Ночь застала нас в дороге, но мы упорно продолжали движение, потому что до города оставалось совсем немного. Впереди показались огоньки, это были костры стражи на входе в город с юго-западной стороны. Борд, вернувшись в Мехик, усилил охрану города. На удалении в пяти километрах от города даже в этом направлении был выставлен дополнительный дозор, Изумленные стражники лишились дара речи, узнав, что мы прошли болота, окружавшие Мехик с южной стороны.

Второй дозор был расположен на окраине города: картина повторилась благодаря болтливости Гурана. Не успевали мы подойти к воинам, как наследник Берлина сразу сливал информацию про преодоление болот. Дойдя до центральной площади, отпустил Гурана и его людей. Вместе со своими людьми свернул направо, направляясь в свою резиденцию. На страже стоял Арн и Генд, оба немного расслабились и посапывали, обнимая копья и удобно устроившись на ступеньках дома. Рассвирепевший Богдан пинком разбудил нерадивых стражей, а Баск ещё добавил от души.

— Макс! — из полумрака дома пулей вылетела Ната, повисая у меня на шее.

— Всё, успокойся! — погладил по голове ревущую девушку. Шум разбудил младших братьев Богдана: четверо гигантов с топорами наперевес выскочили из своей комнаты, готовые к бою.

— Всем спать, утром совещание. Богдан, Баск, придумайте наказание заснувшим часовым.

Затворив ногой дверь, понес свою женщину в комнату: команда «спать» не касалась нас двоих.

— Немец пришел в себя, он оказался неглупым человеком, но ненавидит Русов. Я приказала Арну связать его, потому что он порывался встать, — Ната в просторном платье, заменявшем ей пижаму, облокотившись, сидела у окна. Проснувшись, я не сразу понял, что нахожусь в Мехико: запах немытого тела чувствовал я сам. Стало стыдно перед девушкой: мог бы вначале помыться, прежде чем нести ее в спальню.

— Он что-нибудь говорил? — спросил я, имея в виду немца.

— Только о своей ненависти к Русам, грозился именем Дитриха, что повесит нас на деревьях по всей округе, — Ната скользнула ко мне под шкуру.

— Ната, от меня несет, — отодвинулся от девушки.

— Дурашка, — засмеялась та, — когда женщина любит, она не замечает такие вещи. А несет от тебя постоянно, — уколола Ната, уворачиваясь от шлепка по пятой точке.

— Постоянно? — изобразив гнев, погнался за девушкой, но спохватился, вспомнив, что полностью раздет.

— Приготовь мне воды, — крикнул кривляющейся в прихожей Нате и завернулся в шкуру.

После водных процедур придирчиво понюхал у себя подмышкой: ни фига там не несет, что там себе напридумывала эта тощая задница. Это словосочетание выводило девушку из себя: несколько раз ловил ее разглядывающей свою пятую точку, словно пытаясь понять, почему я ее так окрестил.

Ганс лежал на спине. Его руки были связаны, а конец веревки был прикреплен к огромному чурбану, выполнявшему роль стула. Увидев меня, немец покраснел от злости, с его губ сорвались слова, от которых Ната рассмеялась.

— Что он сказал?

— Назвал тебя свиньей и вонючим козлом. Может, тоже запах уловил? — сострила Ната, стараясь успокоиться и не смеяться.

— Вы у меня оба получите, потом будете визжать как свиньи, — немец уловил угрозу, его лицо побледнело, а Ната моментально посерьезнела. Давно бы так, распоясались горе-комики.

Допрос немца дал мало информации: он подтвердил, что является командиром отдельного отряда Гансом Мольтке. В его задачу входило взятие Мехика и удержание плацдарма до подхода основных сил. На все вопросы про численность и вооружение армии Дитриха Ганс молчал. Не подействовала угроза вздернуть его как диверсанта. Убедившись, что больше сведений не получить, решил осмотреть рану. Ганс побледнел. Увидев в моей руке нож, закрыл глаза. Его губы двигались. Скорее всего, нацистский выродок прощался с жизнью.

Обнажив при помощи ножа рану, удовлетворенно хмыкнул:

— На нем все заживает, как на собаке.

— Я не собака, — ответил Ганс на моем языке, открыв глаза. У меня совершенно вылетело из головы, что один из немцев провел какое-то время в плену, а потом исчез.

— Это ты был в плену раньше?

— Да, — подтвердил немец, косясь свирепым взглядом.

— Ты не согласен, что ты не собака?

Полного вопроса Ганс не понял, пришлось Нате оказать помощь с переводом. Оказалось, надо было только задеть гордость немца. Издеваясь над его положением в королевстве Дитриха, где немецкий король, с моих слов, относился к нему как к животному, мне удалось узнать некоторые сведения. Пытаясь доказать свою значимость, свой статус в фюрлянде, Ганс выложил немало интересного, задыхаясь в бессильной злобе. Мне удалось узнать, что одних пеших воинов у Дитриха больше трех тысяч, но сколько именно пошло в поход — не известно. Всадников — тоже немало, более трех сотен.

— Вы не воины, я перебью войско Дитриха, как глупых поросят на охоте, — заканчивая разговор, я поднялся.

— Король повесит тебя на самом высоком дереве! — прокричал вслед Ганс.

Его рана действительно хорошо заживала, через пару дней он сможет ходить. Мой первоначальный план о привлечении его на свою сторону, похоже, был обречен на провал. Этот парень был зомбирован. Во время разговора я узнал о его убежденности, что только Дойчи достойны править, а все остальные должны им прислуживать. Попав в другую Вселенную спустя сто пятьдесят лет, нацистская теория превосходства расы процветала махровым цветом. Заразу нацизма надо выкорчевать, пока она не успела хорошо укорениться.

Борд ожидал моего выхода на улицу, беседуя с Богданом. Чуть дальше образовалась вторая группа, где Шрам слушал наши приключения из уст самого Гурана. Как и бывает в юношеском возрасте, рассказ наследника Берлина отдавал юношеским максимализмом: пушки были вдове крупнее, врагов вдвое больше, а Макс Са по болотам провела воля Главного Духа-Бога.

— Макс Са! — Борд почтительно склонил голову.

Увидев меня, Шрам оставил рассказчика, поспешив поздороваться.

— Гуран говорит, что Дитрих написал письмо, что он говорит? — Борд замер в ожидании ответа. Я прикусил губу: как мог забыть про проклятое письмо?

— Ната нам зачитает, пошли в дом, — пригласил Борда и остальных. Письмо было в рюкзаке. Отыскав его, протянул пергамент Нате, приветствовавшей гостей.

— Прочти нам ответ Дитриха.

Развернув пергамент, девушка пробежалась глазами по тексту. Сглотнув, Ната, начала читать:

«Приветствую тебя, самозваный император. Титул ты присвоил, как присвоил право жить на землях к югу от границ моего фюрлянда. Твои слова про уничтоженный отряд являются твоим смертным приговором. Я приду и разорю все земли, на которых вы расплодились. Ваши женщины станут добычей моих воинов. А ваши мужчины будут рабами Дойчей. Жди меня.

Истинный король Дитрих I».

На минуту установилось молчание: побагровел Борд, след от раны на лице Шрама побледнела, а весельчак Гуран просто застыл с открытым ртом.

— Это всё, что вам надо знать о нацизме, — нарушил я молчание, поднимаясь с места. — В другом мире, — а миров очень много, — предки этого Дитриха развязали мировую войну, в которой погибло больше людей, чем рыб в море. Те разгромленные нацисты тоже были убеждены, что только они имеют право жить. Их разбили наголову. И в результате их главарей судили военным трибуналом и почти всех казнили за преступления против человечества, — казнили самой позорной для военных казнью: через повешение. Поэтому в том, другом, мире такие идеи и высказывания всюду преследуются по закону. Эта запрещенная идеология ещё называется «фашизм».

— Больше, чем рыб в море? — переспросил Гуран, ошеломленный моим сравнением.

— Да, — без смущения повторил свои слова, — больше, чем рыб в море. Тот, кто начал эту войну, избежал смерти, сбежав, когда его город взяли штурмом. Так получилось, что он попал в этот мир, и хотя он умер очень давно, его идеи живы. Теперь это не просто война за право жить, это обязанность каждого из нас. Обязанность сделать так, чтобы нацизм перестал существовать. Пусть их больше, но мы уже доказали один раз, что число не главное. Мы разрушили их главные надежды на победу — громадные пушки. Гуран говорил правду насчет их размеров, — кивнул в сторону покрасневшего от похвалы парня.