– Володя, где ты был всю ночь? – с ужасом спрашивала мать.

– С девочкой гулял.

– С девочкой? – насторожилась мама. – Просто гулял?

– Просто гулял, – благодушно отвечал я.

– Что за девочка? Я её знаю? Она из вашей школы? Из класса? Какая она?

– Она самая лучшая.

А потом приехал отец и оборвал мой полёт…

Вообще, он пришёл страшно довольный. На работе у него всё срослось и утряслось. Теперь он в отпуске, а значит, мы всей семьёй отправляемся в Сочи. Уже завтра поездом в Новосибирск, а оттуда самолётом – к морю.

Мы с отцом – всего на неделю, потом я – поступать, а у него тоже в Новосибе какие-то свои дела. А мама с Надькой – не знаю, там ещё останутся на неопределённый срок.

– Год выдался тяжёлый, – кряхтел отец. – Все мы заслужили отдых. Володьке тем более надо отдохнуть перед вступительными экзаменами.

Надька визжала от счастья, мама тоже радовалась. Один я сидел за ужином оцепеневший.

***

На следующий день, сразу с утра, я рванул на Почтамтскую. Застать Таню я особо не рассчитывал, сказала же, что её не будет, но вдруг повезёт?

Не повезло, конечно. На мой стук зачем-то вылезла соседка, грузная и встрёпанная со сна тётка. Сначала, судя по лицу, она надумала ругаться… Ну да, суббота, ранняя рань, а я тут колочу со всей дури.

Я ей улыбнулся по привычке фирменной улыбочкой, и она тут же размякла:

– А нет их. Уехали они вчера вечером. В Сосновку.

– А где эта Сосновка?

– Дак тут, близко, на электричке часа два с половиной.

Идея была безумной, ну а вдруг?

– Только утренняя электричка уже ушла, – добавила соседка. – А вечерняя будет в шесть.

В шесть – электричка. В восемь у нас поезд. Я с досады хлопнул ладонью о дверь. Ничего не получается…

– Эй, ты чего? Важное что-то?

Я как-то сразу забыл про соседку.

– Да ничего, – отмахнулся я. – Спасибо.

На этот раз улыбка получилась вымученной, но тётка сочувственно поохала и скрылась в своей квартире.

Я достал из-за пазухи листок – вчера весь вечер сочинял послание для Тани. Вот, пригодилось. Написал, что в августе обязательно приеду. Как только сдам вступительные, так сразу и приеду. А что будет потом – я и сам не знал. Однако знал одно: я хочу быть с ней. Только с ней. И верил, что непременно что-нибудь придумаю.

Я опустил листок в её почтовый ящик. Уже вышел на улицу, но потом снова вернулся, выудил своё послание из ящика. Постучал к той самой соседке – мы же как бы уже немного познакомились.

– Вы не одолжите ручку или карандаш? – спросил её. – Пожалуйста.

Она закрыла дверь, через полминуты снова открыла, протянула какой-то огрызок. Я прижал листок к стене и быстро нацарапал карандашом: я тебя люблю.

***

Август, 1982

Неделя у моря показалась вечностью. Я бухтел, не сознаваясь в причинах, что лучше бы эту неделю провёл дома. Мама многозначительно посматривала на меня. А однажды привязалась с расспросами: кто твоя девочка? Не Оля случайно? Не Оля. А кто – обязательно расскажу, но потом.