— Уймись уже, беспокойная душа, — пробормотал он, удерживая её рукой. — Спи, всё хорошо. Всё будет хорошо.

Поверив этим словам, убаюканная ритмом его сердца, Хитринка наконец сумела уснуть по-настоящему.

— Мастер Джереон, вы должны мне сказать, для чего предназначено сердце, — упрямо повторил хвостатый.

— Тебе об этом знать ни к чему, если только господин Ульфгар не рассудит иначе, — отмахнулся старик.

— А вот и к чему. Я подумал, мы могли бы добавить ещё один заводной барабан, чтобы подводить механизм ключом можно было вдвое реже, но поделка тогда станет массивнее. А если это не просто заводная игрушка, если сердце предназначено для живого существа, тогда можно использовать ротор. Он бы заводил пружину, используя движение, и ключом бы приходилось пользоваться не так часто.

— Умный-то какой, — хмыкнул мастер, но затем задумался.

— О роторах-то откуда слышал? — спросил он немного погодя. — Я сам их в работе почти никогда не использовал, уж и позабыл. Не знаю даже, получится ли…

— Книги недавно довелось читать, — скупо поделился хвостатый. — Искал другое, да ещё о светляках своих думал, вот и зацепился. Но нужно попросить Эдгарда, чтобы привёз те учебники, а то ведь всего не припомню.

По счастью, торговец ненадолго заглянул в тот же день. Сюда, за дворцовые стены, его пускали без вопросов, и он старался появляться так часто, как мог. Господин Ульфгар считал, что эти посещения под видом визитов старого знакомого — лучший способ держать мастеров под надзором. И Эдгард не переубеждал повелителя, неизменно пересказывая ему какие-то малозначащие детали разговоров и сообщая о ходе работ.

Торговец выслушал просьбу, кивнул и пообещал вернуться так скоро, как только сможет. Впрочем, добавил, что ожидать его следует не раньше, чем через несколько дней — собственные дела требуют времени.

Пожалуй, никакие дни ещё не тянулись для хвостатого так долго, как эти.

С мастером они занимались какой-то пустой работой, больше для вида. Забежал на второй вечер сияющий Гундольф — товарищ сумел провести его в нижние камеры, пока охрана не сменилась, и счастливец повидал Грету, перекинулся с ней словечком.

— Умница она, не киснет. Передать просила: верит, что с работой справитесь, да чтоб за неё не тревожились. На здоровье не жалуется, голодом не морят. Дела только никакого нет для неё, ну да от скуки ещё никто не помирал.

— Вот спасибо тебе, парень, — горячо поблагодарил мастер. — Прямо камень с души упал. А что эти камеры — холодные, сырые?

Гундольф замялся.

— Да я как-то и не пригляделся, — виновато ответил он, почёсывая затылок. — Сидят же там люди годами, ну, видать, жить можно. Да и не зима сейчас. Знаете, бежать мне пора, и так уже здорово рискую!

И он поспешно улизнул, оставив мастеров мучиться в догадках.

В следующие дни Гундольф не появлялся, зато они, наконец, дождались появления Эдгарда.

— Вот и книги, как обещал, — сообщил тот, сгружая стопку на пол у заваленного бумагами и формами стола. — Ещё что, может, понадобилось за последние дни?

— Нет, ничего, — рассеянно ответил мастер Джереон, перебирая книги.

— Как они там? — вполголоса спросил хвостатый, подойдя ближе к торговцу. Он не уточнял, о ком спрашивает, и так было ясно.

— Так хорошо, как только возможно, — ответил Эдгард. — Ты не тревожься о них, парень, лишними мыслями голову не забивай.

— Мне ничего не передавали?

— Что скучают, ждут. Да это и так ясно. Вот закончишь работу, навестишь, то-то они обрадуются!

Хвостатый кивнул, поблагодарил, но всё-таки не сумел представить, чтобы Карл сознался, что по кому-то скучает. Скорее он сказал бы что-то едкое. Эдгард, наверное, приукрасил.

Как бы там ни было, но на душе стало полегче, и в следующие дни Ковар смог целиком сосредоточиться на работе.

Вот только ночами порой подолгу не мог уснуть, вертясь с боку на бок и прислушиваясь к мелодии, долетающей неведомо откуда. К утру, когда звенел будильник и мастер поднимался, чтобы развести огонь в печи, музыка совсем слабела.

Вскоре был готов и пробный механизм, который больше напоминал плоскую шкатулку, чем сердце. Мастер Джереон носил его на ремне, чтобы испытать. С тех пор, как пружину завели ключом, прошло уже два дня, и механизм всё ещё не останавливался.

Тут бы и радоваться, вот только старик с каждым днём всё больше мрачнел.

— Поговорить надо, — сказал он ученику однажды под вечер, после того, как им принесли ужин и новых посетителей не ожидалось.

Хвостатый с готовностью кивнул. Ему не хватало их прежних доверительных бесед, а мастер Джереон хотя и извинился при встрече, но в следующие дни держался отстранённо и будто бы неприязненно, обращался лишь по делу. Понятно было, что старик ещё зол, но вместе с тем и обидно. Не случалось у них прежде таких серьёзных размолвок, и было Ковару больно не меньше, чем из-за ссоры с родителями.

— Слушай сюда, — сказал мастер. — Мне от тебя нужно обещание, что к дочери моей ты впредь и близко не подойдёшь. Клянись.

Хвостатый и сам не знал, что ожидал услышать, но уж точно не это, и потому с обидой ответил:

— Клятвы такой я давать не стану. И хочу, чтобы вы поняли наконец: я не какой-то там негодяй, который хочет погубить Грету. Думаете, желаю ей такой судьбы — насмешек, оскорблений, жизни сломанной? Я буду держаться на расстоянии, но не потому, что вы просите, а потому, что сам так решил. Но если однажды ей понадобятся помощь и поддержка, тут я в стороне не останусь, ясно вам?

— Да уж найдётся кому помочь, — сухо ответил старик. — Не понял ещё, что ли, дурень — стоит господину Ульфгару пронюхать, что Грета для тебя что-то значит, как он её не пожалеет, лишь бы от тебя чего добиться. Так что как бы поддержка твоя ей ещё боком не вышла.

— Сейчас она в темнице не из-за меня, а из-за вас!

— Всё верно, из-за меня. А когда меня не станет, хочу, чтобы у правителя больше не было повода измываться над моей дочерью, ясно тебе?

— Уж о том, чтобы по моей вине такого не случилось, я позабочусь, — зло ответил хвостатый.

Некоторое время они ещё посидели в молчании, хмуро переглядываясь и не зная, что сказать друг другу. И тут в дверь будто бы кто-то заскрёбся.

Старик подскочил, открыл её нараспашку так, что тяжёлая створка громко ударила о стену.

— Кто там ещё? — громко и недовольно спросил он, огляделся, но никого, видимо, не заметил.

Хвостатый со своего места видел тёмный двор, огни на стене вдалеке, но ни движения, ни души.

Мастер постоял ещё на пороге, но затем всё-таки прикрыл дверь, вернулся к огню.

— Не хватало, чтобы ещё подслушал кто, — проворчал он вполголоса. — Так вот, парень, мне было бы куда легче на душе, если б ты клятву дал.

И добавил, перейдя на шёпот:

— А улучишь момент — беги! Беги отсюда, не раздумывая, и затаись, как сумеешь. Вот это, — он указал на механизм, висящий на груди на ремне, — дрянь. Злое дело мы делаем, и… Да ты слышал это?

За дверью вновь раздался странный звук, будто по дереву провели металлом. Тут уж и хвостатый не усидел, подскочил первым, выглянул наружу. Его чуткий слух уловил лёгкий удаляющийся шум. Повернув голову вправо, на звук, Ковар заметил что-то похожее на движение в глубоких тенях за водосточной трубой.

Он осторожно, не спеша подошёл. Небо, как это часто бывало, плотно затянули тучи. Ни луны, ни звёзд, ни окон с этой стороны замка — ничего не освещало двор, и после уютного жёлтого света мастерской он казался чёрной ямой. Так что когда из-за трубы что-то бросилось на хвостатого, он даже вскрикнул от неожиданности, хотя и был настороже.

— Братишка! — услышал он знакомый голосок. — Мы всё-таки тебя нашли, Верный не подвёл!

— Ты ещё здесь откуда? — удивлённо спросил Ковар, отцепляя тонкие пальчики от своей талии и присаживаясь. Было, впрочем, так темно, что он едва различал в этом мраке восторженное личико Каверзы. Девчонка тут же повисла у него на шее.