Оказывается, все это время я и не дышала…

Старые мозолистые пальцы убирают с моего лица прилипшие пряди.

— Ты что, девочка, ты что?! Дыши, Алинушка…

Потихоньку меня отпускает, но сердце тянет. Бабушка цокает недовольно.

— Любовь у тебя там иголкой сидит, от нее сердце болит. Не должны были ваши дороги расходится. Не должны…

Мотает головой словно не одобряет того, что произошло, а у меня по щекам начинают струится слезы.

— Баба Нюр. У меня выхода нет. Со Ставровым нам не по пути. Он если узнает, что афера Дианы удалась, он меня возненавидит! Все против меня! Мужчина будет уверен, что я специально залетела. Мало ли что подумать может. И кто сказал, что ему дети нужны. От студенток без роду и без имени. Может у него брак по расчету. Слияние фирм, или еще что. А вдруг он заставит родить и отнимет ребенка. Я не знаю. Баб Нюр. Мне страшно.

— То погоди истерить.

Бабушка открывает ящик и достает аккуратно сложенное полотенца, передает мне, чтобы я лицо вытерла и пока я избавляюсь от капель, баба Нюра мне чаю подливает.

— Попей. Успокоительный. Хороший. Ребеночку помоги своему и помни, что, когда ты так себя мучаешь, он все чувствует. Сжимается.

Каким-то странным образом слова женщины действуют, и я заставляю напрягшиеся мышцы расслабится.

— Ну допустим, страхи твои не беспочвены. С такими мужчинами играть — к открытому огню руку подносить. Сожжет дотла. А подружку свою не кори. Она ответит за свой проступок. Хоть я тебе и скажу, что там не от зла все, а от дурной головы.

Мотаю головой, думать еще и о Диане я не хочу, мне бы со своими проблемами разобраться.

Бабушка садится напротив и берет свою чашку, делает глоток, теребит ручку, думает.

Сидим в тишине и чай распиваем.

Каждая о своем думает. Вернее, я уже не думаю. Чай приятно тонизирует. Тревога потихонечку отпускает.

Мне о своем малыше думать нужно. Не одна я больше. Не одна…

Вздрагиваю, когда бабушка неожиданно задает свой вопрос:

— Как ты скроешь, что беременна?

Вопрос бабушки застает в врасплох, но я не успеваю собраться с мыслями, чтобы на него ответить. Звонит телефон, и я встаю с места и иду в коридор, копошусь в кармане куртки и вытягиваю почти разрядившийся гаджет.

Смотрю на экран и холодею. Быстро отвечаю.

— Да, Филипп Константинович, добрый день.

— С вами все в порядке, Вишневская — раздается сухой голос декана.

У меня губы сразу сохнут. Лично звонит. Плохо. Было пару раз, когда Белецкий сам звонил, но это всегда были крайне серьезные случаи.

— Да. Все нормально.

— Неужели? Это странна Алина Николаевна.

Замолкает, словно ждет чего-то, а я в таком раздрае, что даже не понимаю, чего от меня хочет декан. Почему звонит. На мгновение моя личная жизнь и творящийся в ней беспрецедентный хаос, отвлекли от всего.

— Почему странно, Филипп Константинович?

— Алина, у вас амнезия?! Вот уже пол часа как вы должны быть в деканате. Сегодня к нам из Испании приезжает делегация, вы ответственны за прием и что я узнаю, когда прихожу на работу?!

Пока декан говорит мне становится дурно. Я буквально впиваюсь пальцами в тумбочку и держусь, чтобы не грохнутся.

Не знаю, как я умудрилась забыть обо всем! В доме бабы Нюры, я словно оказалась в другой реальности, почувствовала себя защищенной и оторвалась от реалий, умудрилась забыть о своих обязанностях.

Слишком шокирующее было известие про беременность и все прочее. Это перебор.

— Я прошу прощения, Филлип Константинович, просто мне пришлось срочно решать личные дела.

— Алина. Для личных дел есть ваше “личное” время, если работа в деканате и важная встреча на факультете для вас теряет свою серьезность из-за “личных дел”, тогда я начинаю сомневаться в уместности своего решения, когда поощрил многообещающую студентку и принял на столь почетную должность, обдумывая возможность в дальнейшем оставить вас на кафедре.

Пока декан говорит у меня ноги подгибаются. Зная Белецкого и манеру его общения, я понимаю, что он на грани бешенства, а я в секунде от увольнения. Вишу над пропастью.

Боже, вспоминаю, как дедушка часто в сердцах говорил — пришла беда, открывай ворота.

Со всех сторон сыпется. Не разгрести.

— Я приношу свои извинения, Филипп Константинович, случился форс мажор. У меня возникли очень серьезные личные обстоятельства. Вопрос уже решен. Я немедленно выхожу и буду на рабочем месте. Простите меня, пожалуйста, такого больше не повторится. Обещаю.

Молчание в трубке длится довольно-таки долго, но я не прерываю эту гнетущую тишину. Знаю немного Белецкого. С таким на рожон нельзя. Остыть должен. Жесткий он. Грозный. А со студентами иное отношение вероятно недопустимо, учитывая какие кадры у нас учатся.

Казалось бы, уж в медицинском-то что делать мажорам и баловням. Все же профессия ответственная. Не подразумевающая проф непригодность, ведь напрямую имеешь дело с жизнями людей.

Но вот нет. Все немного иначе. Особенно на факультете Ильи много баловней богатых родителей, которые загорелись идеей отдать чадо в мед, чтобы в дальнейшем собственную клинику возглавляли.

Как однажды сказал один мой препод то ли шутя, то ли в серьез, поставив мне высший бал — учись Вишневская, учись на отлично и однажды твой менее талантливый сокурсник возьмет тебя на хорошо оплачиваемую должность в своей клинике.

— Так, Алина, — начинает декан и берет паузу, а у меня перед глазами жизнь уже пролетает. Понимаю степень своего попадания и проблемы, которые могут упасть на мою голову если декан обозлится.

Как любит говорить Белецкий — на “отлично” предмет могут знать только высшие силы, на “хороший” бал — преподаватели, а на “удовлетворительный” старательные студенты.

То есть в переводе со сленга — захочет мстительный декан завалить — не видать мне отличного диплома и рекомендаций.

— Хорошо… — наконец нарушает молчание мужчина, — Вишневская, у нас сегодня делегация. Весь факультет на ушах стоит. Так что немедленно явитесь в деканат и приступите к своим прямым обязанностям. Немедленно!

Чуть повышает голос и отключается, а я снимаю куртку с вешалки и влезаю в рукава, неуклюже из-за спешки, быстро одеваю туфли, нагибаюсь на мгновение, и голова кружится, меня ведет.

— Куда собралась, Алиночка?

Голос бабы Нюры раздается с кухни, она шаркающей походкой идет в мою сторону.

— Бежать надо, баба Нюр. Я как-то забыла у вас обо всем! Прогуляла пары! Вылетело, что сегодня же среда. У меня обычно отгул, но сегодня испанцы с делегацией… и все на ушах… а меня…

Выговариваю обрывками, наконец заканчиваю натягивать обувь и выпрямляюсь, чтобы заглянуть в лицо женщины.

Мне бежать надо но почему-то останавливаюсь и замираю на мгновение. Словно ожидая чего — то и баба Нюра действительно выдает бессвязную мысль.

— Иди Алина. Иди. Как будет, так будет. Тот, кто всю эту кашу заварил, ложку горечи сам съест… вину искупит… а тебе идти надо. Простить. Время…

Она словно еще что-то сказать хочет, но звонок в дверь заставляет меня подпрыгнуть, и бабушка моргает, смотрит на меня словно ничего только что не произошло и уже спокойно проговаривает.

— Та, кого принесло, иду…

Шаркает к дверям и открывает:

— Соседка, соль одолжи. Мой забыл. Послала в магазин со списком. А у меня тесто…

Не особо прислушиваюсь к болтовне соседки бабы Нюры, беру рюкзак и чмокаю бабушку в щеку:

— Баба Нюр, спасибо за все. Я побежала.

— Иди, Алиночка, иди… — отвечает бабушка и я вылетаю за дверь, полноватая женщина сторонница, дает мне пройти, а я на мгновение оборачиваюсь на бабушку Нюру и замечаю как она мой след крестом осеняет.

Улыбаюсь с теплом. Есть еще добрые люди на земле. Не все прогнили. Есть и те, кто в сложный час руку протягивает и в меру своих сил помогает.

На глаза наворачиваются слезы. Но я отбрасываю тяжкие думы.

Бегу вниз по лестнице и направляюсь в университет. Переживания переживаниями, а работа по расписанию. Белецкий прав. Нельзя расклеиваться и забывать про цели. Про то, чего я всегда хотела достичь в жизни.