Флоренц просто вылил бы масло на голову этому дурню, да и оставил его так. А Гундольф полюбопытствовал, что за часы — настенные, что ли? И где Кори их прячет?

Тот вспыхнул и вынул из кармана часы с крышкой, крошечные совсем. Уложи на руку, и ладонь не закроют. Потом согласился вроде, что масла должно хватить.

Мальчишка хотел поглядеть, как разведчик станет разбирать часы, а тот их погнал. Как только наглости хватило распоряжаться, будто он у себя дома! Да он, Флоренц, вырос на этом корабле, а Гундольфу выделили эту самую каюту. Никто не имел права их выпроваживать, тем более этот! Сказал, не любит, когда под руку глядят. И задвижку за ними с шумом запер, не постыдился.

А пузырёк после вернул пустой. Конечно, не ему пришлось идти к старому Стефану и выслушивать, что тот сказал. Старик до того рассердился, что сам пошёл поглядеть, что ж за часы такие здоровенные, но проходимец этот лёг рожей к стене и прикинулся спящим. Небось пролил половину и пятно прикрывал.

Нет, Флоренц был совсем не рад, что они выудили такого невежу и грубияна. Пусть бы лучше потонул.

Опять эти сны, чтоб им провалиться! Ведь давно пережито всё, забыто давно. Падение с лодки, видно, виновато, и проклятый Хаган, предатель. Что же он задумал, или это был приказ? Но снился не Хаган.

Опять вагончики медленно ползли над пропастью, и пальцы с трудом цеплялись за горячий металл подножки — неудобной, не обхватить. Только не Сиджи болтался там, под брюхом вагона, в этот раз, а Кори.

И почти удалось — всё ближе, ближе делался тот берег. И хотя пальцы онемели, верилось, всё получится. Выйдет продержаться ещё немного, а там — свобода.

Но как всегда в этих снах, что-то пошло не так. Всё так же скрипели механизмы, покачивался вагон, плыли мимо столбы опор, а расстояние не сокращалось. Сил оставалось всё меньше, а поезд будто завяз в одной точке.

Потом что-то грохнуло о стену вагона, больно толкнулось в ногу. А здесь и не увернуться никак, и голову не прикрыть. Только молить Хранительницу, впервые в неё поверив отчаянно: защити!

Будто в ответ на мольбу дверь вагона распахнулась, и на шум выглянул стражник. Молодой совсем, чуть старше Кори. Должен же он понять, до чего невыносимо жить на Свалке, когда впереди вся жизнь! Пусть сделает вид, что не заметил! Пожалуйста, пожалуйста!

Камень тяжело ударил в спину, вышибив дух — а дальше были только падение и боль, боль и падение…

Кто-то затормошил, затряс за плечи. Должно быть, Немая, кто же ещё. Но нет, сквозь липкую и душную пелену сна пробился чужой голос.

— Эй, парень, приди в себя! Да слышишь ты?

Ох, до чего приятно было осознать, что сон — это только сон! А чужие руки уже ощупывали лоб, расстёгивали верхнюю пуговицу на рубахе.

— Отвяжись! — удалось наконец сказать Кори, отталкивая чужака.

— Моя бы воля, и шагу в твою сторону не сделал, — обиженно ответил тот. — Да только ты вопишь так, что и мёртвого поднимешь, ещё и не добудиться тебя. Не удивлюсь, если сейчас все поселенцы сбегутся к нашей каюте. Думал, у тебя жар поднялся — так вроде нет…

А прежде на Кори никто не жаловался. Что ж, тем и был хорош уединённый домишко в разрушенном квартале. Да и кошмары терзали не всегда.

Ещё и рука разболелась нещадно — видно, из-за неё и пришли страшные сны. Ну, хотя бы от этого имелось проверенное средство: нужно только откупорить пузырёк, болтающийся на шее на цепочке, и уронить каплю — не больше — в кружку с водой, загодя оставленную на столе.

Кружка оказалась пуста, и Кори захлестнула ярость.

— Где моя вода?

— Моя, твоя, какая разница? — пожал плечами этот несносный человек, с которым приходилось делить помещение. — Ну, пить захотелось, а кружка на двоих у нас одна. Уж прости, не мог я выложить твою воду на стол да за своей сходить.

Можно было вынести многое: кошмары, внезапное предательство Хагана, вынужденную остановку в чужом враждебном поселении и нестерпимую боль в руке, но поодиночке. Всё сразу — это уже слишком. Горло сдавило, и всхлип не удалось сдержать. Тут же нахлынули стыд и досада на себя.

Несмотря на стиснутые зубы Кори трясло. Свидетель постыдной слабости замер — тёмный силуэт на фоне круглого окна. Провалиться бы, исчезнуть, стереть себя из его памяти! Сейчас откроет рот, скажет что-то едкое…

— Ах ты, пресвятая Хранительница, — смущённо пробормотал сосед. — Да принесу я тебе воды, не реви только. Что ж ты нежный такой!

Он ушёл и, действительно, вскоре вернулся, поставил на стол доверху полную кружку. Осталось только уронить туда каплю, но пробка никак не вынималась. Правая рука болела так, будто в неё вонзили дюжину раскалённых спиц, и совсем не слушалась. И сдерживать слёзы становилось всё труднее. Одна уже поползла, щекоча и обжигая.

Что стоило выпить проклятые капли с вечера? Нет же, вздумалось поберечь. Будто не ясно было, чем такое кончается!

— Давай помогу, — предложил чужак.

Не дожидаясь ответа, он поднялся с места, потянул к себе пузырёк и легко вынул пробку.

— Болеешь чем? — спросил он сочувственно позже, глядя, как Кори с шумом пьёт из кружки. — С руками беда, наверное? Не зря ж ты даже спишь в перчатках этих.

— Не т…

«Не твоё дело», — привычно хотелось сказать Кори, но вовремя пришла мысль, что незнакомец не заслужил грубого ответа. Может, только он один здесь и отнёсся по-доброму. И не окажись его рядом в нужный час, не удалось бы выплыть. Да мало ли причин с ним поладить! Поступок Хагана выбил из колеи, а проклятая боль затуманила голову, но давно пора взять себя в руки.

— Да, старая рана. Что под перчатками, того лучше никому не видеть, да и мне не так больно. Но лекарство сейчас подействует, и всё пройдёт. Напомни, тебя зовут Гун…

— Гундольф, — ответил тот.

— А покороче никак?

На щеках собеседника появились вдруг пятна краски, заметные даже в этот серый предрассветный час.

— Никак, — отрезал он. — Как-то дама одна звала меня Дольфи. Бр-р, до сих пор, как вспомню, мороз по коже! Я тогда был наивным пареньком вроде тебя, а она — матерью одного из моих товарищей по службе. Вечно пирогами угощала, в гости звала, а я пироги люблю, я и не думал даже… Словом, будь добр, зови меня полным именем.

— А если не Дольфи, а Гун…

— Нет, — прервал тот. — Тоже нет.

На губах Кори невольно появилась понимающая усмешка.

— Другая дама?

— Ага.

— Слушай, Гундольф, а ты правда из иного мира? Довелось слышать разговоры.

— Ну… да, — с некоторой настороженностью ответил собеседник.

— Расскажи, а?

— Рука прошла? — внезапно сурово спросил Гундольф. — Ну, вот и спи, пока есть ещё пара часов. А у меня ничего не выпытывай. Сам вон о себе и двух слов не сказал.

Что ж, ничего не поделать — не доверял. Ну да ладно, будет ещё время для расспросов, а сейчас можно было и доспать. Но не успела голова Кори опуститься на подушку, как припомнилась важная вещь.

— Гундольф!

— Чего тебе ещё?

— Спасибо, что вытащил. Мне самому бы не выплыть ни в жизнь. Я ведь не благодарил тебя, кажется.

— Подумаешь, великое дело, — смущённо буркнул тот. — Я же не ради благодарности, а ради себя.

— Как это — ради себя?

— Ну, не смог бы жить с таким, зная, что мог помочь, а ничего не сделал. Не по мне это.

Кори стало смешно.

Ты чего это? — с недоумением спросил сосед.

— Что-то ты мягок для стража! Ты ведь стражем прежде был, там, в своём мире? Наверное, у вас там и злодеев нет.

— Как же нет? — обиделся Гундольф. — Как я начинал только, сразу бросили на самые грязные участки. Мы зелёные ещё, а пришлось обходить бедные кварталы, пьяные драки разнимать да воришек на горячем ловить. Знаешь, сколько раз мне ножом угрожали? Пару раз досталось даже, несильно, правда. Мы-то по одному не ходили, а по трое, реже по двое.

— Пьяные драки — это как?

— Ну, это напьются когда… погоди, а в вашем мире есть пиво? Брага какая-нибудь, вино, спирт?