Гундольф сунул ноги в ботинки, взял светляка и решительно вышел наружу.

Он обошёл всю левую часть побережья, затем правую. Потом ещё раз сходил туда и сюда, в этот раз зайдя дальше, но следов Кори нигде не обнаружил.

Тогда он сел на причале, старательно прогоняя подступающую тревогу, и принялся ждать рассвета. Может быть, он не заметил девочку за каким-то камнем, может, она сама от него пряталась. Или передумала сходить на берег, ушла к Эмме. Но ведь не стала бы она с горя прыгать в воду? Что за глупости, конечно, она не из таких. Да ещё одеяло взяла, кто же топится с одеялом.

А когда пришёл новый день и первые поселенцы сошли на берег, чтобы заняться привычными делами, они заметили то, чего не разглядел Гундольф. Механическая жаба, стоявшая обычно между двух валунов и кажущаяся третьим, пропала. И взять её, выходило по всему, мог лишь один человек.

Должно быть, Кори вернулась в свой город — чего ещё ей было тут ждать? Пешим ходом до Раздолья далеко, в одиночку идти опасно, вот и позаимствовала жабу.

Народ негодовал. Гундольф пытался успокоить людей как мог. Говорил, всё равно ведь половина собиралась с ним к Вершине, им жаба не понадобится, а остальным позже пришлют какие-то механизмы взамен, если и они не надумают уходить.

Назавтра и думали выдвигаться, чтобы прийти с запасом. Ночь провести в убежище, а день встретить уже в другом мире. А теперь вместо сборов — ругань да возмущение.

Флоренц сидел рядом, огорчённый.

— Эх, — сказал он, — и чего только я сам не додумался взять жабу да сбежать в Раздолье? Соврал бы, что мне семнадцать, и как раз взяли бы на место разведчика. Этого Кори ведь не ждут, правда, раз его в море скинули? Значит, место свободно.

А ведь мальчик прав. Кори, пожалуй, опасно было возвращаться назад. Хотя, может, она умолчала о чём-то, что меняет суть дела. Вот ещё из-за этого ломай голову…

— А я говорил, зря ты парню веришь! — сердито сказал кто-то рядом.

Гундольф поднял глаза и увидел старого Стефана.

— Он точно ведал, что с Ником нашим сталося! — продолжил старик, сжимая кулак. — Вот же проходимец, паскуда, дрянь такая!

— Да почему ж ты так думаешь? — устало спросил Гундольф.

— А как, дурья твоя башка, он с жабой-то справился?

— Ну, в городе, должно быть, научился управлять разными механизмами.

— Научи-и-ился! — передразнил старик. — Жаб таких ток две на свете и было, у меня да у Ника, и обеих я смастерил. И ни на какие другие механизьмы они не похожие. Так вот чтоб на мою сразу сесть да поехать, этот паршивец должен был уже такую где-то видать. Помяни моё слово, Ник угодил к ним в лапы, и жабу они со всех сторон обкрутили. Ишь как ловко удрал этот гад, шума даже не слыхал никто! Ещё ж и топлива целую кучу спёр — как дотащил, хотел бы я знать!

Подошли и другие поселенцы, привлечённые этими словами.

— Да и я чуял, подозрительный разведчик этот! — с гневом заявил один. — Пытать его надобно было, а теперь упустили.

— Так если всё из-за цветка завертелось, нам такой у себя держать, пожалуй, опасно, — тревожно сказала одна из женщин. Гундольфу она запомнилась тем, что выражение её лица всегда оставалось настороженным, будто поселенка непрестанно ждала беды.

— Да завтра я его и унесу, — ответил Гундольф. — Уж за день-то ничего не случится.

Спорили-спорили, да и решили, что к Вершине лучше выдвигаться прямо сейчас. Многие боялись, Кори выложит в городе всё, что знает, и налетят раздольцы. Врата в другой мир — шутка ли. Да городские на уши встанут, а что решат, неясно ещё.

Половина поселенцев, наскоро собрав нехитрые пожитки, готовилась уйти. Все толпились на берегу, обнимались, прощались, не зная, скоро ли свидятся. Те, что оставались, думали увести корабль на новое место, чтобы разведчики не сразу нашли, а если повезёт, не обнаружили и вовсе.

Флоренц заплакал даже, бедняга. Готовился к прощанию, но не ждал, что это случится на день раньше. Крепился, стискивал зубы, а всё же пустил слезу.

— Если попадёшь в мой мир, я тебе всегда буду рад, слышишь? — сказал Гундольф, потрепав мальчишку по плечу. — Не думай, что о тебе забуду. И удачи в поисках брата.

Но вот и эти тягостные минуты подошли к концу. Забросив котомки за плечи и подхватив узлы, поселенцы двинулись неспешно к востоку, в сторону Вершины Трёх Миров.

Всё-таки пешим ходом идти оказалось дольше, чем ехать. Стефан, что удивительно, от Гундольфа не отставал, но некоторые старики едва плелись, даром что с пустыми руками. У части поселенцев и ботинок не оказалось, шли босыми, а острые камни на этой дороге — не то же самое, что прибрежный песок.

Да ещё докучал ветер. Маску Гундольф отдал одной из женщин, старухе, что едва дышала, а сам натянул воротник, но тот не спасал от всех бед. Ветер, налетая порывами, швырял в лицо горсти пыли. Промедлишь зажмуриться, и глаза режет так, что слёзы ручьями.

Тёмной громадой встала впереди Вершина. У подножия белел, изгибаясь, обманчиво-хрупкий стебель лозы с небольшим холмиком под ним, обложенным камнями. Путники подошли к последнему пристанищу господина Ульфгара.

Долго поднимались в гору, поддерживая стариков. Садились передохнуть, укрываясь за камнями от ветра, особенно яростного тут. А когда вышли, наконец, к плоской макушке, у Гундольфа даже дыхание перехватило от ужаса.

Потому что врат больше не было. Лоза первой арки, изломанная у основания, измочаленная и оторванная напрочь, лежала на земле. И вторая арка больше не вздымалась к небу: её придавливало накренившееся тело механической жабы, хрупкий белый стебель полз из-под брюха. На боках машины появилось немало свежих вмятин, глиняные нашлёпки осыпались. Лозы, которые не всякий топор мог перерубить, не поддались легко, но всё же не устояли перед натиском тяжёлого механизма.

— Кори, да зачем же ты?.. — прошептал Гундольф.

Зажмурившись, он тряхнул головой, надеясь, что это морок, видение, рождённое усталым и измученным сознанием. Но когда открыл глаза, ничего не изменилось.

Флоренц сидел в каюте, сжавшись в комок, и позорно ревел.

Это верно, он сам пожелал остаться, чтобы отыскать Эриха. Брат для него был важнее другого мира и ближе Гундольфа, но почему же сейчас так больно? Отчего не отпускает чувство, что совершил ошибку?

Эмма осталась с ним — он о том не просил! Собиралась в другой мир, но узнав, что Флоренц остаётся, передумала. И чего ради? Чтоб он чувствовал вину за отнятую у неё мечту? Показать, что он несмышлёныш, который не справится без присмотра?

Эмма хотела поговорить, но он её не впустил, не отпер дверь.

В брюхе корабля что-то ревело и дрожало. Машина, долго спавшая без дела, с трудом, но откликнулась на старания людей, ожила. В другое время Флоренц крутился бы там, а прогнали — стоял бы на палубе, глядя, как медленно проплывает мимо берег. Ведь это впервые на его памяти корабль стронули с места! Но вот именно сегодня на всё плевать.

Флоренц погладил по рыже-коричневой спине светляка, сидящего рядом. Гундольф оставил в подарок. Более ценной вещи у мальчишки, пожалуй, за всю жизнь не было, но сейчас не радовал и светляк.

Ещё этот Кори, разведчик, портил всё, а последние дни испоганил просто. Вечно крутился рядом, и Гундольф был к нему слишком добр, а потом эти двое начали так переглядываться, будто между ними есть какая-то тайна. Проклятый разведчик хотел отнять дружбу чужака, и у него получилось почти. Гундольф под конец про Флоренца и забывать начал. Только Кори показал-таки своё истинное лицо, не смог удержаться.

А всё же, зачем он удрал? Ведь и так через день бы отпустили на все четыре стороны. Боялся, может, что без Гундольфа с ним тут церемониться не станут.

Флоренц задумался, окажется ли новая стоянка ближе к Раздолью. Если да, сбежать бы при первой возможности. Не для того же отказался от другого мира, чтобы просиживать штаны в поселении и вести ту же жизнь, что и прежде.