— Ты думала, что он непогрешим, а я — его придворный шут? — снова начал он. — Тара, это не так. У всех нас есть секреты, с которыми знакомят не сразу и не всех. Так что не думай, что скелеты в шкафу здесь хранишь только ты. Мы все боимся темноты, но мы и состоим из темноты. Ты можешь либо продолжать бояться, либо полюбить свою тьму, либо сразиться с ней. А я пока не понял, что ты выбрала.

— Тьма, говорите? — переспросила я. — Возможно, вы и правы. Не только я сливаюсь с тьмой. Шарп — моя тьма.

Я сказала это и чуть не вскрикнула от ужаса. Полюса неумолимо продолжали свое движение. Он был моим светом, и я бежала на этот свет, но в конечном итоге все обернулось совсем не так. Я настолько любила этот свет, что ради него готова была превратиться во что угодно. Даже в тьму.

— Вы… знаете? — спросила я снова. — Вы знаете, что происходит, мистер Морено?

— Тара, я знаю это лучше, чем кто-либо другой, — сказал он спокойно. — Я знаю и о том подвале, и о Джезмин, и о Трибунале. И я знаю, что ты была там. Твой ретранслятор все еще включен?

Я машинально потянулась рукой за ухо, но в следующую же секунду догадка, словно молния, пригвоздила меня к месту.

Трибунал…

— Мистер Морено! — Я порывисто вскочила и схватила его за руки. — Я видела все эти лица, лица членов Трибунала. Я должна была заметить, но я тогда словно ослепла… Там не было одного человека. Там не было вас.

Морено улыбнулся и крепче сжал мои ладони.

— Это ответ, Тара, — сказал он. — Меня там нет.

Ответ? Я попробовала подогнать этот ответ под большинство моих вопросов, но он никуда не подходил. И в то же время я чувствовала, как что-то новое и необычное расцветает внутри меня, и тьма потихоньку начинала сдавать позиции. В тот момент я поверила, что все будет хорошо, что я впервые за все это время выбрала правильную сторону.

Но Шарп…

— Шарп подает в отставку, — произнесла я медленно, следуя своей традиции портить все и сразу. — Вы хотите этого? Я — нет.

— Кто бы сомневался, — вздохнул Морено. — Кажется, ты знаешь о нем гораздо меньше, чем думаешь, так ведь?

— И чего я еще не знаю? — спросила я устало.

Он встал и вытащил из заднего кармана брюк маленький накопитель, похожий на тонкую, почти прозрачную флэшку.

— Ты отправила за решетку Колтона Льюиса, — сказал он без тени осуждения в голосе. — Ты сделала это, потому что поверила в справедливость Шарпа? Если это так, то прости. Ты можешь узнать правду прямо сейчас, а можешь развернуться и уйти, чтобы дальше продолжать верить в то, во что ты хочешь верить. Я тебя не держу… Так что ты выбираешь, Тара Темпл?

Я коротко вздохнула, как перед прыжком в ледяную воду.

— Правду.

Морено вставил флэшку в маленький разъем возле экрана, с которого он следил за моим тестом на контроль. Я ловила взглядом каждое его движение, понимая, что в эти секунды рушится последний бастион из тех, которые я выстроила вокруг себя.

Экран зажегся, и я увидела темный коридор, в котором тут же узнала тот, где и произошло нападение. Это не могло быть симуляцией или виртуальной реальностью — я видела себя, идущую из госпиталя, видела темный силуэт у стены, видела, как я останавливаюсь и затем ускоряю шаг. Воспоминания той ночи нахлынули на меня, так что я боялась захлебнуться в них. Я бежала все дальше и дальше, но силы покидали меня, и в результате я оказалась у стены.

В следующий миг Морено отшвырнул моего обидчика прочь, но перед этим… перед этим я успела увидеть лицо того парня.

Лицо Брендана Шарпа.

Я вскочила и отшатнулась, зажав рот ладонью, чтобы не закричать. Морено с хладнокровной решительностью нажал на паузу, и теперь синие глаза Брендана смотрели с экрана прямо мне в сердце. Сердце колотилось так сильно, что на нем должны были остаться синяки и трещины, так что я не понимала, почему я все еще дышу и твердо стою на ногах.

— Так вот она какая, ваша правда… — выдохнула я, и новая волна дрожи сотрясла все мое тело. — Вот она…

В следующую секунду осознание накрыло меня с головой, и я чуть было не согнулась впополам под этой тяжестью.

Колтон был не виноват, а я своими руками уничтожила его, перечеркнула его судьбу большой черной полосой. Да, официально это было делом рук Шарпа, но мое сердце все еще стремилось защищать его и оправдывать его любой ценой. И цена… цена была уплачена сполна. Осознание взяло меня за горло своими холодными пальцами и заглянуло мне в глаза. Оно было страшнее любой необратимости.

— И… что теперь? — прорвалось откуда-то из глубины меня. — Что теперь?..

Морено сделал шаг ко мне, но я выставила руки вперед, как будто собиралась оттолкнуть его. Мне не нужны были его слова и увещания, я насытилась ими по горло и не собиралась слушать снова. Я получила то, за чем пришла, и теперь самым лучшим вариантом было развернуться и уйти. Я подумала, что иногда, если ты действительно прав, тебе нужно уйти прочь.

— Все в твоих руках, — сказал Морено. — Ты можешь отказаться от того, что знаешь, и жить так, как раньше, пока все не разрушится. Я не держу тебя, ты можешь уходить. Иди… и делай, что считаешь нужным.

Я обернулась на дверь, передернула плечами и, развернувшись, пошла прочь. Вернее, я сделала пару шагов и тут же перешла на бег — мне хотелось бежать. Бежать прочь от этого места, прочь от этой правды, которая нависла надо мной невидимой угрозой, бежать от того, кто открыл мне эту правду… к тому, кто эту правду предал. Я взялась за ручку двери и сжала ее так, что побелели костяшки пальцев.

— Ты — не девушка, — произнес Илай Морено вслед. — Ты… эпидемия.

Хлопнув дверью, я вылетела из кабинета, завернула за ближайший угол, забилась в нишу и села на пол, обхватив голову руками. Старший солдат, инсайдер, правая рука, цепная собака Гарнизона… эпидемия. Защитница, доброволец, помешанная на контроле… эпидемия. Мое «вчера» было разрушено, а «завтра» истекало кровью. Впервые за все это время «завтра» зависело от меня самой, и я поняла, что я могла и раньше сделать то, что нужно было сделать. Я не раскаивалась и не собиралась, но ничто из этого не было действием; слова, секреты и эмоции не могли никого спасти. Я должна была встать, взять себя в руки и идти за объяснениями. И я хотела этого. Впервые за все это время я действительно хотела этого.

Я встала и направилась хорошо знакомой дорогой, туда, где коридор утопал в цветах жасмина. Я могла не сомневаться: Шарп все знал. Он знал, что во всем виноват его сын, и я должна была заметить это еще тогда, но я была слепа… Внутри меня снова забилась тонкая жилка сомнения: может быть, и вправду произошла какая-то ошибка, досадное недоразумение, которое мы могли уладить по перемирию сторон? Правда заключалась в том, что я все еще верила ему, все еще верила в него — в его справедливость и честность, в его верность обещаниям, в его преданность. Но единственным выходом было продолжать идти, собирая фразы и чувства по крупицам, чтобы в конце концов облечь их в слова — слова, которые изменят все.

Я не плакала и не дрожала; мне почему-то вспомнилось, как когда-то я удивлялась той наигранности, с которой главные герои книг и фильмов плачут над потерями прямо на поле битвы. Плакать придется потом, думала я тогда, на войне главное — сжать зубы, укрепить руки и не дрогнуть сердцем. И я не собиралась никого оплакивать — ни себя, ни его, ни то, что между нами было. Здесь, в коридорах Гарнизона, шла война на истребление, и с моей стороны было ошибкой делать вид, будто я не при оружии. Моим оружием было мое сердце, но проблема заключалась еще и в том, что оно же было и полем битвы.

Начиналась война между справедливостью и верой. И у последней, мягко говоря, было недопустимо мало шансов.

Выйдя к тому коридору, я остановилась и пару минут смотрела на белый жасмин, вспоминая лицо той женщины, Джезмин Шарп. Я ничего о ней не знала — только то, что ее любовь к коммандеру превратилась в злость и ненависть. Внезапно я ужаснулась, поняв, что не хочу закончить так же, как она. Я все еще верила, что в моем случае все обернется по-другому, что он сдержит обещание, признается во лжи и сможет все исправить. Слепая вера, как раненая птица, билась внутри меня и хлопала крыльями, но с этих крыльев алыми каплями уже стекала кровь.