Пожимаю плечами, а женщина щурит глаза и внимательно осматривает мое лицо. Шаркающей походкой приближается к столу, шамкает губами.

— История повторяется. Генетика, или как там принято говорить?

— Не понимаю, — отвечаю, продолжая жевать сладость.

И глазом не веду. Раньше это варенье мне кислым казалось. Не любила его. А сейчас наоборот. Вкус пикантный. Даже сладковатый. Неоднозначный. Не знаю. Мне нравится настолько, что я опять валяю бублик в варенье и откусываю и действительно не тянет зажмурится от кислинки.

Измученный рвотой организм с благодарностью принимает вкусненькое.

— Давно тебя на кисленькое потянуло, а, Алинка?!

Баба Нюра садится напротив и тоже к чаю прикладывается, смотрит на меня как-то излишне внимательно.

— Не знаю…

Отвечаю чуть задумчиво, не тянуло меня никогда на кисленькое. Ну вот сегодня я ем кизиловое варенье, которое раньше в рот не брала.

— Я люблю малиновое, а лучше всего клубничное. Мама его отлично готовит. Все свое, с грядки. Вкуснотища…

— Во-во. Вот и я про то. Алинушка. Ты похорошела. Округлилась. Щечки зарумянились

Баба Нюра улыбается и смотрит на меня лукаво.

— Кто он?

Вот тут я бубликом давлюсь и принимаюсь кашлять отчаянно.

— Тише, девочка, тише…

Приподнимается со стула и за счет того, что стол не большой с легкостью чуть хлопает меня по спину.

Откашливаюсь. Запиваю кусочек, застрявший в горле чаем и протираю слезы с глаз. Они выступили только потому, что я подавилась!

Да! И никак иначе! Ставров здесь не при чем!

— Ну говори уж, чего ты егоза скрываешь. По глазам кошачьим вижу, что мужчина есть. Хороший видать. Вона, как расцвела. Сама женственность стала.

— Почему мужчина? Может все же парень?

Пытаюсь свести все к шутке, даже выдавливаю нечто на подобии улыбки, но баба Нюра лишь играет седыми бровями.

— Я хоть и дряхлая старушка, но не забывай, что и я молодой была Алиночка, пацаны твоего возраста так женщину открыть не умеют, чтобы с лица удовлетворенность читалась. Опыт для этого нужен, умение. Ну рассказывай, кто он? С преподом замутила что ли?!

От этого вопроса, я чуть опять не давлюсь бубликом, который вновь решила откусить.

— Баба Нюр! Что вы?! Как можно?! С преподом- то…

Делаю страшные глаза, а бабулька только на это дело ухмыляется.

— Правильная девочка. Нельзя. Ну значит интрижки на рабочем месте у тебя нет. Ну так кто орел твой, рассказывай?! Я же только порадуюсь, ну и не боись, никому не скажу, тайну твою в могилу унесу, учитывая, что я почти одной ногой уже там…

— Анна Ефремовна, вы себя-то раньше времени не хороните! Какие ваши годы?!

Улыбаюсь бабушке, у нее всегда юмор был. Настроение понемногу выправляется, но затем вновь падает, когда признаюсь:

— Нет у меня мужчины, баб Нюр.

— Врешь, ведь, егоза. Вона как глазки заблестели. Когда у бабы мужик есть и она всем довольна — это видно. Хороший мужик у тебя, в постели заботливый, обласкана ты — это видно. Иначе бы так не сияла, как только его вспомнила.

— Нет у меня никого!

Выдыхаю с шумом и кусаю губы:

— Ну было у нас c одним мужчиной, но не срослось. Одна ночь. Случайная. Только вы мне нотации про нравственность не читайте, ладно?! Я уже сама себя съела…

Бабулька весело улыбается. Она немного с прибабахом. Мама говорила, что баба Нюра ведунья, или как там называют экстрасенсов в народе.

— Смотрю снайпер тебе попался, с одного выстрела да цель выбил, — говорит многозначительно, да новую пиалу с вареньем ко мне по столу толкает.

— Ты кушай-кушай. Сластена у тебя растет.

— Я не понимаю вы про что?! — опять делаю глоток и беру второй бублик, — Какой же вкусный! Баба Нюр, где брали, тоже куплю, по дороге в универ.

— Дурында ты, Алинка, хоть и умная. А чего бежала- то? От кого? От мужчины своего тикаешь?!

Задает вопрос бабуся и глаза так и светятся весельем, а мне не до смеха. Прикусываю губы и не понимаю почему рассказываю бабе Нюре всю правду. Не таясь.

— Он сам ушел. На утро после ночи. Хорошо, что хоть денег не оставил за оказанные услуги.

Слезы в глазах опять жгут. Не могу я забыть Ставрова. Не получается. Да и обстоятельство не дают забыть то, что произошло.

— Ушел и поминай, как звали. Вот и вся история.

Бабушка Нюра смотрит на меня молча. И взгляд такой проникновенный становится. Она словно сквозь меня смотрит.

— Если бы он тебе денег оставил — то забыл бы, как только дверь за собой закрыл. Он этого не сделал. Для него так же ночь случайная многое изменила…

Сглатываю чай, который становится на мгновение поперек горла. Вид бабушки такой, будто она не со мной говорит. А как в фильмах. Оракул проснулся и вещает.

Да ну. Дудки. Я в такое не очень верю.

— Баба Нюр, да откуда тебе знать? Ну переспал мужик со мной. Было влечение. Бывает. Все же взрослые люди…

Говорю жестокие слова, а сама — то в них верить не хочу. Больно.

Но на мою тираду бабушка только головой мотает.

— Не знаешь ты его. Не знаешь… Он — сталь. Калёная. Таких не проломить, не сдвинуть. Время нужно. Такие только в пекле мягче становятся. Только в огне…

— Я надеюсь, ты сейчас Ставрову не аварию предсказываешь?!

Вроде и шучу, но на душе кошки скребут. Я этому мужчине зла не желаю. От мысли, что с ним может что-то случится, сердце словно этим самым огнем обдает.

Баба Нюра внезапно отмаргивается и опять прежним добродушным взглядом на меня смотрит:

— Да что ты. Все у него хорошо будет. Такие сами свою судьбу куют. Свое не отпускают. Он жизнь свою за горло держит, она у него ручная, куда мужчина твой хочет, туда и сворачивает.

Вдруг бабуська мне подмигивает весело.

— Надо же. Почти правильно угадала фамилию, а ты мне ее и назвала. Ставров он. Вот так уличные шарлатаны и разводят народ на информацию. Эх. Где мои годы, сейчас бы бизнес мы с тобой открыли, Алинушка- “предсказания бабы Нюры и Ко”. Ко — это ты. Вела бы у меня бухгалтерию. Хотя нет, лучше бы, как врач осмотр проводила и мне нужную информацию подкладывала бы.

Настроение опять поднимается. Чудна ‘я старушка.

— Ну вот, видишь, егоза уже смеется, а то сопли жевала, чуть не расплакалась. Ты передо мной-то в сильную не играй. Я же вижу, что сердце у тебя не свободно. Полюбила ты.

— Да кому нужна моя любовь, баба Нюр? Ставр по делам на утро укатил и поминай, как звали. Это я дура его забыть не могу, он- то небось уже с очередной развлекается и миллиарды свои зашибает.

— На вот поешь. Сама закатывала, — подкладывает мне в тарелку очередную сладость бабуська.

— Время нужно. Не гони коней. Твое к тебе придет, а то, что чужое никогда твоим не станет.

Отбрасываю волосы со лба и отвечаю смущенно.

— так я и наю, что не мой он, баб Нюр. Не мой. Но от этого не легче.

Опять смотрит на меня загадочно.

— Ну не скажи… Сейчас я мало что вижу, но кое-что все же отсвечивает…

— Баба Нюр, ты извини, но я в эту всю предсказательную чушь не верю.

— Правильно и делаешь, егоза. Не за чем. Но жизнь штука странная. Крутит вертит и узоры свои вырисовывает. Ты мне так и не сказала от кого тикала-то?

Приподнимает брови и кусает бублик беззубым ртом, ну то есть вместо челюсти там протез, я знаю.

Шамкает, потом в чай сует, смачивает и опять кусает.

— Не смотри так егоза. Старость это. Все там будут. Пока молодая и тебе кажется, что всю жизнь двадцать будет, но молодость скоротечна, этот порок проходит с годами.

Улыбается и замолкает, дает понять, что ждет моего откровения.

— Если коротко. Я переспала с шафером на свадьбе, где была подружкой невесты.

Бабка фыркает.

— Та эта давняя традиция. Что за свадьба ели свидетели не кувыркнуться?!

— Баба Нюр! — цыкаю, — я сейчас ничего рассказывать не буду!

— Ладно-ладно, егоза, не злись. Но правда, у нас в деревне всегда так была. Это закон. Вот и тебя не обошла эта участь.