— А ты упертая… — замечает без агрессии, примирительно как-то.

Снимает раствор, кладет мне его на коленки.

— Что ты делаешь?! — спрашиваю удивленно.

Лекс смотрит мне в глаза, ставит широкие ладони на мои коленки и меня сносит от двойного смысла его последующей фразы:

— Хочешь видеть сына, придется поездить на мне верхом…

Не успеваю ничего ответить, как взмываю на руки мужчины, цепляюсь по инерции за широкую шею.

Лекс делает уверенные шаги и выходит со мной на руках из спальни, я оказываюсь в другом помещении лайнера, которое напоминает гостиную. Здесь есть стол, диваны и множество людей.

Все это проскакивает мельком, взгляд сразу же фокусируется на кувезе с моим малышом.

Рядом с ним люди, врачи, которых Ставров привез с собой из столицы.

Один из мужчин в белом халате держит в руках папку. Скорее всего история болезни и делает пометки.

Седовласый, широкоплечий, что-то неуловимо знакомое проскальзывает и когда врач оборачивается я обмираю.

Сразу же узнаю одного из самых знаменитых детских врачей страны Леонида Ивановича Рошля.

Мужчина бросает на нас с Лексом взгляд и улыбается. По — дружески как-то тепло.

— Вижу мамочка не усидела на месте. Вам показан покой, Алиночка и минимум движений. Нервную систему беречь надо и поскорее поправляться.

Лекс не отвечает на замечание врача и приближается, чтобы дать мне возможность заглянуть к моему сыночку, делает еще несколько шагов и опускает меня в кресло, совсем рядом с Владом.

Заглядываю внутрь, ставлю руку на прозрачную перегородку, хочу быть ближе к сынишке, чувствовать его, мечтаю прижать его к груди сильно — сильно, чтобы почувствовать, как бьется его сердечко…

Но не могу сделать ничего…

Подушечками пальцев вожу по преграде и смотрю как тихонечко поднимается грудная клетка моего малыша, дыхание у него выровнялось. Больше нет того, что было в нашей скромной больнице, как в прочем я вижу, что всю аппаратуру необходимую для первого этапа бригада врачей взяла с собой.

— Сыночек мой, — шепчу еле слышно, тепло разливается по ладони.

Влад лежит с закрытиями глазками, а я смотрю на его длинные пушистые ресницы и не могу держать эмоции, не справляюсь и опять слезы текут по щекам.

— Александр Владиславович, покой ей показан, покой… — повторяет врач и продолжает, — у меня прогнозы весьма позитивные, ребенок крепкий, мы поможем мальчику, а вот маме нужно справится с послеродовой депрессией…

Голос врача заставляет оторваться от рассматривания моего малыша, поднимаю взгляд на именитого доктора и отвечаю спокойно:

— Со мной все в порядке, — выдаю твердо, уверенно, гордо.

Не хочу, чтобы меня жалели. Не хочу быть слабой. У меня сердце разрывалось на куски из-за состояния сына, но говорить о себе с высока я позволять не намерена.

Врач улыбается, широко, глаза из-под очков сверкают веселыми искорками.

Есть такие люди, которые располагают к себе за секунды, так и здесь. Сразу же вспыхивает какая-то симпатия к профессионалу.

— Я и ваши анализы просмотрел, Алина, у вас есть проблемы и здоровье свое подрывать не стоит. Вам плохого не посоветуют.

— Я видела свои анализы, доктор. Гемоглобин сильно низкий, как и эритроциты, что способствует проявлению анемии. Так же общая вегетативная система оставляет желать лучшего…

— Вы в медицинском учитесь?

Прерывает поток моих фраз, и я улыбаюсь мужчине, киваю.

— Кафедра какая?

— Педиатрия.

Доктор Рошль буквально начинает сиять и смотрит на Ставрова.

— Хорошие кадры готовит Кирилл Юрьевич, а где практику планируете проводить, уже думали об этом Алина… как вас по отчеству?

— Николаевна, профессор, Алина Николаевна Вишневская.

— Ну что же, дорогая Алина Николаевна, так что у вас в планах?

Врач ведет учтивый разговор, а я на мгновение перевожу взгляд на миллиардера. Лекс смотрит на меня с непроницаемым лицом. Не могу понять нравится ли ему наша беседа с доктором, или нет, но миллиардер явно ждет моего ответа, и я прикусываю губы, затем опять перевожу взгляд на добродушного врача, который был одним из тех, кто проводил сложнейшие операции в стране, и его маленькие пациенты становились на ноги с самыми неутешительными диагнозами.

— Я взяла академический отпуск в университете по понятным причинам и сейчас для меня главное мой малыш. Все мое время, все, что я имею я намеренна посвящать ему. Влад должен поправится и я буду рядом с ним. мы пройдем весь этот путь вместе и сделаем первые шаги, а затем и вовсе побежим наперегонки. Малышу нужна мама, а я… Я не представляю как я жила до его появления. Стоило взять на руки и все. Словно не было меня до него…

Врач тактично улыбается моему ответу, не вмешивается, не дает оценок и на мгновение я подаюсь этому простому человеческому теплу и говорю чуточку больше, чем планировала.

— Но как только это будет возможным, как только Владик будет здоров, и я смогу оставлять его хоть на время пар, я планирую вернуться и доучиться. Я хочу быть врачом. Всегда хотела и мечту свою не оставлю. Я буду помогать малышам… так же, как вы, доктор.

Замолкаю и отвожу взгляд. Смотрю в иллюминатор. Дышу тяжело. Усталость берет верх. Мне даже сидеть сложно. Но я знаю, что это все временно, все поправимо.

Главное, теперь я уверенна, что Владик пойдет на поправку.

А я… выкарабкаюсь. Обязательно. Я нужна малышу, мы с ним еще побегаем наперегонки.

Молчание длится достаточно, как вдруг я слышу задумчивый голос Леонида Ивановича:

— Знаете, Алина Николаевна, — поворачиваю голову и смотрю в приятное лицо врача, — после того, как восстановитесь и вернетесь в университет, приходите ко мне на практику.

У меня от подобного предложения чуть челюсть не падает. На мгновение в душе словно зажигается искорка, вспыхивает ярко — ярко и вызывает улыбку на моем лице.

О таком предложении можно было только мечтать.

— Скажу прямо, я человек педантичный, дотошный, тиран немного, — улыбается обаятельно, смягчая суть сказанного, — ну ладно, деспот, как считают все мои интерны, гоняю всех, ерничаю и заставляю кровью плеваться, но без этого не срабатывает инстинкт.

На секунду подвисаю.

— О каком инстинкте речь, доктор?

— Выживать. Не ломаться. Проявлять стойкость. Без этого в хирургии, да и вообще в медицине делать нечего.

— Я бы сказала, что без этих качеств в жизни сложно. Она бьет сильно, со всего маха, а выдерживать удар иногда слишком невыносимо.

На мгновение понимаю, что именно я сказала и перевожу взгляд на молчаливого миллиардера. Ставров все так же стоит рядом и с нечитаемым лицом смотрит на меня. Не могу понять, что именно вижу в этих темных глазах, но Леонид Иванович тактично не замечает моей шпильки, а может он излишне сильно любит своих интернов, так как продолжает свою мысль.

— Поэтому я и готовлю своих ребят к тяжелым рабочим будням. Я умею видеть в людях талант, страсть. Наша ведь профессия — это своеобразное состояние души, а в вас есть задатки госпожа Вишневская, так что, милости прошу ко мне, но, — поднимает палец многозначительно делая паузу, — не ранее чем полностью выздоровеете и вы, и мой маленький пациент.

Радостно улыбаюсь. Не знаю, как именно выглядит счастье, но прямо сейчас. В эту самую секундочку, я понимаю, что мой малыш спасен, все будет хорошо, а я… я не потеряла свою мечту, не лишилась надежды и сейчас один из самых талантливых и неординарных профессионалов протягивает мне руку помощи. Дает шанс верить в то, что я смогу, я справлюсь, восстановлюсь в университете и у меня будет возможность заниматься тем делом, которое я считаю своим призванием.

— Я… я не знаю, что сказать… — глаза обжигают слезы и почему-то голос становится ломким.

Доктор лишь улыбается и переводит хитрый взгляд в сторону миллиардера. Из-под очков его светлые глаза словно сверкают.