Так, стоп. Вернемся к проблемам наших женщин. Третья рабочая смена, дети и кухня.
Такие разные и такие одинаковые истории.
Комментарий психолога тут был бы неплох, но… Узок круг этих специалистов и страшно далеки они от народа…
Я снова посмотрел на Дашу.
«Почему не надо заниматься сексом на Красной площади? — подумал я. — Советами замучают!»
О, точно!
Советы!
Нафиг психолога, тем более, что я понятия не имею, насколько спец окажется интересным для публикаций. Надо просто вовлечь читателей!
Я снова схватился за ручку, перечеркнул прошлые варианты подводки и написал пламенный призыв про дружеское плечо, поддержку и ценные советы от людей с более богатым жизненным опытом.
Вот теперь хорошо! Можно занимать очередь на печатную машинку. Эдик как раз с жужжанием вынул из нее лист и с чувством глубокого удовлетворения на лице перечитывал.
— Кстати, Эдик, а что там с новым цехом? — спросил я, откинувшись на спинку стула.
— А про новый цех нам намекнули, что он не нашего ума дело, — скривился Эдик. — Закрытый и засекреченный. И не для болтливых и сующих всюду свой нос журналистов.
— Так он же сразу планировался каким-то военным, разве нет? — нахмурилась Даша. — Я недавно в курилке слышала, что среди рабочих целая баталия развернулась за места в нем. Там надбавка и переработки вдвое против обычного оплачиваются.
— Да не военные там шины, — сказала Вера Андреевна. — Минвнешторг там. На экспорт будут делать, валюту для страны зарабатывать.
— А еще там столовая у них собственная, — сказал Эдик.
— А нам-то почему туда нельзя? — спросил я. — Государственные тайны по незнанию разболтать можем?
— Да там все наперекосяк просто с самого начала, — Эдик махнул рукой. — Сначала поставили одного начальника цеха, потом быстро сместили, назначили нового. А потом приехал этот Нестеров, влез во все дела и вроде как теперь поставили третьего, а предыдущего вообще под суд отдали. Цех еще работать не начал, а там уже сплошные махинации вокруг. Помнишь, милиция приезжала позавчера?
— Ну… — с сомнением кивнул я. Кажется, момент с милицией я пропустил, потому что был занят чем-то более важным.
— Короче, Антонина Иосифовна сказала не соваться пока, — подытожил Эдик. — Когда будет можно, нам отдадут команду и пропуски выпишут. А пока занимаемся другими делами. Вот, например, медаль всесоюзной выставки наши шины получили. И план наш завод перевыполнил. Ты что-то напечатать хотел, смотришь так загадочно?
— Ага, хотел, — я кивнул.
— Ну так чего молчишь-то? — Эдик выбрался из-за своего стола. — Я на сегодня закончил, пойду покурю. И в столовку загляну, может там еще пирожки с обеда остались. Даша, компанию не составишь?
— Не могу, у меня интервью горит, — Даша помотала головой. — Еще вчера надо было закончить…
— Эх, ладно, — вздохнул Эдик. — Пойду один, мне не привыкать…
Когда дверь за ним захлопнулась, Даша тут же подняла голову.
— Вера Андреевна, а что с его свадьбой-то? — спросила она полушепотом. — Он вроде предложение делал, а потом — молчок.
— Тебе же интервью надо дописывать, егоза! — корректорша строго покачала головой.
— Ну Веееера Андреееевна! — заныла Даша. — Вы же точно знаете, что там случилось, а я просто умру скоро от любопытства!
— Отазала его зазноба, что непонятного-то? — бросив взгляд на дверь, проговорила Вера Андреевна. — Проела половину эдичкиной зарплаты, второй половиной запила, а потом, когда он кольцо ей протянул, сказала, что, нет, мол, Эдик. Я девушка видная и сочная, меня надо холить, лелеять и одевать в красивые вещи. А ты, мол, в многотиражке на шинном работаешь. И никаких перспектив у тебя нету. Зато вот мой другой ухажер работает в торговом тресте. И он каждый раз не гвоздики чахлые таскает на свидания, а розы. И икру красную в баночках. И балычок еще. Так что, прости-прощай, Эдичка, найди кого попроще…
— Ой, бедный Эдик, — ахнула Даша.
— Вот и невеста его так же посчитала, — хихикнул я, разыскивая на клавиатуре печатной машинки неожиданно потерявшуюся букву «К».
— Фу, злой ты, Иван, — фыркнула Даша, но тоже захихикала.
— На самом деле он легко отделался, — сказал я. — А если бы она согласилась? И потом каждый вечер бы клевала его в мозг, что вот, мол, Эдик, если бы я тогда выбрала не тебя, а ИванИваныча, то сейчас бы песцовую шубу носила. А ты на кролика полгода мне заработать не можешь. Как там в песенке? Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло.
— Рула-тэ-рула-тэ-рула-тэ-рула, — пропела Вера Андреевна. — Старая песенка, где ты ее слышал?
— Вчера мужики в пивбаре напомнили, — хмыкнул я, старательно стуча по клавишам. Все-таки, есть у печатных машинок какая-то магия. Набор текста получается гораздо более медленным, чем на компьютере, права на ошибку нет, приходится быть внимательнее. Ну и бить по клавишам приходится со всей дури, иначе буквы получаются блеклые. И если слабо нажимать, то копия через копирку не получается. Зато какое ощущение, ммм… Прямо акт творения на каждом листе. Чувствуешь всеми пальцами рождение шедевра…
У Феликса Борисовича дома была своя печатная машинка. Портативная ГДРовская «Эрика». Именно на ней я и и печатал финальную версию наших статей, когда мы уже вносили все правки и дополнения. Вот и сейчас я стучал по клавишам, а Феликс Борисович в стотысячный раз пересматривал фотокарточки Мишки из закорской психлечебницы. На самом деле, фотки получились совершеннейший отвал башки. Я не ожидал, что будет так круто. То есть, я знал, что Мишка — отличный фотограф. И что он непередаваемо крут, когда снимает обнаженную натуру. Из каждой своей натурщицы делает произведение искусства. Еще он был хорош в уличных зарисовках. С завода у него фотки тоже всегда получались отличные… Блин. Да он просто очень талантливый фотограф. И если я увидел в закорской психушке безнадегу и разруху, то он смотрел совсем на другое. На его фотографиях больница была совсем другой. Наполненной противоречивой красотой изломанных судеб, полных тоски и скрытого смысла взглядов, четкими линиями и резкой графичностью. Не знаю, как ему удалось. Смотреть на фотографии было жутко, но оторваться невозможно.
Теперь нужно было не ударить в грязь лицом, чтобы сопровождающий эти снимки текст был не хуже.
Рождение шедевра, да… Я с усилием клацнул клавишей «К». И точкой. Потом добавил еще две. Прожужжал валик, выпуская готовую страницу. Перечитал.
Ух… Пробирает.
Не слишком ли сильно для журнала «Здоровье»?
Я кашлянул, привлекая внимание Феликса, который все еще раслкдывал и перекладывал на столе глянцевые черно-белые прямоугольники фотокарточек.
— А? — встрепенулся он. — Ну что? Все готово?
— Вроде да, — я медленно кивнул, сложил четыре заполненных печатными буквами листа по порядке и протянул Феликсу. — Надо утром на свежую голову еще раз перечитать. Но сейчас мне все нравится. А вы что скажете?
Феликс протянул руку к листам в моей руке и замер.
— Иван… — прищурился он. — Я верно понимаю, что это тот самый перстень?
— Что вы имеете в виду? — спросил я. А, точно. Я же так и не снял кольцо со своей руки.
— Тот самый, про который вы хотели вспомнить, — Феликс взял листы, положил их к себе на колени, но читать не спешил, продолжал смотреть на меня. — Значит, вспомнить все получилось?
— По большей части да, — я вздохнул. Поморщился, потому что в голову опять влезли обрывки вчерашнего рандеву с бывшим другом и бывшей девушкой. — Во всяком случае, я его нашел. И теперь он снова у меня.
— Это хорошоу, — почти пропел Феликс, подвинул очки ближе к кончику носа и опустил глаза к статье. Водил взглядом по строчкам и продолжал бормотать. — Это очень хорошо, даже очень хорошо…
Он перечитал статью на три раза. Потом разложил листы поверх фотографий. Потом фотографии поверх листов. Движения его были ломаными и суетливыми. На лице — сияющее вдохновение.
