— Ну что ж, пойдемте. Устали с дороги. — Мама окинула нас нечитаемым взглядом, задержалась на читу на моей шее, будто только что его заметила. — А ты, дочь, пока расскажешь, как тебя угораздило, — с намеком повела бровью, и я поняла, что разговор нам с ней предстоит нелегкий. Да и вообще трудно живется, когда мама — Старшая Долины в целом и твоя наставница в частности. Иногда у нее получалось настолько четко разграничивать эти два состояния: материнскую заботу и учительскую строгость, что у меня порой закрадывалась крамольная мысль, а мать ли она мне вообще? Впрочем, одного взгляда на нас было достаточно, чтобы определить родство. У мамы, как и у меня, были медно-рыжие вьющиеся локоны, тот же миндалевидный разрез зеленых глаз, мягкий овал лица, четкий контур губ с чуть опущенными вниз уголками. Все, что нас отличало — это возраст и жизненный опыт, наложивший свою печать. От отца мне достался разве что чуть вздернутый кверху курносый нос, который мне никогда не нравился, и скверный характер. Хотя, чей характер хуже — Наместника или Старшей Долины, — можно поспорить.

— С чего начать? — я пошла рядом с мамой, а Ритар и Кот остались позади на приличном расстоянии, тем самым предоставляя нам видимость уединения. Впрочем, я была уверена, айкар слышал каждое наше слово.

— С того, как ведьма проморгала приворотное зелье, конечно же! — возмутилась наставница.

«О, этот разговор будет долгим,» — поняла я и мысленно закатила глаза. Еще не раз мне это приворотное зелье аукнется.

— Я не знаю. Началось все с приезда этого хлыща из восточных земель. Перед этим мы с Кеваром снова разругались. Он намекал на замужество, надеялся, что, занявшись собственной семьей, я угомонюсь и оставлю его в покое. А еще и от наследства откажусь. Потом вдруг к нам собрался нагрянуть какой-то его дальний очень уважаемый друг и «совершенно случайно» прихватил с собой сына. Тот еще напыщенный осел, — я скривилась, вспоминая первую встречу с мужем. Фу, и называть-то его так противно. Да простят меня Покровители, но какое же счастье, что его уже нет! Иначе пришлось бы его убивать самой.

— То есть, его приезд ты помнишь и первые впечатления тоже, — сделала вывод мама.

— Да… Помутнение случилось после, но в какой момент… — нахмурилась, роясь в уголках памяти, — не знаю. Все словно в тумане.

— Скорее всего на торжественном приеме все и случилось. Туман от того, что организм сопротивлялся. Вот здесь, — выделила наставница, — можно было и понять, что что-то не так.

— Я была в такой ярости последние дни, что заметить что-либо было просто невозможно.

— На это он и рассчитывал. Сколько раз повторять? Контролируй эмоции! На них всегда можно сыграть. Что, собственно, и вышло. Дальше.

— Дальше только отдельные моменты. Помню, с радостной улыбкой бросилась к Кевару за ручку с Невьером просить благословения. Свадьбу не помню вообще. Прием, платье и все. Тебя же там не было?

— Нет, — фыркнула мама, — этот фарс прошел без моего участия. Думаешь, смогла бы остаться в стороне и позволить тебе сделать глупость? Да я бы по одному твоему виду поняла, что дело не чисто. И ко мне бы прислушались.

— Но ты знала? — с замиранием сердца спросила я, имея в виду, было ли ей видение.

— Нет, Дели. Он провернул все так быстро, что до нас вести дошли спустя неделю.

— Я не об этом…

Мама остановилась и строго посмотрела на меня:

— Милая, я не всевидящее око. Я не могу знать все.

Под ее взглядом я потупилась, чувствуя вину за свои сомнения.

— Прости, мам… Я просто…

Что «просто», я и сама не могла высказать. Среди повсеместного обмана и предательства, когда каждый человек легко солжет в лицо, я боялась любой недосказанности, боялась довериться не тому, даже если это моя собственная мать. Было бы больно узнать, что ей было известно о моей судьбе, а она ничего не предприняла.

— Я понимаю, — мама дотронулась до моей руки и чуть сжала в знак поддержки.

Сглотнув комок горле, я продолжила свой рассказ. О том, как очнулась от дурмана в карете на пути в новый дом. О подробностях своего прозрения, которые пересказывала Ритару, уточнять не стала. Не нужно маме этого знать. А вот путешествие в Номаду расписала в красках, да и обратное тоже. Не преминула пожаловаться на нынешнего жениха, который держал меня в неведении относительно своего рода деятельности и не последнего отношения к Кевару. Но маму это не впечатлило:

— Что могу сказать… Умный мальчик, — она обернулась на приблизившегося к нам, когда речь зашла о нем, мужчину и усмехнулась.

От такого поворота я натурально опешила:

— Не поняла… Ты на чьей стороне?

— На твоей конечно! Даже если ты против.

Больше поговорить не удалось, так как мы вошли в деревню. Здесь жизнь текла своим чередом, ничего не происходило и не менялось вот уже несколько десятков лет. Все такие же бревенчатые избы, женщины, занимающиеся домашними делами: готовкой, уборкой, хозяйством в виде небольшого подворья, заготовкой трав, варкой снадобий. Мужчины постоянно что-то чинили, мастерили, носили воду, кололи дрова. Совершенно обычные дни, совершенно обычной деревни. Сейчас, когда на землю опускалась ночь, здесь правила уютная тишина. У домов тлели небольшие костерки — время ужина прошло, и теперь после долгого дня жители Долины готовились ко сну. Нас видели только пара семей, но я была уверена — к утру новость достигнет ушей каждого.

В доме матушки для меня всегда была готова комната, как у Ритара в Тель-Минаре, наполненная детскими воспоминаниями. И каждый раз возвращаясь сюда, я замирала на пороге, переполненная противоречивыми чувствами: радостью от привычного уюта и тепла, и печалью от того, что постоянство этого маленького мирка, принадлежавшего только мне, осталось в прошлом. Наверное, все люди, приходя в родительский дом, ощущают это — сожаление о минувших днях, об утраченной беззаботности, которую по мере взросления сменяет рассудительность и гора ответственности за себя и за свою собственную семью.

— Располагайся, — кивнула Ритару. — Думаю, Амирана не будет против.

— Ты называешь мать по имени, — заметил мужчина.

— Только вслух и не наедине. Привычка, — дернула плечом. — Мне никогда не хотелось, чтобы другие дети считали, что у Главы ко мне какое-то особое отношение только потому, что я ее дочь, пусть все и знали о нашем родстве. Поэтому еще с детства, когда мама только начала меня обучать, мы договорились, что на людях она для меня такая же наставница, как и для всех.

— Сурово.

— Зато я не чувствовала себя неловко, когда она отчитывала кого-то другого за неверный ингредиент отвара, а не меня. Впрочем, мной она была недовольна даже чаще других.

— Так всегда. У родителей слишком высокие ожидания от собственных детей.

Я оторвалась от созерцания своей комнаты и повернулась к Ритару. Он тоже говорил о собственных переживаниях.

— Отец учил тебя кузнечному делу, — догадалась я и получила в ответ кривую ухмылку:

— И это было абсолютно не мое. С готовым клинком я управляюсь куда лучше, чем с куском необработанного железа.

Я не смогла отказать себе в сиюминутном желании прижаться к моему мужчине, обняла его за талию и уткнулась носом в широкую грудь. Приятно было сознавать, что у нас есть нечто общее, несмотря на все различия между нами. Пусть даже это строгие родители, ожидавшие слишком много от своих отпрысков.

— Поэтому я легко согласилась жить с отцом. Ему нужен был наследник, хоть и женского пола, а мне… Сначала было интересно и необычно, другой уклад, другая жизнь, любовь человека, которого я никогда раньше не видела и не знала… Отношение окружающих тоже сыграло роль. Со мной носились как с маленькой вейлой, все вокруг старались угодить. Мне было интересно вникать в его дела, в устройство городской жизни, а потом оказалось, что в стремлении обучить меня всему отец не так суров, как матушка. Если мне что-то было непонятно или не получалось, он терпеливо объяснял, учил примером. Это меня и подкупило. Я знаю, что мама меня очень любит, но порой с ней бывает… сложно.