— Я пошлю человека ночью, но ты должен отдохнуть. Сам слышал, что сказали пленные — Михел не будет больше атаковать, пока не прибудут пушки.

День прошел спокойно, изредка лучники с обеих сторон вступали в бесполезную перестрелку, пока Штеф не запретил тратить стрелы. Последняя надежда на помощь извне пропала, когда утром Штеф и Ганс увидели насаженной на кол голову воина, посланного к дикарям. А ближе к обеду с северо-западной стороны равнины показался небольшой отряд всадников Михела, возвращающийся с пушками.

— Вот теперь — всё… — констатировал Ганс, наблюдая, как неприятель устанавливает пушки напротив стен городка.

— Тогда умрем, как подобает воинам, — улыбнулся Штеф, — предупрежу наших воинов, что сегодня — славный день для смерти.

Племянник покойного Дитриха не стал ждать нового дня, чтобы начать обстрел. Спустя всего час после прибытия четыре небольшие пушки открыли огонь по стене города с западной стороны. Понадобилось около двадцати выстрелов, чтобы часть укрепления обвалилась: успех воины Михела встретили громкими криками.

— Приготовиться к атаке! — отдал приказ Ганс, покидая башню и спускаясь во двор. — Мы дорого продадим свои жизни.

Громкое «hurra!» на пару мгновений даже заглушило пушечную пальбу и крики воинов Михела снаружи городской стены. «Макс Са, где же Ты?..» — мысленно взмолился Ганс, бросая копье в первого воина Михела, показавшегося в проходе рухнувшей стены.

Бросаясь на помощь Гансу Мольтке, я прежде всего руководствовался здравым смыслом: приход к власти другого короля Дойчей грозил возобновлением войны. Если мы не опоздаем и сумеем помочь Гансу, есть шанс, что у меня появится союзник на севере, готовый помочь против Никона.

От Мехика до Штатенгартена было порядка ста пятидесяти километров: лошадей загонять не хотелось, но и опоздать боялся. К ночи первого дня конница оторвалась от пехоты на шесть часов. Измученная скоростью передвижения, пехота на привале появилась лишь глубокой ночью. Если выдерживать темп пеших воинов, сомневаюсь, что успеем помочь осажденному Гансу.

— Шрам, веди пехоту с максимальной скоростью, а я с конницей поскачу вперед, чтобы не опоздать.

Пришпорив коня, пустил его галопом, пока впереди лежала ровная равнина. Наше преимущество заключалась в том, что кони не были утяжелены броней: в Средние века даже крестоносцы умудрялись проходить до ста километров в день. На гребень склона, откуда открывался вид на лежащий внизу Штатенгартен, взлетел ближе к вечеру, через пару часов наступят сумерки. Одного взгляда хватило, чтобы увидеть большое скопление войск, осаждающих город. Прозвучало несколько пушечных выстрелов, и черная масса воинов заколыхалась, направляясь прямо к городской стене.

Разгоряченные скачкой жеребцы гарцевали на месте, отставшие всадники поочередно вылетали на гребень, осаживая лошадей. Моя сотня казалась каплей в море черного пятна, растекающегося вокруг стен городка. Атаковать сотней всадников огромное войско — чистое безумие, но если ждать пехоту, город успеют взять, а всех его защитников — перебить.

Недалеко от основной массы вражеских воинов на пригорке у леса был разбит шатер, рядом с которым находились около двадцати воинов. "Ставка неприятеля", — мелькнуло в голове, а в следующую секунду я принял решение:

— Атакуем шатер! — Если все сделать быстро, пешие воины не успеют прийти на помощь своему полководцу.

Выхватывая из ножен катану, пустил жеребца галопом. Если удастся захватить ставку, обезглавленное войско станет неуправляемым, пропадет мотивация к бою. Многие битвы в истории были проиграны по причине смерти полководца или короля. Гуран вырвался вперед: он несся, привстав на стременах, вращая меч над головой. Сцена напоминала фильмы про атаку казаков — казачьей лавой — во время Гражданской войны.

Воины у шатра нас заметили: там началась суета, всадники вскочили на лошадей, намереваясь встретить лавину моей сотни. "Только бы не сбежал", — крутилась мысль в голове, пока расстояние стремительно сокращалось. Полководец, осаждавший Штатенгартен, умом не отличался — вместо того чтобы отступить к стенам города, где на штурм лезли его воины, он помчался навстречу нашей лаве. Порядка двух десятков немецких всадников с блестящими в лучах заходящего солнца латами неслись вперед узким клином.

Я успел увидеть, как Гуран пригнулся и пропустил удар меча над головой, нанося ответный удар. В следующую секунду мой жеребец сшибся с жеребцом рослого мужчины, на его плечах красовалась мантия с изображением орла. Столкновение коней было столь сильным, что я вылетел из седла, в ужасе ожидая ударов копыт по голове. Я постарался перевернуться в воздухе, чтобы удариться об землю не головой. Удалось. Упал и перекувыркнулся. Катана вылетела из руки: оглянувшись, увидел ее в траве в паре метров от себя. Основная масса моих всадников посшибала с лошадей Дойчей: бой разбился на мелкие группы. Мой соперник с мантией также не удержался: он стоял на четвереньках, мотая головой, пытаясь прийти в себя после сотрясения мозга.

— Макс Са! — появившийся из ниоткуда Богдан помог мне встать на ноги.

За те мгновения, пока я вставал на ноги и поднимал катану, с немецкой конницей покончили. Около десятка всадников безжизненно валялись на земле, оставшиеся оказались в плотной кольце и бросали оружие. Даже атака на город временно прекратилась: застывшие пешие воины пытались понять, что происходит на их глазах, не проявляя инициативы атаковать кавалерию.

— Хенде хох! — вспомнил фразу из немецких фильмов, предлагая сдаться мужчине с мантией, вставшему на ноги с мечом в руках.

— Duell, — взревел мой противник, срывая с плеч мантию и разорвав завязки.

— Да я тебя!.. — вскинулся Богдан, поднимая свой огромный топор.

— Богдан, стой! Он — мой, — успел остановить гиганта.

Поединки — очень интересное зрелище: всадники, обезоружив немцев, немного расступились. Оглянувшись на город, заметил, что на его стенах появились фигуры защитников: атакующие пехотинцы тоже замерли в предвкушении дуэли.

Мой противник не уступал мне в росте. Он снял с головы шлем и отшвырнул его в сторону, явив довольно молодое и белокожее лицо. Только глаза у этого мальчишки горели лютой ненавистью, прожигая во мне дыру. Вооружен немец был большим двуручным мечом — анахронизмом, доказавшим свою неэффективность. Римляне, к примеру, никогда не использовали большие мечи, отдавая предпочтение коротким. А они-то толк в сражениях холодным оружием знали.

— Schwein! — выкрикнул с ненавистью Дойч, бросаясь мне навстречу и занося для удара меч над головой.

Если бы на моем месте стоял чурбан, который требовалось расколоть, тактика немца пришлась бы кстати. Я ушел от его неуклюжего удара, полоснув катаной по животу. Клинок, бессильный против латного доспеха, отозвался противным металлическим скрежетом. Доспехи у немца — знатные, продуманные: нарукавники, наплечники и защита ног. После третьей попытки его достать почувствовал, как начинаю уставать. Безумная скачка и падение давали о себе знать. «Подрежь ему ноги сзади», — подсказал внутренний голос. Удачно ушел от очередного размашистого удара, Дойч начал психовать, не понимая моего стиля боя. Тогда резанул его по правой ноге — по задней поверхности голени.

Трава мгновенно окрасилась в красный цвет, а сам Дойч, взревев, припал на здоровую ногу.

— Хенде хох! — повторил свое требование противнику.

На этом мое знание немецкого заканчивалось. Не знаю, каким чудом удалось увернуться от брошенного ножа: солнечные блики даже резанули по глазам, а кожа левой щеки почувствовала дуновение.

— Ах ты мразь! — ударив с оттяжкой по конечности, увидел, как бессильно повисла правая рука немца, все ещё припадавшего на здоровую ногу. Левую руку обездвижил так же, видя, как в серых глазах противника заплескался страх.

Немец понял, что проиграл — в его глазах появилась покорность судьбе. Он встал на второе колено и наклонил голову, обнажая шею. Мелькнула мысль, что не перерубить с первого раза будет плохим примером для воинов. Вложившись в удар, опустил клинок под небольшим углом: голова откатилась, а обезглавленное тело упало ничком.