Никаких внешних врагов в эти три года мы не обнаружили — основали небольшую колонию на южной стороне Сицилии — в той самой бухте, где останавливались во время первого путешествия. Даже дикие племена с севера на какое-то время перестали тревожить северные границы земель Мольтке. За прошедшие три года температура в Европе, на мой субъективный взгляд, стала повышаться. Последние две зимы в Макселе не было снега, а днем солнце прогревало довольно сильно.

Был один инцидент, на время всколыхнувший Максель: в пьяной драке один из молодых «христоверов» убил Руса, что послужило причиной волнений. Русы в течение суток, пока я не казнил нескольких зачинщиков, устроили погромы, успев сжечь более трех десятков домов и убив несколько семей, принадлежащих к сатанистам. Десятилетия церковного гнета вылились «христоверам» бумерангом, но такое нельзя было прощать даже своим. Демонстративная казнь троих зачинщиков погромов быстро охладила воинственный пыл остальных. Именно тогда я издал Максельский Эдикт, провозглашавший свободу вероисповедования. По Эдикту представители любых конфессий признавались равноправными, преследование и ущемление прав любых меньшинств каралось смертной казнью.

Самым большим достижением за прошедшие три года явилось то, что общими усилиями Русов и Дойчей стал функционировать нормальный университет. Белояра, успевшая родить двоих сыновей Малу, скрупулезно и кропотливо переписала содержимое тех книг, что мы обнаружили в Регенсбурге. Высшее учебное заведение решили расположить в Берлине, отведя под него новое здание, что строил Терс, запланировав перебраться из своего старого дворца. Выбор места был обусловлен тем, что это — общий проект Русов и Дойчей, а Берлин находился практически на стыке двух наших культур.

После того, как Лайтфут и Лерниц из Регенсбурга, ставший преподавателем в университете, изобрели капсюль, вопрос боеприпасов для огнестрельного оружия перестал быть актуальным. Капсюли «ЛЛ», названные так в честь Лерница и Лайтфута, часто допускали осечки, но изобретатели обещали устранить эту проблему.

Язык Русов обогащался словами из языка Дойчей и наоборот.

Картофель, ставший второй основной культурой после ячменя, быстро завоевал свои места на участках у крестьян. Теплый климат и неприхотливость этой культуры позволила получать в окрестностях Портбоу и южнее по два урожая в год.

Наступили такие тучные годы, что я встревожился, как бы мы все не пошли по пути Торхепа, превратившего свою жизнь в процесс поглощения еды.

За три года семьями обзавелись Бер, Тиландер, Лайтфут и братья Богдана. Только сам старший Лутов упрямо отказывался связывать свою жизнь с женщиной. Вместе с Санчо мы снова навестили охотника Зипа и его дочь Лу, радостно продемонстрировавшую сына. Малыш был крупный, жрал постоянно — никаких сомнений в отцовстве быть не могло. Во второй приезд Санчо остался в избушке Зипа на трое суток, молодая мамаша должна была утолить сексуальный голод. Пока неандерталец развлекался, мы с Зипом, Богданом и Бером предприняли новый поход в горы с целью обнаружить проход на земли Ганса. Проход нашелся, но его преодолеть в зимнее время представлялось опасным.

Как ни странно, Ната и Труди сдружились: племянница Штефа оказалась на редкость смышленой девушкой. А когда Ната увидела, как ладят между собой Иван и Кинг, ее сердце растаяло.

— Нечего сыну расти вдали от отца, да и безопаснее будет Кингу здесь, — воспротивилась она моему плану отослать Труди с сыном в Регенсбург, где мальчиком должен был заниматься Мольтке. Если по отношению к Труди и Кингу Ната смогла преодолеть барьер эгоизма, ее отношения с Малом оставались натянутыми. Хотя с Белоярой она ладила прекрасно и, более того, зачастую три молодые женщины даже устраивали конные прогулки, препоручив детей служанкам.

За три года Ната еще дважды пыталась завести разговор про наследника Империи, но, нарвавшись на грубость с моей стороны, быстро меняла тему разговора. Я и сам понимал, что этот вопрос со временем станет острым, тем более что Мал начал проявлять интерес к государственным делам. Это меня сильно обрадовало: в глубине души мне хотелось, чтобы Мал стал управлять государством после меня. Это было бы справедливо, да и перед умершей Мией чувствовал себя обязанным дать шанс Малу. Ната, конечно, видела перемены в Мале, именно поэтому, как и всякая мать, старалась заранее решить всё для своего сына. Порой я отчаянно нуждался в ее совете, но бывали минуты, когда руки сами тянулись сомкнуться на горле моей чересчур эмансипированной жены. Я даже обрадовался, что Ната не родила девочку — ни один Рус не смог бы вытерпеть капризы дочки, воспитанной моей женой — пилотом звездолета.

Эти три прошедших годах были насыщены мелкими проблемами, но не было вызова, чтобы снова консолидировать всех, жить ожиданием преодоления трудностей. Помню, как Тиландер и Лайтфут загорелись идеей сделать паровой двигатель. Саму идею подкинул Лерниц, высмотрев рисунок первых паровых двигателей в книге. Напрасно я отговаривал американцев и примкнувшего к ним Дойча от этой затеи, ссылаясь на отсутствие у нас опыта и технических возможностей.

— Ты только представь, Макс: у нас будут пароходы на паровой тяге, а потом и паровозы. Проложим рельсы от Берлина до самого Регенсбурга. Сидишь себе в вагоне, а тебя доставляют в пункт назначения, — горячился Тиландер, выбивая у меня разрешение на исследовательские работы.

— Герман, очнись! Даже если бы тебе каким-то чудом удалось сделать паровоз, у нас просто не хватит металла на рельсы. Ты вообще представляешь себе, что такое железная дорога? — Находясь в Звездном, видел один мини-сериал про прокладку железной дороги на Диком Западе. Это колоссальный труд, требующий огромных затрат, рабочих и времени.

— Макс, мы справимся, — убеждал меня американец, глядя на синхронно кивающих Лерница и Лайтфута.

Прошел год, но паровой двигатель, способный толкать паровоз или тянуть пароход, так и не появился. Было бы несправедливо сказать, что мои друзья ничего не добились. Они достигли определенных успехов. По сути, паровой двигатель прост: нагретый пар толкает поршень, передающий поступательно-обратное движение через шатун на вал. Проблема заключалась в том, что поступательное движение за счет пара происходило хорошо, а возврат поршня — замедленный.

— Нужно придумать, как создавать отрицательное давление, чтобы поршень возвращался без задержек, — злился Лайтфут, раскладывая чертежи прямо на земле.

Из-за несовершенства паровой машины работа вала происходила рывками: рывок вперед за счет движения поршня, затем остановка на пару секунд, за которой снова следовал рывок. После шестимесячных мучений, так и не добившись результата, горе-механики снова засели за книги, переписанные рукой Белояры.

Если идея с паровозом мне казалась неосуществимой, то пароход мог стать реальностью. Следовало только наладить равномерную работу поршне-шатунного механизма и вторым шатуном передавать крутящий момент на гребное колесо парохода. Само гребное колесо являлось более продвинутым вариантом водяной мельницы. А уж их механизм работы Русам известен давно. «Христоверы» тоже внесли свою лепту, усовершенствовав водяные мельницы по образцу начала двадцатого века.

Время шло, новых идей в голове у «инженеров» не возникало, и я уже практически распрощался с идеей парохода, как неожиданно помог случай. Ната забыла снять медный чайник с огня, и он протестующе свистел, выпуская пар из носика.

«Сбросить излишки пара из камеры перед поршнем!» — пришла в голову неожиданная мысль. Это так элементарно, что на минуту я даже засомневался — неужели решение столь простое. Когда явились запыхавшиеся «инженеры», изложил им свое видение — как ни странно, первым возможный принцип работы понял Лерниц, предложивший перераспределять пар из камеры перед поршнем в следующую.

— Макс, это гениально! Как мне не пришла в голову такая простая мысль, — Тиландер еле стоял на месте, пританцовывая от радости. — Можно будет сделать пароход с хорошей трубой. Мы больше не будем зависеть от ветра.