– И что это было?

Слова Эллоиссенту давались с явным трудом.

– А ты горячая штучка, – выдохнул он, поднимаясь и помогая подняться на ноги мне. – Кто-нибудь объяснит, что происходит? – обратился он уже к кузинам. – Как вы здесь очутились? Я не ожидал визитов и наивно предполагал, что могу располагать своим временем. Вы врываетесь, устраиваете погром! Едва не убиваете бедных девушек, повинных разве в том, что хорошо выполняют свою работу…

Мы с Астрэль фыркнули с насмешливым раздражением почти одновременно.

Эллоиссент с вызовом, холодно поглядел в мою сторону. Я в ответ брезгливо поджала губы.

– Теперь-то мы точно знаем, Эл, какой практикой ты загружен. Уверена, тётя Сантрэн тоже будет рада узнать об этом.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, Астарэль, но мне, кажется, или у вас действительно неприятности? – парировал Эллоиссенс.

В этот самый момент голые девицы, спрятавшиеся под балдахин кровати, сочли момент подходящим чтобы оттуда выбраться.

Перехватив мой взгляд, Эллоиссент очень мило покраснел. Кстати, ему это идёт.

– Красавицы, – сказал он своим проституткам, – на сегодня наше свидание закончилось. Возьмите за труды и забудьте всё то, чему стали свидетелями.

В пухлые жадные девчачьи лапки полетели увесистые кошели со звонко поющей монетой. После чего девицы мигом испарились.

– Ну, дорогие? – повернулся Эллоиссент к нам. – Кто из вас окажет мне посильную помощь в перевязке? Может быть ты, Одиффэ?

Наши взгляды снова встретились.

В глазах Эллоиссента светилась дерзкая провокация, вызов.

Я отказалась под тем предлогом, что не умею лечить людей. Могу только калечить их.

– Ладно, черт с тобой! – прошипела Астрэль. – Давай сюда бинты! Перевяжу, чтобы в глаза не бросалось, чем ты тут развлекался, пока чуть концы не отдал.

– Я развлекался? – засмеялся Эллоиссент. – Кстати, девочки…

Эллоиссент поморщился. Видимо, сестра милосердия из Астарэль была неважная.

– Давайте договоримся? Вы не расскажее Сантрэн где и с кем меня нашли, а я промолчу о том, как вы применяете пространственные порталы. Я вообще о них ничего не скажу. Даже вскользь упоминать не буду. Ладно?

Разбрасывая по кабинету зеленые молнии пронзительных взглядов, гневно сведя брови, Хранительница Клана вполне сносно имитировала гнев.

Впрочем, я не исключаю того факта, что Сантрэн злилась вполне искренне.

Она принялась орать на нас сразу же, как закрылась дверь. не давая возможности любопытным прислушаться к намечающемуся скандалу.

– Отвечайте, кому из вас в голову пришла светлая идея отправиться в склеп? Зачем понесло вас в эту трухлявую вековую пыль?

Сантрэн прошлась перед нами, как генерал перед новобранцами.

– Что молчите? Я слушаю!

– Мы не хотели ничего плохого, тетушка, – робко подала голос Сиэлла. – Мы только хотели погадать, и…

Умению держать паузу у Сантрэн могли бы учиться лучшие политики и актеры:

– Вы хотели погадать?

Масленым голосом протянула Сантрэн.

– Я правильно вас поняла? Ну и? У кого собирались выпытывать судьбу и сердечные тайны? У полуразложившейся органической массы с полным набором клыков и когтей без крупицы разума? Так?

Сиэлла опустила ресницы.

– Я поражаюсь вашей глупости. Двуликие! За что такое наказание? – презрительно передёрнула плечами Сантрэн. – С чего вы взяли, что у вас хватит мозгов выпутаться живыми и невредимыми из этой нелепой передряги? Рисковать разумно, а в ряде случае даже и неразумно, но ради цели – это одно. Это я могу понять, принять, одобрить! Но вот так, нелепо, отправляться в качестве жеста добровольной воли на закуску трупам? Увольте!

Возразить оказалось категорически нечего.

– Каждая из вас получит наказание, – внезапно успокоившись, закончила Сантрэн. – А теперь ступайте вон.

Что должна чувствовать девица, осознав, что постель её занята молодым человеком, прекрасным до неприличия? Смущение? Робость? Радость?

Я ощутила глухое недовольство.

– Что ты тут делаешь? – скрестила я руки на груди.

– Зашёл извиниться, – мягко прозвучало в ответ.

– Извиниться? За что тебе передо мной извиняться, Эллоиссент?

– Можно просто Эл. А насчёт того, за что?.. Да за всё. Ты не должна была этого видеть. Я обидел тебя, я понял. Но я этого не хотел. Эти девушки – они ничего не значат.

Я холодно смотрела на Эллоиссента, с неприязнью раздумывая о том, что, если бы, не дай бог, оказалась в его объятиях, это бы тоже ничего не значило?

– А что значит? – мой голос звучал глухо и отрывисто.

– Наше многообещающе знакомство много значит. Диалог с тобой, кузина, много значит. Он обещает быть очень интересным.

– Интересным? Что ты имеешь ввиду?

Эллоиссент улыбнулся:

– Мне так понравился аванс, что ты дала мне в галерее. Понравился наш сегодняшний поединок. Люблю жесткие игры. А ты?

– Не знаю. Мне кажется, что не очень.

– Думаю, ты себя недооцениваешь. Большинство женщин кровь отвращает, боль – пугает. А тебе нет. Я тоже люблю боль.

– Любишь боль? Это как? Что может быть приятного в боли? – брезгливо скривилась я.

– Не нужно делать такого лица. Знаешь, в мире существует немного вещей, способных лишить людей самоконтроля. Наслаждение и боль к ним как раз и относится. Они в равной степени заставляют забываться. Тебе, я чувствовал это, я знаю, нравится причинять боль, мне нравится её принимать. Мы могли бы стать идеальной парой.

– Таким обходным маневром ты предлагаешь мне стать твоей любовницей? – возмутилась я. – Осмеливаешься мне такое предложить прямо в лицо? После утренней сцены? Я уже не говорю о кровосмешении.

– Кровосмешении? – удивился Эллоиссент. – О чём ты говоришь? Мы с тобой родня дальняя. Чеаррэ живут долго, да и плодятся так часто, что нелегко разобраться кто кому и кем приходится. Не считая особых случаев, мы легко доживаем до пятисот лет, сохраняя при этом молодость, красоту и репродуктивные функции. У любого из Чеаррэ такое количество родственников, что подчас мы даже не знаем друг друга в лицо. Так о каком кровосмешении может идти речь? Что плохого в том, что мы пытаемся найти равного среди равных?

– Другие люди, выходит, нам не ровня? – насмешливо вопросила я, несколько уязвлённая его словами.

– Нет, не ровня. Они – другие. Они прогорают, как свеча – так быстро, что проследить не успеешь. Ты же знаешь, как мы действуем на смертных? Иссушаем их души, пресыщаясь прежде, чем игра успевает по-настоящему нас увлечь. Мы для них как смертельный яд. Они для нас, как мотылек для пламени – пылинки, прогорающие не запоминаясь. Думаю, любить друг друга для нас вовсе не порок – это жизненная необходимость. Инстинкт выживания, если хочешь.

– То есть, если бы я не была Чеаррэ, ты бы сегодня сюда не пришёл?

Он поглядел на меня с явным недоумением:

– Ты делаешь странные выводы, Одиффэ.

– Я делаю правильные выводы, Эллоиссент. Знаешь, что? Ты до тошноты самоуверенный тип. И нечего тут стоять, играть бровями и ухмыляться. Давай-ка, убирайся из моей комнаты.

Толкнула я его в плечо, понуждая продвинуться к двери.

– Ладно, – согласился он с улыбкой. – Сегодня пусть будет по-твоему. Но мы ещё вернёмся к этой теме. Когда ты немного повзрослеешь, кузина. А пока – спокойной ночи, Одиффэ.

Губы Эллоиссента на миг согрели мягким прикосновением мой лоб.

В следующее мгновение я оказалась в полном одиночестве со смутным чувством разочарования в душе.

Бедные мужчины! Как сложно им бывает угодить нам, если мы сами-то не в состоянии разобраться с собственными желаниями?

Чужие смерти, сточные канавы, бесправие и жестокость нищеты – всё это, казалось, навсегда осталось в прошлом. Если временами меня и посещали призрачные видения умершей матери, Дейрэка или Гиэнсэтэ, я стремилась поскорее задвинуть их в дальний уголок памяти. Мертвецов воспоминаниями не оживить, так к чему напрасные слёзы?